Триумф христианства - Барт Д. Эрман

Итак, что на небе, то и на земле. Бесчисленные божества, соперничающие между собой за людское внимание, ведут к разделению, зависти и ревности. Это, по его словам, «пятнает гармоничное согласие целого, ибо каждый по-своему распоряжается доставшимся ему жребием и никто не думает о том, чтобы сохранять весь мир в едином состоянии и согласно единым принципам». Такое положение дел ведет к «смешению всего». Под «всем» Константин в самом деле понимает все. «Перепутаются небесные созвездия, времена года перестанут в правильном порядке сменять друг друга, земля прекратит давать плоды, смешаются день и ночь». Вот что может случиться, если в мире не будет единого правителя! А из этого (если кто вдруг не понял) очевидно, что и стране необходим единый император.

Однако речь Константина – не чистая демагогия. В ней слышны не только притязания на власть, но и искреннее религиозное чувство: вера в единого Бога на небесах укрепляет убежденность Константина в том, что сам он должен быть единым правителем на земле. Поэтому он полностью предан Господу всяческих. Он абсолютно лоялен христианству, как сам об этом заявляет: «Истинная задача моя – всей своей жизнью воспевать Христа и благодарить его за оказанные нам многочисленные и великие милости» («Обращение», 5).

В «многочисленных и великих милостях» в обмен на поклонение христианскому богу Константин, безусловно, был очень заинтересован. Ни богословие его, ни богопочитание не были бескорыстными. Однако в контексте древности это норма – напротив, обратное было бы странным исключением.

Некоторые историки утверждают: будь Константин в самом деле христианином, он бы активнее обращал в христианство своих подданных-язычников. Этого он, очевидно, не делал. Однако Гарольд Дрейк показал, что это не аргумент против искренней христианской веры Константина. Скорее, это свидетельство того, каким христианином он был и стремился быть. В те времена – как и во все последующие столетия – множество христиан вовсе не считали для себя обязательным навязывать свои христианские взгляды приверженцам иных религиозных традиций[31]. Константин ясно видел, что государственное вмешательство в религиозные дела ни к чему хорошему не ведет – и заниматься этим сам не собирался. Он поддерживал христиан, различными способами пропагандировал монотеистическое благочестие, позволял людям почитать Бога или богов так, как они считают нужным, – и этим был вполне доволен.

Однако обращение его имело серьезные последствия. Все римские императоры после Константина – за одним кратким, но ярким исключением – также были христианами. Христианство овладело римским миром, стало официальной религией империи, а со временем – и господствующей религией Запада.

Быть может, решение Константина поклоняться одному лишь богу христиан стало поворотным пунктом в истории Запада; однако оно бледнеет в сравнении с другим обращением, произошедшим почти тремя веками раньше. Если бы апостол Павел не «увидел свет» и не стал последователем Иисуса, христианская религия, открытая для всех – и иудеев, и язычников, – вполне возможно, не развилась бы в мировой феномен, заслуживающий описания. Весьма вероятно, что она осталась бы иудейской сектой, чье историческое значение близко к значению саддукеев или ессеев, очень важных для историков иудейской древности, но совершенно незначительных для всего остального мира.

Трудно представить себе людей более различных, чем Константин и Павел. Константин – самый могущественный, влиятельный и богатый человек в стране; Павел – бедный бродячий проповедник, измученный тяжкими трудами и дальними дорогами, миру в целом почти вовсе не известный. Константин правил огромной империей, командовал самыми мощными армиями своего времени; Павел зарабатывал себе на хлеб ремеслом и проповедовал в своей мастерской таким же беднякам. Величие и блеск жизни Константина едва ли поддаются описанию; жизнь Павла лучше всех описал он сам, сравнивая себя с другими апостолами[32]:

С одной стороны – великий и прославленный император; с другой – нищий, осаждаемый бедами ремесленник. Но эти двое – самые значительные новообращенные в истории христианства; и не будь второго из них, эта история никогда не была бы написана.

В отличие от подавляющего большинства Павловых современников, столь же незнатного происхождения и скромного положения, о жизни Павла-христианина – как о его обращении, так и о последующих миссионерских трудах по обращению других, – у нас имеется вполне приличный набор источников. Источники эти дошли до нас в составе Нового Завета. Верующие более поздних времен приписали им статус Священных Писаний; но для историков это не причина их отвергать. Это документы, созданные людьми, не подозревавшими о том, что пишут Библию.

Многие из этих Писаний носят на себе имя самого Павла. Всего у нас имеется тринадцать посланий, то есть писем, авторство которых приписывается Павлу, – вместе с еще несколькими посланиями, не входящими в Новый Завет. Те послания, что в новозаветный канон не вошли, явно не подлинны: их авторы – позднейшие христианские писатели, которые ставили на своих сочинениях имя Павла, чтобы побудить читателей их прочесть. В современности такие рукописи именуются подделками; в древности читатели давали им столь же нелестные имена, – разумеется, если догадывались, что рукопись неподлинная. Начиная с XIX века ученые признают, что и некоторые новозаветные «послания Павла», увы, заслуживают таких же названий. Шесть из тринадцати канонических «посланий Павла», по-видимому, составлены позже и другими авторами. Однако у нас остаются еще семь писем, написанных несомненно самим Павлом, – бесценных источников для его биографии[33].