Ты теперь моя - Елена Тодорова

Подбираюсь. Подтягивая колени, обнимаю их руками. Неумолимо краснея, поглядываю из-под ресниц.

Саульский спокойным неторопливым движением застегивает ремень и принимается за манжеты.

— Во двор не выходи. Я человека жду. Нечего тебе перед ним отсвечивать. Это, я надеюсь, понятно?

Киваю. Но ему, конечно же, этого мало.

— Не слышу.

— Понятно.

— Отлично.

Долго стою под душем. Сил, чтобы тереть оскверненное тело мочалкой, как часто пишут в книжках, нет. Да и оскверненное ли? Если на то пошло, я добровольно его осквернила. Снова и снова напоминаю себе, что думать об этом нельзя. Но так ведь не бывает, чтобы разум совсем молчал, а переключиться мне не на что.

Не знаю, возможно, с ума схожу, но, вытираясь полотенцем и подсушивая волосы, я пою. Когда-то на папу работал один парень. Все называли его Итальянец. Правда ли, нет, он сам рассказывал, что родом из Сицилии. Одну зиму я болела и долго не ходила в школу. Просиживая дни напролет с ним на пару в кухне у Тони, училась играть в карты. Итальянец почти постоянно напевал одну и ту же песню, а у меня не сразу получилось запомнить и правильно вытянуть нужные слова. Прошло десять лет, года четыре из них Итальянца нет в живых, а я вдруг только сейчас понимаю, что никакой ощутимой хворью тогда не страдала. Папа упорно повторял, что я болею и должна оставаться дома, а я ведь не чувствовала никакого недомогания. Странно…

Голос Итальянца и строчки, которые я никогда прежде не вспоминала, вдруг всплывают в памяти:

Вернувшись в спальню, настороженно замираю, прислушиваясь к звукам за ее пределами. Через балкон прилетают звуки громких разговоров и смеха. Тошнотворной дымкой вползает запах жареного мяса. Спешу закрыть дверь. Не собираюсь что-то высматривать, но взгляд невольно задевает несколько ярких фигур возле мангальной. Женщины.

Теряюсь, в очередной раз не зная, как реагировать.

— Спать собираешься, лялька? — за своими размышлениями не слышу, как входит няня. Оборачиваясь, цепляюсь за нее, как за единственное стабильное звено в своей новой жизни. — Уже в пижаме. А я думаю, почему ужинать не спускаешься? Принести что-нибудь в комнату?

— Нет, Тоня. Спасибо, — стараюсь, чтобы улыбка выглядела натурально. — Аппетита нет. Да и чувствую себя неважно. Живот болит.

— Отсутствие аппетита — не повод не есть.

— Да. Но без него как-то сложно.

— Может, чай? Травяной.

— Чай можно.

Пока жду Тоню, и даже после ее повторного появления, то и дело мысленно возвращаюсь к веселью во дворе. Дела папы меня никогда не интересовали. Но с Саульским почему-то всё по-другому. Не могу отрицать, его гости меня волнуют. Кто они? Какая цель их визита? Почему он запретил выходить, если другие с женами или подругами? Или же… Возможно, это проститутки? Неужели он тащит таких в дом?

Тоня уходит, а я еще долго не могу уснуть. Звукоизоляция не позволяет как-то отслеживать и контролировать происходящее во дворе. Однако не мешает представлять. Как же хочется подойти к окну и проверить, что там творится на самом деле!

Что за бред?

Нужно просто поспать. Завтра будет легче.

Но на следующий день настроение не менее гнетущее. Стыд за последнюю близость ощущается еще острее. Спать уже не могу, но выходить из комнаты не решаюсь. У Тони интересуюсь наличием людей в доме. Она, отлично понимая мой основной интерес, информирует, что Саульский уехал ранним утром.

Прекрасно! Никогда бы его не видела!

Поддерживаю легенду о плохом самочувствии. Убеждаю няню не суетиться и не волноваться. Не выбираясь из кровати, звоню папе. Долго разговариваем. Он уверяет, что чувствует себя лучше, но я все же связываюсь еще и с лечащим врачом. Только после беседы с ним окончательно успокаиваюсь и позволяю себе взять передышку. По TV1000 крутят серию кровавых ужастиков. Отлично заходят под настроение. Не переключаясь, смотрю подряд. Периодически проваливаясь в тревожное забытье, просыпаюсь под особенно громкие крики героев.

Очередной поверхностный сон, поздним вечером, прерывает резкая тишина. Сердце разгоняется еще до того, как я понимаю причину. Усилием воли контролирую скорость, с которой открываю глаза и сажусь, хотя инстинктивно хочется резко вскочить и слететь с кровати. Забиться в самый дальний угол или, как минимум, сгруппироваться, чтобы защищаться.

Пока меня разбивают эмоции, Саульский, чуть сощурившись, пристально меня рассматривает. Под этим хмурым ничего не выражающим безжалостно-равнодушным взглядом я чувствую себя сначала мелкой букашкой, а пару секунд спустя, напротив, от волнения меня распирает, словно воздушный шар, который грозит вот-вот лопнуть.

— Что тебя беспокоит?

Следит за моей реакцией неотрывно. Кажется, я даже вдохнуть не могу тайком. Он все прослеживает.

— Ничего.

— Антонина Сергеевна сказала, что ты целый день провела в постели.

— Просто ленюсь.

— Ей ты сказала, что плохо себя чувствуешь.

Скорее умру, чем Саулю признаюсь, что расстраиваюсь, получая с ним наслаждение. Он ведь и сам все прекрасно знает!

— Нормально.

К счастью, Саульский не стремится сделать все еще хуже, продолжая настаивать с расспросами.

— В таком случае, оденься и спустись к ужину.

— Я не голодна.

Его это мало волнует.

— Оденься и спустись, — повторяет с нажимом.

Сжимая кулаки, цежу сквозь зубы:

— Буду через пятнадцать минут.

Сауль

Непросто с ней. Я и сам был трудным ребенком. Вымещал агрессию бесцельно. Пока не понял, что тем самым врежу, в первую очередь, себе самому. Сейчас моя задача — привести к тому же пониманию Юлю. Хреново, что мне приходится этим заниматься. Но другого выбора нет. Хорол упустил. Разбаловал принцессу. Она заблуждается, считая, что все с ней по факту считаться должны. Так не бывает. Признание нужно заработать.

Понимаю, что у нее период непростой. Если не брать в расчет Тоню, девчонка одна на чужой территории. Выживает, как может. Трудно ей со своими эмоциями справляться. Ко всему еще и переживания за отца. Возможно, они даже на первом месте. У меня родни не было, могу только предполагать, как это все работает.