Семь признаков счастья (сборник) - Олег Рой

– Был бы очень признателен вам за помощь.

Они действительно жили в соседнем доме, явно еще дореволюционной постройки, с высоченными потолками, широкой лестницей и светлым подъездом, настолько просторным и красивым, что его хотелось по-петербургски назвать «парадная». Квартира Софьи оказалась не такой большой, как обычно бывает в подобных домах, но оформлена она была настолько изящно, что Роман невольно залюбовался комнатой, в которую его пригласила хозяйка. Несколько пейзажей на нежно-кремовых однотонных обоях, окна, украшенные льняными гардинами, и пара цветущих растений, мебели немного, только самое необходимое, но со вкусом подобранное и несущее на себе легкий отпечаток старины. Небогато, но уютно. И сразу чувствуется, что здесь живет творческая натура.

Лиза тут же убежала, наверное, к себе в детскую. По донесшимся откуда-то из глубины квартиры электронной музыке и неестественно оживленным голосам Роман догадался, что она включила мультики. Софья забрала пиджак, пригласила Романа сесть и удалилась, оставив его одного. Он подошел к окну, выходящему во двор, и от нечего делать стал глядеть на качающиеся ветви деревьев, с которых уже почти облетела листва.

«А почему у вас нет детей?» – спросила его эта егоза. И он искренне не знал, что ей ответить.

На самом деле ему всегда хотелось иметь семью и ребенка. А лучше двоих, дочку и сына, именно в таком порядке. Но первая жена, Маргарита, – они были однокурсниками и поженились еще студентами – детей как-то не жаловала, считала, что они не готовы, как она выражалась, «обзаводиться потомством». Сначала надо встать на ноги, сделать карьеру и состояться как личность. И они дружно «вставали» и «делали». Роман занялся инвестициями, Рита же после мехмата закончила еще и социологический факультет, стала крупным специалистом по маркетингу и на удивление быстро превратилась из жизнерадостной и легкомысленной хохотушки в расчетливую жесткую бизнес-леди. Оба были так заняты каждый своим делом, что не оставалось времени не только на возможных детей, но и друг на друга. Как-то незаметно они стали совершенно чужими людьми, которым вообще не о чем было разговаривать, кроме собственной работы. Когда четырнадцать лет назад они наконец развелись, Роман вдруг понял, что, собственно, ничего в его жизни принципиально не изменилось. Он давно уже был одинок, несмотря на формальное наличие жены.

Ну, а потом была Кристина, о которой он и вовсе предпочитал не вспоминать. Вообще непонятно, как это его угораздило на ней жениться и даже прожить с ней почти два года. Перед его мысленным взором предстал ее образ: преувеличенно гладкая и загорелая круглый год кожа, пухлые силиконовые губы, длинные ноги, плоский живот, роскошная грудь, слишком безупречная, чтобы быть натуральной… Ну да, Кристина была эффектной, яркой, стильной и гламурной – с такой не стыдно показаться на самой престижной тусовке. Но семейная жизнь слишком далека от великосветских мероприятий. И если до загса Кристина довольно ловко притворялась любящей и заботливой, то после свадьбы Роман быстро понял, что ее привлекают только его деньги и положение. Кристина-то как раз хотела детей и иногда заговаривала об этом, но он к тому времени уже отлично понял, что материнского начала в ней нет и в помине, а ребенок станет лишь средством, чтобы при разводе урвать куш побольше. Выяснилось, что он как в воду глядел, – когда они разводились, у разозленной Кристины действительно сорвалось с языка: «Эх, будь у нас ребенок, ты бы так легко не отделался!..»

Конечно, на этих двух женщинах свет клином не сошелся. Роман отнюдь не был монахом и на самом деле ничего не имел против того, чтобы связать свою жизнь с понравившимся человеком, который действительно станет ему близким. Но такой человек все не встречался, и, как понимал Роман, шансы на это с каждым годом уменьшались.

Но, конечно, объяснить такое рыженькой Лизе не представлялось возможным…

От раздумий его оторвала Софья, появившаяся в комнате со злополучным пиджаком в руках.

– Вы знаете, получилось! – почти сияя, воскликнула она. – Честно говоря, я боялась, что полностью свести пятно не удастся. Но удалось!.. Вот, смотрите! Когда высохнет, будет вообще незаметно.

– Спасибо, Софья Васильевна, – поблагодарил он. – Честно признаюсь, это мой любимый «непарадный» пиджак. И хотя ему уже много лет, мне все равно было бы жаль потерять его.

И снова это дурацкое слово «жаль», да что же это такое… Но что делать, если ему действительно жаль! Жаль, что он не сумел помочь талантливой художнице открыть галерею, в которой выставлялся бы не «арт в тренде», а настоящее искусство. Жаль, что он уйдет, а рыженькая девчушка, которая смотрит мультики в соседней комнате, так навсегда и останется на него сердита. А больше всего жаль, что сейчас они с Софьей расстанутся и он больше никогда ее не увидит. Хоть и знает, где ее найти, но все равно никогда больше не придет субботним утром в маленькое кафе на Патриарших, потому что Софья и Лиза не захотят его видеть, а он не станет навязываться.

– Софья Васильевна, а можно мне взглянуть на ваши картины? – снова неожиданно для себя самого попросил он. – Они у вас дома или в мастерской?

– Ну, своей мастерской у меня пока нет… – Художница смутилась. – Так что все хранится здесь, прямо в соседней комнате. Если хотите, можете взглянуть.

Для работы Софья выделила самую светлую, но не самую большую комнату в квартире. И комната эта казалась еще меньше из-за буквально загромождавших ее картин, которые висели по всем стенам, лежали на полках стеллажей и просто стояли рядами на полу, прислоненные друг к другу. На мольберте Роман заметил новую, почти законченную работу и удивился, потому что это был не городской пейзаж, а что-то вроде жанровой сценки (в искусствоведческих терминах Роман был не силен), которая выглядела так, будто была нарисована с натуры лет двадцать пять или даже тридцать назад. Картина изображала маленькую комнату, очевидно, в «хрущевке», со всеми характерными деталями той обстановки: тюлевыми занавесками, ковром на стене, сервантом с хрусталем и цветастым чайным сервизом на полках. Виднелся и книжный шкаф, заполненный «макулатурными» изданиями. У окна, спиной к серванту, сидела перед ножной швейной машинкой женщина в ситцевом халатике, с такой же прической, какую до старости носила мать Романа, а перед зеркалом вертелась со счастливой улыбкой девочка-подросток в новеньком, явно только что сшитом матерью голубом платье.

– Эта картина совсем не похожа на те, которые вы демонстрировали на презентации, – удивленно произнес Роман. – Там у вас все такое… не знаю, как правильно назвать… немного размытое, условное… А здесь удивительно точные и такие узнаваемые детали. У нас дома была точно такая ваза. И очень похожие обои… Что это вам вдруг вздумалось нарисовать такую картину? Вы же в то время еще не родились!

– Уже родилась, – с улыбкой ответила Софья. – Это восьмидесятые.

– Но все равно были маленькой, не старше Лизы. Вряд ли вы можете что-то помнить…

– А я и не помню. – Глаза художницы светились, чувствовалось, что она с удовольствием говорит на эту тему и готова развивать ее бесконечно. – Я все это представляю. По рассказам родителей и бабушки, по старым фотографиям, фильмам… Это с детства. Как любимая игра… Нет, даже больше, чем игра. Это – как путешествие в прошлое на машине времени, понимаете?