Воин любви. История любви и прощения - Мелтон Дойл Гленнон

* * *

Мы отправляемся в церковь в таком районе, где я никогда не была. Поднимаемся по лестнице, открываем дверь, проходим мимо алтаря и спускаемся в подвал, где проходит общение. Я открываю еще одну дверь и сажусь рядом с честными людьми – первыми, которых встречаю после выхода из психиатрической больницы. Они кажутся мне утомленными и измученными, но настоящими. Никто не послал за себя представителя. Когда начинается разговор, я сразу понимаю, что это истина. Я ничего не говорю, и это нормально. Здесь я не обязана ничего имитировать. Это все для нас. Слава Богу. Эти люди готовы перестать притворяться и снова стать собой. С ними я чувствую себя в безопасности. По пути домой я говорю сестре, что хочу заехать к Крейгу и рассказать ему о ребенке. Аманда спрашивает, не подвезти ли меня, но я отказываюсь:

– Нет, это я должна сделать сама. Настало время перестать притворяться и стать собой.

Потом я сижу на кровати Крейга и слушаю, как он быстро перечисляет наши «варианты». Я слышу собственные слова:

– Этого ребенка я собираюсь сохранить, что бы ты ни говорил по этому поводу.

Я думаю: «Я впервые сказала то, что хотела. Я не стала спрашивать, а чего хочет он, что я должна сделать для него». Мой подход сбивает Крейга с толку, и он опирается на стену в поисках поддержки. Я не могу помочь ему пережить этот сложный момент, потому что мне самой непросто. Но я тверда. Крейг смотрит на меня так, словно никогда прежде не видел. Он и не видел. Я стала новой. Мои правила изменились. И меня больше не волнует, что подумает обо мне этот мужчина.

Мы сидим рядом. Между нами некое существо, которое мы случайно сотворили. Каждый из нас одинок, но мы оба никогда больше не будем одинокими. Я решила, что готова сойти с пути саморазрушения. Я буду творить. Я уже приняла приглашение, и никто больше не убедит меня, что я недостойна. И теперь, если я почувствую неодобрение – в выражении лица, тоне голоса, поведении, в собственных мыслях, – я буду мысленно отвечать: «Пошли вон! Пошли вон!!» Так я буду отвечать всем страхам, сомнениям и упрекам, всем «нет, Гленнон, это не для тебя». Я буду тверда. Это мой щит. Это моя молитва. Это мой боевой клич.

На следующий день мы с Крейгом встречаемся с моими родителями, и я сообщаю им о ребенке. Они одновременно и напуганы, и готовы к бою. Мама смотрит не на Крейга, а только на меня.

– Ты не обязана выходить за него, Гленнон, – говорит она. – Мы вырастим этого ребенка сами. Мы сможем это сделать.

Это самые смелые слова в моей жизни. Разговор дается нам непросто. Родители задают вопросы, на которые мы не готовы отвечать. Где мы будем жить? Поженимся ли мы? Мы не знаем. Мы даже не смотрим друг на друга, когда родители задают эти вопросы. Унизительно понимать, сколь многого мы не знаем.

По дороге домой Крейг прячет свою панику за энтузиазмом.

– Я знаю, что мы сделаем! – говорит он. – Что, если ты снимешь квартиру, и я сниму квартиру, и я буду приезжать к вам с ребенком по выходным?

Он пытается сохранить свою прежнюю жизнь и совместить ее с жизнью новой. Я его понимаю, но так не пойдет. Он не настолько мне нужен. Или нужен мне больше.

– Это сработает, – отвечаю я, – если сначала мы разойдемся. Мы должны двигаться вместе или по отдельности. Промежуточный вариант меня не устраивает. Я не хочу терзаться чувством вины из-за того, что повлияла на твое решение. Ты слышал моих родителей – они мне помогут. Со мной и ребенком все будет хорошо.

Мы останавливаемся на светофоре, и Крейг поворачивается ко мне. На его лице не читается облегчения. Ему больно. Эта боль смущает меня. Он хочет быть нам нужным или нет? Я не знаю. Он тоже не знает.

Мы решаем на некоторое время расстаться. Он высаживает меня возле дома, я поднимаюсь по лестнице и ложусь спать. Идя к машине следующим утром, я вижу карточку на двери квартиры. «Все будет хорошо». Это почерк отца. Наверное, он приезжал ночью, чтобы оставить мне эту записку. И я ему верю.

* * *

Трезвость дается мне нелегко. Каждый день превращается в вечность. Я твержу себе, что буду исправляться постепенно, шаг за шагом. Каждый день я просыпаюсь и спрашиваю себя: что должен сейчас сделать нормальный, трезвый, взрослый человек? Нужно подняться и застелить постель, позавтракать, принять душ и пойти на работу. Мне кажется, что жизнь должна наладиться, раз я начала делать правильные вещи. Но, к своему ужасу, я понимаю, что трезвость просто чудовищна. Первые две недели я постоянно дрожу, чешусь и страдаю от отчаяния. Задыхаюсь в собственном теле. Все болит – восхитительная бесчувственность исчезла. Каждую минуту я вспоминаю, почему начала пить. Но не пью. Я не объедаюсь и не бегу вызывать рвоту. Нет, я читаю книги о детях. Тест на беременность лежит рядом с моей постелью, и я постоянно беру его в руки, чтобы напомнить себе, что мое приглашение реально.

Как-то вечером, после нескольких недель трезвости, я лежу в своей постели и рассматриваю груду дисков в углу спальни. Я поднимаюсь, подхожу к стойке и начинаю перебирать их. Нахожу Indigo Girls. Держу диск в руке и думаю, стоит ли позволять им петь для меня. Открываю футляр, вставляю серебристый диск в плеер, нажимаю кнопку. А потом ложусь в постель и жду, когда музыка начнет терзать меня. Звучит музыка, и я ощущаю боль, как это происходило всегда. Я задерживаю дыхание, но сразу же понимаю, что боль иная, не та, к которой я уже привыкла. Прежде я чувствовала себя выброшенной из жизни и одинокой, словно рассматривала фотографию вечеринки, на которую меня не пригласили. Но сейчас я испытываю другие чувства. Меня куда-то тянет, словно музыка стала мостиком между этими двумя девушками и мной. Мне становится хорошо. Девушки говорят мне, что чувствовать так сильно и знать так мало – это нормально. Они твердят, что моя печаль не нова, а стара как мир. Я несколько часов слушаю один и тот же диск, и каждая песня ослабляет мое одиночество, делая меня частью вселенского тайного сестричества. Постепенно внутри меня зарождается радость. Эта радость поднимает меня на ноги, и я начинаю танцевать. Я танцую в спальне, одна – с Эми и Эмили. Меня никто не видит, а значит, мне не нужно притворяться. Я просто танцую. Кружусь, кружусь…

Это становится моим ритуалом. Каждый вечер я закрываю дверь спальни и встречаюсь с Indigo Girls – вместо пьянки. Иногда я кружусь, но обычно просто лежу в постели и в полной мере ощущаю свои чувства. Музыка – безопасный способ быть человечной. За время проигрывания одной песни я могу перечувствовать все – радость и надежду, ужас и ярость, и любовь. А потом я отпускаю чувства. Песня всегда кончается. Я каждый раз выживаю. И так я понимаю, что мне становится лучше: я могу пережить красоту музыки. Я приняла одно из самых опасных приглашений жизни: приглашение к чувствам.

Я гадаю, на что еще способно мое тело. Слушая музыку, я кладу руки на растущий живот. Я чувствую, как расширяются мои бедра, наливаются силой груди, округляются щеки. И я благодарна за это. Впервые в жизни я хочу быть большой. Я хочу поправиться настолько, чтобы выносить своего ребенка. Интересно, а что делает Крейг? Веселится с друзьями? Или тоже лежит в постели, гадая, как реагировать на полученное приглашение?