Ледяная дева - Барбара Картленд

— Не думала, — сказала она, — что вы так враждебно настроены по отношению к Борису. Лично меня его любовные дела совершенно не интересуют. И если уж говорить откровенно, какие еще перспективы могут быть у дочери французского музыканта?

— Боже милостивый! — воскликнул герцог. — И вы, и Софья Всевольская говорите о Баллоне так, будто он играет на тромбоне в каком-нибудь жалком оркестре! Этот человек — гений!

Екатерина пожала плечами.

— Согласна с вами — музыкант он великолепный. Он имеет огромный успех, но сейчас мы говорим о его дочери, Ледяной Деве.

— Надеюсь, она действительно окажется ледяной по отношению к великому князю!

— Насколько я слышала, она пока не давала ему ни малейшего повода, — заметила Екатерина, — но, может быть, она тайно влюблена в кого-нибудь, а ее отец об этом не знает.

Герцог хотел было сказать, что Зоя едва ли способна обмануть кого-нибудь, и прежде всего своего отца, потому что это просто не в ее характере. Но потом подумал, что может оказаться в очень глупом положении, защищая девушку, которую видел всего один раз и о которой, в сущности, ничего не знает.

Какое ему дело до того, кто за ней ухаживает или предлагает ей покровительство?

Рассуждая так, герцог чувствовал, что его порядочность и сохранившиеся остатки уважения к женщине восстают при мысли, как такое одухотворенное и необыкновенное существо может принять безнравственное предложение великого князя только потому, что нет другого выхода.

Герцогу захотелось немедленно встретиться с Баллоном и поговорить о будущем его дочери. Например, он мог бы посоветовать Баллону отправить Зою в Англию, где она будет принята лучше, нежели в России с ее классовыми предрассудками.

Нигде в мире нет столько снобов, как при дворе русского царя.

Герцог понимал, что княгиня Всевольская и Екатерина Багратион правы, считая, что Зоя не может рассчитывать на замужество с человеком того круга, к которому принадлежала по рождению ее мать.

И все-таки герцог не мог допустить и мысли, что Зоя может спуститься с того пьедестала, на который он ее поставил, и погрузиться в грязь, неизбежную при том образе жизни, что готов был предложить ей великий князь. «Почему меня это так волнует?»— удивлялся герцог. Но разговаривая с друзьями или знакомясь с важными людьми из окружения царя, которым представляла его Екатерина, герцог ловил себя на том, что мысли его далеки от происходящего в гостиной, А ведь он обязан был бы внимательно прислушиваться к тому, что они говорят о войне и возможных последствиях вторжения Бонапарта.

После ухода царской четы гости также удалились. Герцог понял, что и ему нужно поспешить к себе, если он хочет успеть-переодеться к обеду в императорских апартаментах.

Екатерина сжала его пальцы, когда он целовал ей руку.

— Вечером возвращайтесь ко мне пораньше, я хочу поговорить с вами, — прошептала она.

— Только поговорить? — спросил герцог.

— Решение за вами, — мягко сказала Екатерина.

Но в ее глазах читалось приглашение, в их темной глубине полыхал огонь.

«Это все, чего я хочу», — говорил себе герцог, идя длинным коридором.

Однако, придя в свою спальню и переодеваясь к обеду, он вспомнил не о Екатерине, а о Зое. И опять подумал, насколько невероятны чувства и видения, которые он испытал в ее присутствии.

Наполовину одетый, герцог подошел к окну и посмотрел на последние лучи заходящего солнца, игравшие в водах Невы.

— Во всем виновата эта таинственная атмосфера! — сказал он себе и, как многие другие до него, добавил:

— И почему, черт побери, Петр не мог построить город где-нибудь в другом месте, там, где климат лучше?

Он стоял, глядя на воду и представляя себе этот пейзаж зимой, когда река замерзает и кажется, что и небо, и весь город-дворец тоже замерзли.

— Ледяная Дева!

Герцог вспомнил, как, слушая музыку, он перенесся в другой мир — мир, в котором царила весна. Наступит ли когда-нибудь весна для Ледяной Девы? Оттает ли это скованное льдом сердце?

Воображение вновь нарисовало ему картину весеннего сада и таинственную фигуру, идущую ему навстречу. Герцог обернулся и увидел слугу, державшего фрак. Герцог надел его и посмотрел на себя в зеркало. Фрак, сшитый Вестоном, придворным портным принца-регента, сидел на нем безукоризненно. Герцог уже заметил, что царь очень внимательно и даже с некоторой завистью смотрит на его костюмы.

Слуга достал из обтянутой бархатом шкатулки ордена и прикрепил их на грудь герцогу в строго определенном порядке.

Герцог еще раз посмотрел на себя в зеркало в позолоченной раме. Старинное зеркало было доставлено во дворец из Франции и представляло собой истинное произведение искусства.

Взглянув на часы, стоявшие на каминной полке, герцог увидел, что ему придется поторопиться, если он хочет попасть в царские апартаменты к назначенному времени. Чтобы попасть в занимаемую царем часть дворца, герцогу нужно было пройти множество бесконечно длинных коридоров.

В обычае русских царей было занимать часть Зимнего дворца, не принадлежавшую его предшественнику. Покои, которые теперь занимал Александр I, отражали вкус царя и его стремление к простоте.

Он был первым из Романовых, стремившимся обойтись без помпезности. Царь Александр не носил драгоценностей и запретил тем, кто встречался ему во время прогулок по набережной, спешиваться с лошадей.

Царь не любил выделяться среди своих гостей, стремился к простым манерам и любил употреблять фразы:

«Прошу прощения…», «Прошу вас оказать мне честь…»

К сожалению, в глазах русских престиж царя из-за этого падал, а не повышался.

Герцогу же царь нравился, он считал, что Александр старается править страной по-другому, не как его сумасшедший отец или деспотичная бабка, императрица Екатерина.

Герцог прекрасно понимал, насколько трудно изменить что-либо в русской иерархии, которую во дворцах чтили гораздо больше, чем волю царя.

В то же время из отчетов британского посла герцог знал о неимоверной бедности населения России. Он понимал, что, находясь в огромных великолепных залах Зимнего дворца, нельзя узнать настоящей России, которая лежит за его стенами.

В отчетах посла упоминались грязные трущобы недалеко от дворца, где мужчины и Женщины ютились на деревянных скамьях или на груде тряпья, брошенного на грязную, мокрую землю.

В одном из своих отчетов британский посол писал:

«Шестьдесят, восемьдесят или сто тысяч людей в России голодают. Здесь редко встретишь лицо с ясным взором, лицо, не покрытое прыщами и не расплывшееся от пьянства. Закутанные в тряпье, часто в синяках, слишком низко павшие, чтобы протестовать, они стремятся только выжить, чтобы, их не закопали в промерзлую землю. Они отбросы, нации, насчитывающей восемьдесят миллионов. Ничего нельзя для них сделать, и они никого не интересуют ни в малейшей степени».