Сердце Сапфо - Эрика Джонг

На седьмой день к вечеру мы увидели Мотию — остров загадочный и прекрасный. Паруса огромных ветряных мельниц сверкали оранжевым и красным в лучах заходящего солнца. Мы бросили якорь и по дамбе, на колеснице, перебрались с большой земли на остров. Увидели солончаки, которым остров был обязан своим богатством, вдохнули гнилостный запах раковин мурекса, из которых получали лиловую краску. Эти два промысла сделали Мотию изобильной. Всему известному миру нужна была лиловая краска для царских одеяний, соль для хранения рыбы. А сами жители острова истово верили, что причина их благоденствия — регулярные жертвоприношения богу Ваалу.

Нас провели в дом Иезавели — освежиться и приготовиться к огненному ритуалу, который должен был состояться на следующее утро.

— Обещаю — вдохновение снизойдет на тебя, когда ты увидишь, как мы поклоняемся Ваалу, — с воодушевлением сказала Иезавель.

С вечера мы очистились, приняв ритуальную ванну. Пили мы только воду. Наши желудки урчали, но сердца были чисты.

Ранним утром Иезавель и ее слуги провели нас в дом семейства, которое удостоилось великой чести принести в жертву своего первенца.

— Вы всегда приносите в жертву первенцев? — в ужасе спросила я. — Или только в трудные времена?

— Мы делаем это, чтобы предотвратить трудные времена. Наш бог добр к нам, потому что мы кормим его самой свежей плотью.

Перед домом избранного семейства собиралась процессия. Люди начали приходить с первыми лучами солнца, они несли музыкальные инструменты — в основном барабаны и колокольчики — и были облачены в пышные многоцветные одеяния. Когда солнце поднялось над морем, они начали стучать в барабаны и звонить в колокольцы, вызывая родителей младенца из их дворца у моря.

— А как выбирается та или иная семья? — шепотом спросила я Иезавель.

— Это должна быть недавно сочетавшаяся браком пара, ожидающая ребенка, и обязательно благородного происхождения.

Наконец появилась мать с младенцем, которому было не больше месяца. Он сучил ножками и плакал, словно предчувствуя свою судьбу. Мать утешала ребенка, прижимая его к груди. Она непрерывно ласкала его, тем временем как процессия, извиваясь змеей, продвигалась к тофету на краю города. Толпа казалась необузданной, многие громко играли на музыкальных инструментах.

— Чтобы заглушить крики ребенка, — пояснила Иезавель.

По мере того как к процессии присоединялись все новые и новые участники, барабаны звучали громче и громче.

— Как отец и мать выносят это? — спросила я.

— Абсолютно спокойно, иначе бог будет недоволен.

Когда толпа подошла к святилищу, люди начали становиться на колени перед медным изображением божества. Оно имело туловище человека с бычьей головой и вытянутыми вперед человеческими руками. В чреве бога жрецы поддерживали огонь, подкладывая туда угли.

Иезавель вышла вперед и обратилась к Ваалу с такими словами:

— Мы принесли дитя для очищения в огне — в огне, который есть жизнь, смерть и перемена. Даруй ему бессмертие, как ты даруешь Бессмертие нашему легендарному городу.

После этого она вручила родителям отвратительно ухмыляющиеся глиняные маски. Отец и мать надели их. Я представила на их месте себя и Алкея, собирающихся принести в жертву нашего первенца, и едва не потеряла сознание. Маленькая маска была предложена и ребенку, который попытался оттолкнуть ее крохотными ручонками. Последовали бесконечные молитвы и просьбы, во время которых плач младенца не утихал. Это зрелище и эти звуки были невыносимы. Когда все-таки я решилась поднять глаза, кричащий младенец уже был в руках бога, раскаленного докрасна. Мой пустой желудок готов был вывернуться наизнанку.

В животе первый раз стукнула ножкой Клеида. Небеса, казалось, упали в море, и колени мои ослабли. Хотя желудок был пуст, меня вырвало. До этого момента плод внутри меня был не больше чем представлением. Теперь он стал ребенком, а я — его матерью. Я подумала, каково это — родить дитя, чтобы предать его огню.

Я оперлась на Праксиною, голова у меня кружилась.

— Почему ты позволила мне приехать сюда? — спросила я ее.

— А как я могла тебя остановить? — сказала она. — Как только появляется возможность ускользнуть от Керкила, ты не можешь противиться искушению!

— В следующий раз воспротивлюсь, — пообещала я.

— Это ты сейчас так говоришь, — возразила Праксиноя. — Но я тебя слишком хорошо знаю.

Эта картина — ребенок, пожираемый пламенем, — снова и снова вставала у меня перед глазами. Казалось, что огонь пожирает меня. Теперь ребенок в моем чреве словно бил мне прямо в сердце.

— Потрогай, — сказала я Праксиное, прижимая ее руку к своему животу.

Праксиноя почувствовала удар крохотной ножки. Слезы навернулись ей на глаза.

— Ах, Сапфо! — сказала она.

— Я поведаю тебе одну тайну, — сказала Иезавель. — Может быть, тебе станет легче. Родители подменили своего ребенка на ребенка рабов, захваченных во время набега на большую землю. Все создано огнем и в огонь возвратится. Пламя только очистит дитя. И это большая честь — быть скормленным Ваалу.

— Рабы могут работать за своих хозяев, — заметила Праксиноя. — Но умирать за них не входит в их обязанности.

Она зло посмотрела на Иезавель.

— Вселенная сотворена из огня и возвращается в огонь, — ответила та. — Поэтому не стоит слишком привязываться к жизни.

— Это относится ко всем или только к рабам? — с вызовом спросила Праксиноя.

— Она всегда ведет себя так дерзко? — спросила Иезавель. — Я бы на твоем месте не стала это терпеть.

— Праксиноя может говорить все, что думает, — ответила я.

— Тогда поостерегись. Ты можешь вскормить змею у себя на груди.

Я оставила это предупреждение без ответа.

— Боюсь, твой бог не вдохновляет меня, — сказала я Иезавели позднее.

— На твоем месте я бы говорила потише, — ответила она. — Он все слышит.

— Я не могу любить бога, который требует сжигать детей.

— Неужели ты не приносишь жертв своему богу?

— Я возношу хвалу Афродите своими песнями, возжигаю в ее честь благовония, плету венки. Она никогда не требует крови.

— Это пока, — не согласилась Иезавель. — Возможно, ты еще не знаешь ее как следует. Мой опыт подсказывает мне, что боги капризны и требуют умиротворения. Мы столетиями приносили им в жертву наших детей. Потом стали заменять их на детей рабов, и остров продолжает процветать, но, возможно, мои соплеменники обманывают сами себя. Ваалу известно все. Возможно, мы рискуем жизнью, играя в такие игры со всевидящим богом.

Я часто вспоминала этот разговор в течение следующих месяцев, когда становилась все пузатей и пузатей. Подменила бы я свою кровинушку младенцем-рабом? Неужели я такая же лицемерка, как те островитяне? Этого я не знала. К счастью, Афродита больше не требовала человеческих жертв… Или я была так наивна в то время. Мы с Праксиноей вернулись в Сиракузы по сверкающему морю. Дул благоприятный ветер, и обратный путь мы проделали гораздо быстрее. На борту корабля я постоянно думала об Алкее. Мысленно я много раз писала ему со времени получения от него письма, но так и не отправила. Все, что мне хотелось написать, казалось таким глупым. Каждый раз, когда я брала тростинку и папирус, меня охватывал страх. Как мне сообщить ему о грядущем отцовстве? Эта новость была слишком важной, чтобы сообщать ее письмом. Ее бы прошептать на подушке. Я вспоминала, как мы занимались любовью, и тосковала по нему. Праксиноя гладила мою спину, а я думала об Алкее. Я не говорила ей, о чем думаю, но она наверняка догадывалась.