Ваша карта бита - Марина Серова

— Нет, от нас, Андрей Леонидович! — возразила я, не желая брать на себя целиком столь опасные лавры.

— Согласен примазаться, — совсем подобрел Суров лицом. — И Базан со всей его аппаратурой в твоем распоряжении.

* * *

У Павла Ивановича к полудню разболелась голова. Работы, как всегда, было невпроворот, и поначалу он с трудом удерживал себя за столом, вникал в записи, копался в Интернете и архивах. А когда обе стрелки стоявших в углу кабинета больших старинных часов перевалили за двенадцать и по заведенному обычаю по одному в кабинет потянулись сотрудники, неся начальству свои личные проблемы, Степанов понял, что незаметно увлекся работой, и не желал теперь, чтобы его отвлекали от настоящего дела. Но гнать людей, ссылаясь, скажем, на плохое самочувствие, было не в его обычае.

За час Павел Иванович сумел принять и «обработать» двоих обиженных бухгалтерией при расчете жалованья, одного молодого, но едкого, как соляная кислота, специалиста, за несколько недель работы в центре проявившего солидные способности к разного рода склоком и возмущениям, и старого сантехника, пришедшего с жалобой на завхоза. Никому не благодетельствуя, но и не наказывая никого, Павел Иванович выслушал всех со вниманием и отеческим выражением на необычно бледном лице, и лишь молодой бузотер удостоился резкого слова, да и то потому лишь, что в запальчивости сам осмелился повысить голос. Посоветовав обратиться к невропатологу, Павел Иванович спровадил его вон.

Часы отзвонили обеденное время, и Любовь Андреевна ответила по интеркому, что в приемной остался один — вызванный именно на этот час начальник секретариата с отчетностью за прошлый месяц. Поблагодарив и отпустив секретаршу до понедельника, Степанов приготовился к короткому, но нудному разбирательству нескольких цифровых таблиц и двух листов текста. Головная боль и необычная для этого времени усталость породили желание, не глядя, подписать бумажки, накинуть пальто и уехать отсюда, забросив по пути в окошко возле турникета — хорошо бы в лицо сидящему там бездельнику в камуфляже — полученную полтора часа тому назад от старшего охранника писульку.

Тоббоганов (повезло же с имечком человеку!) появился в кабинете, выпятив круглый живот и тараща виновато глаза. Не приглашая садиться, Степанов протянул руку за папкой, которую тот держал перед собою, как щит.

— Давайте!

— Не готово, Павел Иванович, — прогудел Тоббоганов простуженным голосом. — Набрать не успели, распечатать. Сотрудница не явилась. Ну, что делать с этими бабами! — закончил он грубовато, по-свойски, пользуясь правом старого работника на такое обращение с начальством.

Подумав, но лишь машинально, о дисциплине, и невольно при этом поморщившись, как от кислого, Степанов вспомнил сейф, в надежной глубине которого стояла недопитая бутылка, и спросил подсевшим отчего-то голосом:

— Фамилия сотрудницы?

— Ромина, Павел Иванович.

— Ромина? — Степанов опустил лицо в ладони и концами пальцев надавил на глаза. — А-ах! Ромина, значит? Ладно, идите. Отпускаю вам грехи до понедельника. Но это — крайний срок! — рявкнул в спину уже спешащего к двери и бурчащего на ходу обещания Тоббоганова.

«Все. Нет меня здесь ни для кого, — объявил он всему свету, оставшись в одиночестве. — Хватит!»

Отъехав в кресле назад, Павел Иванович осуществил наконец свое желание — водрузил ноги на стол. Пиджак сдвинулся кверху и его ворот уперся в затылок, подперев уши. Галстук сдавил горло. Пришлось ослабить узел и расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки.

«Дичаю, черт! — Павел Иванович усмехнулся и опять спрятал лицо в ладонях. — Куда бы деться на вечер? Не домой же ехать».

Он встал, прошелся по кабинету, в сомнении посмотрел на приоткрытую дверцу сейфа и, решительно ее захлопнув, выдернул ключ и подошел к окну, будто перед уходом обязательно надо было проститься с подстанцией… Возле нее, у открытой двери, маячил какой-то тип в очках. Он озирался по сторонам, как на стреме стоял. Степанову даже смешно стало.

«Похоже, что популярнее этого места сегодня…» — и не додумал, похолодел внутренне, догадался, кем может быть этот клоун.

Волнение пошло ему на пользу — не осталось и следа от усталой расслабленности.

— Где старший? Старшего мне! — потребовал в трубку тихо, но так, что у самого побежали по спине мурашки. А когда услышал взволнованный голос старшего охраны, губы сами сформулировали приказ. — Узнать, что за люди околачиваются у дверей подстанции, зачем они там, и, если это действительно посторонние, гнать в шею. Доложите мне. Буду ждать, — и повесил трубку, в которой загудело что-то вроде:

— Павел Иванович, я сам, сейчас же…

Не верилось, что эти пентюхи смогут сделать что-нибудь серьезное с бандитами, убившими Тамару. Степанов встал у окна, в ожидании нервно крутя пальцами заведенных за спину рук.

Тот, в очках, забеспокоился, оглянулся на дверь, отступил на шаг и, быстро повернувшись, юркнул в нее. Тут же к двери подоспели охранники, размахивая руками и выкрикивая что-то неслышное, вломились внутрь, пинком распахнув дверь так, что она едва не слетела с петель.

«Ага!» — Павел Иванович фыркнул носом и, приготовив ключ бородкой вперед, шагнул к сейфу за коньяком.

— Бонза!

На такой крик надо отзываться немедленно. Ивлев выскочил из-за силовых шкафов в главный проход навстречу Скопцову.

— Бонза, менты!

— Тихо! — Сергей едва удержался от матерщины. — Откуда? Сколько?

Скопцов, задохнувшись, как от хорошей пробежки, сдернул с носа очки, перевел дух и выпалил скороговоркой:

— Из корпуса. Двое.

— Охрана, — понял Бонза. — Успокойся!

Громыхнула, ударившись о стену, входная дверь, по короткому коридорчику простучали торопливые шаги, и в щитовую, толкаясь, стараясь опередить один другого, ввалились двое.

— Стоя-ать! — кинулись они к нарушителям, но те и не думали метаться, спокойно, почти невозмутимо смотрели на взбудораженных охранников. — Кто такие?

— Атас, ребята! — как-то даже насмешливо сказал передний из посторонних, стоявший так, что плечом наполовину прикрывал очкастого. — Вы чего как с цепи сорвались? Отдай руку, — вполне миролюбиво потребовал он у старшего охранника, пальцы которого вцепились в его предплечье.

— Зачем грубить? — поддержал его очкастый, подавшись вперед.

— Кто такие, я спрашиваю? — настаивал старший, перехватывая за запястье вторую руку Бонзы.

— Отдай руку!

— Погоди, — остановил товарища очкастый, — так они не поймут.

Неожиданно для старшего и уж тем более для второго охранника, не проявлявшего пока никакой прыти, очкастый, уже успевший отодвинуть товарища в сторону, саданул носком башмака старшего чуть ниже колена. Ивлев, резко двинув корпусом вперед и вбок, стряхнул с себя его руки и c разворота, наотмашь, сильно ударил старшего по лицу. Поймал его, уже ошеломленного, теряющего равновесие, за плечи и бросил на пол, себе под ноги. Как ни быстро все произошло, но за это время Скопцов успел добраться до второго охранника, не такого резвого, как старший, и уже крепко, обеими руками держал его сзади за волосы, давя вниз и отгибая назад голову. Освободившись, Бонза шагнул к ним и тем же приемом, только подставив для верности ногу, швырнул охранника мимо себя назад, на его коллегу, делающего неуклюжие попытки подняться.