Радио Свобода как литературный проект. Социокультурный феномен зарубежного радиовещания - Анна Сергеевна Колчина

ментальные и поколенческие различия, более того, слишком чужими казались вчерашние “советские”»[138]. Эмиграция стала для многих тяжелым испытанием. Совершенно разный опыт, мировоззрение, даже разный язык мешали возникновению контакта. Русский язык в СССР и за границей за 50 лет претерпел существенные изменения.

Третья эмиграция несла в себе черты советской ментальности, «отношение к вновь приехавшим было более чем прохладным: от пренебрежительного отторжения до вежливого равнодушия»[139]. Такие взаимоотношения складывались и в редакции Русской службы РС. Большинство эмигрантов третьей волны прежде никогда не были за рубежом, на Запад они отправлялись навсегда, теряя гражданство и лишаясь возможности когда-либо увидеться с близкими. Елена Скарлыгина считает: «В этом отношении разрыв с родиной был для третьей волны даже более трагическим, чем для первой, послереволюционной эмиграции…»[140].

Сергей Довлатов, отвечая на вопросы американского ученого Джона Глэда, автора книги-интервью с представителями разных поколений русского литературного зарубежья, говорил: «Я принадлежу именно к третьей волне. Она имеет свои специфические, так сказать, особенности, которые ко мне имеют самое прямое отношение: я не воевал с оружием в руках против советской власти, я добровольно уехал, я явился в ОВИР, и, так как у меня не было никаких израильских документов, вызовов и прочего, я уехал, изъявив такое желание. У меня не было практически никакой надежды вернуться, в отличие от эмигрантов первой волны, которые были почти все уверены, что они возвратятся… У меня таких иллюзий не было: я уезжал на Запад, зная, что не вернусь… В большинстве я общаюсь с эмигрантами третьей волны, с людьми моего возраста и примерно моего склада, хотя у меня есть знакомые среди эмигрантов второй волны и первой волны»[141].

Джин Сосин вспоминает: «В нью-йоркском бюро, где я работал, с 70-го года начался поток новой советской интеллигенции, советских писателей. Конечно, одним из самых знаменитых был Сергей Довлатов. Он был очень талантливый. Я не был его боссом, потому что я решал другие задачи… Но я его хорошо помню. Его очень ценили коллеги… Вспоминаю Людмилу Алексееву. Недавно (в марте 2013 года в Вашингтоне) она сказала: “РС – это наш голос. Это радио выражало все то, о чем мы мечтали”… И конечно, Елена Боннэр. Правда, я никогда так и не познакомился с Сахаровым… Но много раз говорил с Еленой Георгиевной. Она принимала участие в 2004 году в конференции при Гуверовском институте (эта конференция была о вещании Радио Свобода и «Голоса Америки»)… Бродский нас принял очень вежливо в его маленькой квартире в Университете в Мичигане. Когда Глория увидела на его столе много писем из Советского Союза с красными печатями, она предложила ему открыть конверт и посмотреть внутри… Там были проставлены такие маленькие-маленькие номера… Письма читали. А Бродский: “Что вы говорите? Неужели?”. В следующий раз, когда мы приехали, в комнате повсюду, даже на кровати, были разбросаны папиросы и конверты… Он искал. Он был в ужасе, что за ним следят, что все, что он получил из Союза, было прочитано…»[142].

«Эмиграция третьей волны как политическое и культурное явление состоялась, – продолжает Скарлыгина. – Ее представителям удалось немало сделать как в литературе, так и в журналистике, в развитии общественной мысли. О ней все больше писали и говорили, с ней уже нельзя было не считаться»[143]. А в СССР все еще замалчивались десятки славных литературных имен. Все еще не могло быть и речи о публикации в Советском Союзе произведений Бродского или Солженицына.

В этот период сотрудниками станции становятся люди, которые заговорили по радио с современным поколением современным языком. В 1970-х – начале 1980-х годов перед микрофоном РС выступали видные советские диссиденты. Это был цвет интеллигенции: писатели, режиссеры, художники, ученые. Новоприбывшие со своей концепцией советской жизни начали в силу своей компетентности вытеснять тех, кто работал на радио прежде. И вот эта новая концепция, новые каноны, в том числе и в культуре, и в литературе, стали утверждаться на радио[144].

Смена канонов происходила на фоне внутренних конфликтов на радио. До начала 1970-х годов проблемы канона не возникало, поскольку в него могло быть включено любое литературное произведение, запрещенное в СССР. Всем эмигрантам у микрофона казалось, что этих произведений хватит до скончания века. В этот период на радио работала вторая волна эмиграции (эмигранты военных лет) и несколько человек из первой волны (Георгий Адамович, Владимир Варшавский, Владимир Вейдле, Гайто Газданов). Причиной одного из конфликтов стало желание второго поколения эмигрантов, для которых литература была немыслима вне реалистических рамок, расширять великорусскую тематику. Писатели второй волны эмиграции считали, что писатели третьей волны «плодят русофобию своим модернизмом», говорили, что передачи надо делать не для советского, а для русского слушателя. Но жанр радиопередач эмигрантов второй волны был достаточно примитивен: они подавали литературу через биографию писателя и обширные цитаты патриотической тематики[145].

Третья волна, все прибывая и прибывая, постепенно вытеснила старые каноны радио, утверждая в эфире свои собственные произведения и произведения своих единомышленников. Состав сотрудников РС пополнился новыми эмигрантами, некоторые из них были уже сложившимися писателями. Третья волна дала почувствовать на радио новое отношение к советской власти. Тяжелый дух антисоветизма, установившийся на радио до 1970 года, постепенно начал сменяться более умеренным и гибким отношением эмигрантов 1970-х годов. В этот период РС транслировало книги Венедикта Ерофеева, Владимира Марамзина, Юза Алешковского, Сергея Довлатова, Владимира Войновича, Сергея Юрьенена, Василия Аксенова. Были окончательно сформированы основные направления – модернистское и сатирическое. Как отмечает Иван Толстой: «В целом третья волна принесла в радиоэфир городскую тематику, модернизм (Василий Аксенов, Владимир Марамзин, Саша Соколов, Сергей Юрьенен), тему нонконформизма и андеграундной жизни (Виктор Некрасов, Владимир Максимов, Андрей Синявский, Георгий Владимов), сатиру и юмор (Александр Галич, Юз Алешковский, Владимир Войнович, Сергей Довлатов), драму советского еврейства»[146].

Иначе говоря, внутриредакционные конфликты писателей-сотрудников РС отражают эстетические вкусовые расхождения всей литературной эмиграции. Показательно, что известные споры о канонизации классиков между представителями первых двух волн эмиграции и третьей также фактически происходили между старыми и новыми сотрудниками РС. Одним из первых разрушителей канонизации стал Синявский, автор книг «Прогулки с Пушкиным» и «В тени Гоголя». «Прогулки хама с Пушкиным», – отозвался Роман Гуль, мнение которого разделяли другие представители первой волны[147]. «Многие из писателей-эмигрантов третьей волны апеллировали к опыту русских писателей XIX века: Пушкина, Толстого, Достоевского, однако при этом они отвергали канонизацию классиков, считая ее оскорбительной. Официальный классик удобен. Он становится эффективным средством формирования необходимой идеологии. Но чем выше памятник классику, тем дальше он от читателя, тем менее