Неуязвимая - Anne Dar

Закинув в рюкзак плотно закупоренную бутылку с водой и остатки сухарей, моя рука вдруг зависла над одной из двух стоящих в центре стола раций. Все эти годы казавшиеся мне незаменимыми, эти вещи, в предстоящем походе и при успешном его завершении, мне больше не понадобятся…

Я до боли прикусила нижнюю губу.

Всё же однажды просвет в этой новой реальности, в моей новой, странной и местами страшной жизни, был. В самом начале. Когда я ещё даже не задумывалась о просвете и не искала его, он случился. Лив неправа. Я не обожглась – я познала огонь. Это совершенно разные вещи. Разные состояния.

Однажды, спустя четыре месяца после Первой Атаки, я отправилась в свою одиннадцатую по счёту вылазку в город. Подвалы ближайших домов к тому времени мной уже были обчищены, сама собой возникала необходимость двигаться дальше. Тогда у меня ещё не было раций и доступа к трапперской волне, а значит и информации о количестве трапперов, их территориальном делении, расписания их караулов у меня тоже не было. Да и о самих трапперах к тому времени я знала только то, что успели передать официальные радиоволны до того, как они окончательно вышли из строя, плюс то, что успела несколько раз увидеть в городе, прячась во всевозможных укрытиях. Трапперы уже тогда творили страшные вещи с Неуязвимыми. В те времена на меня работали только внимание и везение. И до тех пор работали исправно.

Благодаря паническим стараниям отца накануне Первой Атаки, вначале у нас были внушительные припасы продовольствия, аккуратно расфасованные в гараже, подвале и кладовой, но, в отличие от тогда ещё слишком мелкой Лив, фанатично верующей в скорейшее разрешение ситуации и возвращение наших жизней в привычное русло, я не заблуждалась на этот счёт: если ситуация не изменится, а я заранее не позабочусь о пополнении запасов, которые пока ещё есть откуда пополнять, тогда к концу уже второго года после Первой Атаки нас может ожидать смерть не от рук трапперов, но от банального голода. До меня это дошло в начале сентября, с первым холодным осенним ливнем. Тогда я заставила Лив начать учёт всех наших продуктовых и хозяйственных запасов, тогда же поставила её главной над этим жизненно важным учётом и тогда же сформировала свой первый чёткий план, суть которого заключалась в добыче пропитания, как в добыче шанса на наше общее выживание. Параллельно я пришла к выводу, что нам будет неплохо заиметь несколько заначек вне дома, чтобы все наши запасы не хранились в одном месте: на случай потери дома, что могло произойти по одной из сотен тысяч вариантов причин, у нас должна быть какая-то подстраховка, путь отступления, запасной план и даже план-D… Так я начала делать свои первые продуктовые тайники, которые, впрочем, за следующие четыре года утилизировались посредством истощения иных источников пропитания – привычная нам еда, как я и предвидела в самом начале, достаточно быстро превратилась в дефицит. Но в самом начале идея с продуктовыми заначками процветала…

Близилась наша первая зима после Первой Атаки. Я ещё не имела никакого представления о том, как переживать столь масштабное препятствие, хотя и предчувствовала надвигающиеся крупногабаритные трудности. Из-за этого предчувствия, впоследствии ставшего у меня “сезонным”, в тот раз я и выбралась в очередную вылазку. Снег должен был выпасть со дня на день, после же того, как он ляжет на землю, высовываться на улицу станет опасным из-за следов, долго остающихся на снежном покрове. Даже осенью, пробираясь через кусты, я беспокоилась о своих следах, не забывая их затирать при их наличии, что же станет с моим нервным тиком зимой? Я приходила к выводу, что для того, чтобы не сойти с ума от нервозности, зимой мне будет лучше не высовываться из дома вовсе, вплоть до окончательного схода снега. Так что та вылазка должна была стать последней перед нашей первой тяжелой зимой.

Я направлялась к заранее выбранному дому, расположенному в пятистах метрах вглубь города от нашего дома. В этом доме когда-то жила запасливая домохозяйка. Её останки до сих пор лежат в прихожей – я заперла их там, чтобы трупная вонь не распространялась по дому, но даже запертая дверь справлялась не очень качественно. Трупная вонь ещё на протяжении двух лет нависала над этим городом, а потом, после второй зимы, вдруг исчезла, словно выдохлась. Однако расплодившихся крыс всё ещё оставалось неописуемо много. Благо Лив не дала этим тварям осадить наш дом: впервые же годы она перетравила целую орду наступающих со всех сторон крупногабаритных противников мощнейшим ядом, найденным нами в одном из подвалов бывших элитных многоэтажек. Но пробираясь к намеченному дому тёмно-серым декабрьским днём я думала не о шуршащих в осенней листве крысах. Я думала о семье, которая прежде жила в этом доме. Судя по фотографиям, развешенным по всему дому, у этой женщины до Первой Атаки был обеспеченный муж лет на двадцать старше неё, трое сыновей приблизительно возраста Лив, один мальчишка может чуть младше, и целых три декоративных белых шпица, наверное щедро подаренных каждому из сыновей. Других трупов обитателей этого дома я так и не увидела ни в доме, ни на прилегающей к нему территории. Куда подевались муж, дети и питомцы этой запасливой молодой женщины, так заботливо и аккуратно рассортировавшей все запасы продуктов, и хозяйственных принадлежностей их на первый взгляд счастливой семьи? Тайна, раскрыть которую я никогда не смогу, да и не желала бы.

Продвигаясь к цели, в уме я перечисляла продовольственные остатки, ожидающие меня спрятанными мной же в узком подвале: десять упаковок риса, пять пачек макарон, двенадцать банок рыбных консервов, девять банок консервированного супа, три упаковки крекеров, упаковка соли, половина упаковки рафинированного сахара, три упаковки чая. Все остальные продукты мы с Лив вынесли за два захода на прошлой неделе. Изначально я планировала оставить эти продукты припрятанными, но грядущая зима так сильно пугала меня, что я всё-таки решила обчистить этот дом до последней нитки. Для этой вылазки я взяла вместительный рюкзак Лив, но саму Лив оставила дома. Я вообще к тому времени брала её с собой лишь трижды, и-то из-за крупных находок, которые не была способна перенести самостоятельно, не сделав при этом несколько заходов на одно дело. Лив тогда ещё была не готова к новой реальности, хотя и отрицала этот факт – изо всех сил пыталась храбриться. Она постоянно старалась доказать мне свою зрелость, но о какой зрелости могла идти речь, если ей только недавно исполнилось двенадцать? Да и Кею было лишь полтора года от роду – слишком мал, чтобы оставаться в одиночестве без риска удариться в плач, который рисковал выдать наше местоположение местным трапперам. Чтобы справляться с этим плачем, мы оборудовали импровизированный манеж на подвальном этаже, единственное окно которого заглушили подушками и, для верности, снаружи заложили кирпичами, которые перенесли из сарайчика с садовыми принадлежностями, из которых Лив в будущем смастерит свои первые, грубые заточки. Но в подвале было холоднее, чем в доме. Электричество и отопление исчезло в первые же недели после Первой Атаки. Мы могли бы топить камин, если бы только не наша обоснованная боязнь быть обнаруженными трапперами. Повезло, что в начале октября я на трехколесной тележке вывезла из одного местного склада десять упаковок обыкновенных свечей шириной с мужской кулак, высотой в метр. На том складе было больше этих драгоценностей, но когда после второго захода я вернулась за остатками, их уже кто-то забрал, что тогда заставило меня поспешно ретироваться петляющими путями, чтобы не привести за собой хвост. В первую очередь для согревания и во вторую для освещения, по вечерам и ночам мы зажигали эти свечи. Одной такой свечи хватало приблизительно на неделю – плюс-минус сутки, в зависимости от того, как рано мы зажигали свечу и насколько поздно её гасили. Для согревания же в середине осени мы перебрались спать в детскую спальню Кея. Это была самая маленькая комната в доме, а потому в ней втроём согреваться удавалось быстрее, чем, к примеру, в просторной гостиной. Дом быстро остывал ещё и по причине того, что лучи солнца практически не проникали в него – все окна мы занавесили, прибив над некоторыми одеяла, пледы и даже обожаемые ковры Доди. Приблизительно в середине октября мы начали даже днём надевать на себя десять шмоток, чтобы не мёрзнуть.