Когда мое сердце станет одним из Тысячи - Аманда Дж Стайгер

что-то еще, я пытаюсь подобрать слова, но ничего не приходит на ум.

В разговоре мне нужно мысленно просеивать свои реплики через множество фильтров, чтобы убедиться, что они уместны. В онлайн-общении частые паузы в моей речи — не проблема, но здесь все по-другому. Я сижу рядом со Стэнли, с человеком, с которым я болтала каждую ночь на протяжении последних нескольких недель, и не знаю, что сказать.

Я начинаю тихонько покачиваться вперед-назад на скамейке. Ничего не могу с собой поделать. Рука хватает левую косичку. В нескольких метрах от нас, в корнях дерева кролик жует пожелтевшую траву.

И я начинаю бормотать.

— Знаешь, — говорю я, — многие считают кроликов грызунами, но это не так. Они, как зайцы и пищухи, относятся к отряду зайцеобразных. Зайцеобразные — растительноядные, а грызуны — всеядные. К тому же у зайцеобразных четыре резца на верхней челюсти вместо двух.

Он моргает.

Слова льются из меня потоком, заполняя тишину, как воздух заполняет вакуум, и я не могу остановиться:

— Еще о кроликах: у них нет подушечек на лапках. Вместо этого их стопы смягчает толстый слой меха. Они — из редких млекопитающих, у которых есть лапы, но нет подушечек. — Я продолжаю тянуть косичку; понимаю, что выгляжу и говорю совсем как безумная, но ничего не могу поделать. Я все больше волнуюсь, и становится еще хуже. Кролик отпрыгивает на метр дальше и продолжает есть траву.

Он откашливается:

— Это… ммм…

— Весь мир станет тебе врагом, Принц-с-тысячей-врагов, — мой голос звучит монотонно, словно я читаю наизусть детский стишок. — И как только они тебя поймают, они тебя убьют. Но сначала им надо тебя поймать.

Тишина.

Ну все. И пяти минут не прошло, а я уже все испортила. Может быть, мне просто нужно встать и уйти, чтобы избавить его от неловкости, когда он будет искать предлог, чтобы уйти самому.

— «Обитатели холмов», — произносит он.

Тело перестает раскачиваться, вздох застревает в горле.

— Та книга о говорящих кроликах, — продолжает Стэнли. — Это ведь из нее цитата? Солнечный бог говорит это кролику-принцу. Как там его звали?

— Эль-Ахрайрах, — произношу я еле слышно. Я смотрю на него искоса, сцепив руки. — Ты читал «Обитателей холмов»?

— Очень давно. Вот откуда у тебя такой ник в почте — ТысячаВрагов.

— Да.

— Он улыбается:

— Мне он показался знакомым, но я никак не мог вспомнить почему. Мне очень нравится эта книга.

Я уставилась на свои ноги и ерзаю. Затем достаю из кармана толстовки кубик Рубика и начинаю крутить в руках. Я понимаю, что во время разговора невежливо играть в игрушки, но когда я кручу что-то в руках, мне спокойнее. Если бы я не носила с собой повсюду эту вещицу, я бы уже давно начала курить.

— Знаешь, — говорит он, — обычно я молчун. Когда я разговариваю с однокурсниками, они в основном рассказывают мне что-то, а я киваю, это не очень похоже на диалог. Я предпочитаю считать, что просто умею слушать. Но иногда мне кажется, что на мое место можно поставить манекен и ничего не изменится.

Я подергиваю плечами и продолжаю крутить кубик Рубика:

— Со мной тебе тоже так кажется.

— Нет.

Кубик замирает у меня в руках.

Угасающий свет дня отражается на его угловатом лице с высокими скулами. Волосы у него все же не каштановые, думаю я. Они, скорее, темно-золотые, цвета пшеницы. Наши глаза на мгновение встречаются, он опускает свои длинные ресницы, пряча взгляд, легкий румянец заливает его щеки.

В нескольких метрах от нас кролик прыжком перемещается и продолжает щипать травку. Стэнли смотрит на него.

— Мне всегда было интересно… а чем же они питаются зимой? В смысле, кролики. Зимой же нет ни листвы, ни травы?

— Они питаются корой и засохшей травой, — отвечаю я. — Еще они едят собственные фекалии. Еда частично переваривается и выводится напрямую из слепой кишки.

— М… интересно.

Я щелкаю по ногтю большого пальца:

— Это называется цектрофофагия.

— Рад, что у людей такого нет.

Я засовываю кубик Рубика обратно в карман. Последние лучи дневного света тают в небе. На горизонте остается оранжевая полоса, просвечивающая сквозь ветки. Длинные тонкие руки Стэнли лежат на костыле.

— Я рад, что встретил тебя.

Я ощущаю странный трепет, словно в моей грудной клетке бьется мотылек.

Последнее мерцание дневного света затухает. Воздух кажется неподвижным, в животе у меня пустота, словно я стою на крыше высокого здания и смотрю вниз. И я понимаю, что нужно задать этот вопрос сейчас. Если я буду медлить, то никогда не решусь.

— Тебе нравится секс, — спрашиваю я, уставившись прямо перед собой.

Повисает долгая пауза.

— Мне… что?

— Секс нравится? — повторяю я, отчетливо произнося слова. Мои руки скрещены на груди.

— Ммм… а почему ты спрашиваешь? — его голос чуть вздрагивает.

— Потому что, — отвечаю я, продолжая смотреть перед собой, — я хотела спросить, хотел бы ты со мной заняться сексом.

Когда наконец я поднимаю взгляд на его лицо, глаза у Стэнли расширены и немного расфокусированы. На его лбу проступило несколько капель пота, и он утирает их рукавом.

— Ты имеешь в виду… ты хочешь сказать — в теории? Типа, если бы мы оказались на необитаемом острове, или остались бы последними выжившими после атомной войны, или?..

— Я спрашиваю, хочешь ли ты заняться со мной сексом сегодня?

Его рот несколько раз открывается и закрывается:

— Ты что, серьезно?

— А похоже, что я шучу?

— Ты хочешь заняться со мной сексом, — повторяет он. — Сегодня вечером.

— Да. — Я что, что-то неправильно сделала или задала вопрос неправильно? Или, может, ему даже представить такое противно. Я сижу неподвижно, сгорбившись и скрестив руки на груди.

Он крепче сжимает костыль. Глубоко вздыхает и трет бровь:

— Прости, просто это так неожиданно.

Мое дыхание учащается. Я снова вытаскиваю из кармана кубик Рубика и начинаю его крутить. Этот взгляд. Я уже видела такой взгляд. Голоса бывших одноклассников звенят в черепной коробке: «Чудила».

Я быстрее кручу кубик. Пальцы скользкие от пота. Кубик выскальзывает и отпрыгивает на землю, но я его не поднимаю.

Стэнли молчит уже тридцать секунд. Меня начинает мутить.

— Ну давай же, — шепотом произношу я, — скажи это!

— Что?

— Что я ненормальная. — Слова получаются жесткими и напряженными. Это плохо. Нужно убираться, пока ситуация не стала хуже. Я вскакиваю на ноги и ухожу.

— Подожди!

Я не останавливаюсь.

Он зовет меня и идет следом. Вскоре он начинает задыхаться. Походка у него неровная, перебиваемая глухими ударами костыля. О чем он только думает, пытаясь угнаться за мной со сломанной ногой. Я оборачиваюсь ровно в тот момент, когда его нога поскальзывается на