Уезжающие и остающиеся (сборник) - Евгения Басова

Мимо по улице женщина шла, в ситцевом платье и спортивных штанах с лампасами. На голове платок, а в руках тяпка.

Я и не знала, что так по улице можно ходить. Растерялась, забыла даже, что в деревне надо со всеми здороваться.

А женщине мы, видать, тоже странными показались. Остановилась она и стала рассматривать нас, как каких-то зверушек.

– Катенька, – спрашивает, – кто же это с тобой?

И Катенька тут же давай пересказывать всё, что у нас выведала.

– Представляете, – говорит, – тёть Марина, их в Собакине и на квартиру никто не пустил. Вот, наша баб-Аня только пустила…

Женщина тут заахала:

– Надо же, собакинские не пустили! А мамка-то к ним, к собакинским, в командировку приехала!

И наконец махнула рукой:

– Ну что ж, и живите у нас, раз баб-Аня вас приняла!

Как разрешение дала напоследок. И дальше со своей тяпкой пошла.

Гляжу я на Катю и слова сказать не могу. Она же старше нас! Неужто ей никто не говорил, что чужим людям на улице нельзя всё выкладывать, что пожелают они узнать?

Костя тоже стоял огорошенный.

– Ты, – спрашивает, – всегда такая разговорчивая?

А Катя и не понимает, о чём он. Переспрашивает:

– Чего?

Костя в ответ сердито:

– Я, может, вовсе не хочу, чтобы мои дела все подряд обсуждали.

Катенька улыбнулась: а, вот он о чём! Успокаивает:

– Да это не все подряд! Это же тёть-Марина. Она из нашей деревни. Да она вообще-то моей маме двоюродной сестрой приходится!

И смотрит – не поймёт, чем мы недовольны.

Сникла, растерялась. Теперь и не скажешь, что это та самая девчонка, которая так ловко управляется с громадными животинами и по деревне шагает хозяйкой. Девочка, которой мы восхищались, на которую я хотела похожей быть!

Ей, видно, не хочется, чтоб на неё сердились.

– Пойдёмте, – просит, – ко мне во двор. Гостями будете. Я только с Луной управлюсь.

Мы думали, что ослышались оба. Костя спрашивает:

– Как – с Луной?

А это у неё корова – Луна. Катя объясняет: подоить её нужно.

Мы с Костей переглянулись. Отчего бы и не пойти в гости? Чем ещё заниматься?

Во дворе у Кати оказалось примерно как у Анны Ивановны. Здесь тоже разбегались глаза. Какие-то сооружения, маленькие домики – баня, видать, сарайчики. Всюду громоздились доски, ящики. А в середине двора стояла миска, из неё цыплята клевали.

Катя заводила в сарай Луну. Луна шла медленно, переступала ногами – и будто втягивалась вовнутрь.

Мы с Костиком тем временем огляделись. У самых ворот увидели перекладину. И это было так похоже на турник, что Костя даже рассмеялся. Перекладина тянулась от ворот к столбу, врытому поодаль. Костя подпрыгнул, повис, подтянулся разок-другой. Спросил у Катеньки, точно шутя:

– Это у тебя что, турник?

Она кивнула смущённо.

– Да…

Костя заинтересовался:

– А кто на нём занимается?

Катя застеснялась ещё больше.

– Мальчишки наши, из деревни. Они вот так делают…

Она схватилась за перекладину, и вдруг её ноги оказались сверху, промелькнули над моей головой – одна, вторая, как раскрытые ножницы.

И вот она уже снова на земле стоит – а хвостик на голове ещё продолжает лететь. Ещё какой-то миг он торчит букетом…

И мне уж до того хочется вот так же уметь на турнике, как она!

Пожалуй, всё-таки попрошу маму купить чёрные шорты. Буду как Катя. Да если бы я хоть маленько была похожа на неё – ух, и гордилась бы я! А она снова смотрит на нас, будто в чём-то виновата.

– Вы побудьте, – говорит, – я к Луне пойду.

Костик остался, а я за Катей в сарай пошла. В сарае на гвоздике висел чулок. Катя взяла его и хвост Луны к задней ноге стала привязывать.

– Зачем? – спрашиваю.

Катя говорит:

– А она бьётся хвостом.

Я удивилась:

– Так они дерутся, когда их доят?

Катя точно оправдывается:

– Нет, не все. Это наша Луна такая нежная.

Ничего себе нежная, думаю. Хвостище у неё толще моей руки. Небось, как хлестанёт таким – с ног и собьёт. Не зря его привязывают.

Под животом у Луны вымя, из него четыре отростка торчат, длинные и толстые.

Катя принесла тазик с водой (всё-то в деревне тазики!) и стала тряпочкой Луне отростки протирать. А Луна топчется на месте, вихляется из стороны в сторону. Катя её гладит по рыже-белому боку. И этот замшевый бок под её рукой ходит, волнуется – живой. Луна громко дышит.

Я только решилась тоже её погладить, Катя говорит:

– Лена, не обижайся на меня. Ты выйди, пожалуйста, с братом во дворе постой. Луна чужих чувствует. Она при тебе не будет доиться. Сама видишь, Луна у нас нежная…

Ну и подумаешь! Сиди в своём сарае с Луной!

Костя во дворе учился подтягиваться на турнике и ноги высоко подкидывать. Пока никто не видел, он тужился изо всех сил, и лицо у него такое делалось, что я чуть не фыркнула.

Из сарая слышалось, как Катя уговаривает Луну смирно стоять и хвалит:

– Вот ты какая умница!

Вскоре Катя вышла из сарая с ведром, понесла его в дом. Возвращается, в обеих руках несёт по кружке:

– Вам молочко…

Молоко тёплое оказалось, странное. Густое, травой пахнет. Я закрыла глаза и – раз-раз его быстрыми глотками.

А Костя глотнул разок и стоит время тянет. Спрашивает:

– А кто, говоришь, на этом турнике занимается? Твой брат?

– Ну да! Я же говорю, брат, Шурик, – откликается Катя. – Это Лёнчик сказал, что нам турник нужен. Не только в школе, но и дома, в своей деревне. В школу-то, в Кувакино, каждый раз не побежишь! Вот дедушка и сделал, как он нарисовал…

– А что же в вашем дворе, а не у того… у Лёнчика?

Катя плечами пожимает:

– Так ведь мой дедушка! А Лёнчику кто сделает? У него ни отца, ни деда нет, одна мама, тёть-Наташа.

Косте вообще-то неинтересно про Лёнчика. Он спрашивает на всякий случай:

– А Макар у вас есть в Липовке?

Катя докладывает:

– А то! Дед у меня Макар – это раз. Дальше – Петровы грудного своего назвали Макаром…

Костя говорит: