«Искусство и сама жизнь»: Избранные письма - Винсент Ван Гог

это прочесть. Держись и поскорей поправляйся.

099 (82). Тео Ван Гогу. Айлворт, суббота, 25 ноября 1876

Айлворт, 25 ноября 1876

Дорогой Тео,

благодарю за твое последнее письмо, которое я получил одновременно с тем, что было послано из Эттена. Значит, ты снова в строю: все, что может рука твоя делать, по силам делай, и твоя работа и молитвы не останутся без благословения. Как бы я хотел по первому снегу отправиться вместе с вами в Хейке и в Спрюндель. Но перед тем как продолжить [свое письмо], я перепишу несколько строф, которые наверняка тебе понравятся:

Жизненный путь[24]

Двое влюбленных у поросшего мхом ручьяПрижались щеками друг к другу,Их темные и золотистые волосы перепутались,А они слушали пение заигрывающих друг с другом дроздов.О, пора цветения!О, лучшее время любви!Двое обвенчались перед алтарем,Звучал радостный колокольный перезвон,Дул мягкий ветерок, словно от трепещущих крыльев,Пока лепестки покрывали их путь.О, целомудренная невеста!О, нежная гордость!Две головы склонились над колыбелью,Две руки переплелись над головкой,Обняв друг друга, качая ее, Пока двое смотрели на жизнь, ниспосланную любовью.О, торжественный час!О, таинственная сила!Двое родителей у вечернего очага,Красные отблески упали на их колени,Коснулись головок, которые медленно подрастали,Словно бутоны лилий на стебле.О, терпеливая жизнь!О, деликатная борьба!Двое неподвижно сидели там же,Красные отблески освещали их колени,Но все головки, которые медленно подрастали,Ушли и оставили в одиночестве эту пару.О, быстротечное путешествие!О, безвозвратное прошлое!Красные отблески падали на полИ увеличивали пространство между ними,Они придвинули свои кресла поближе друг к другу, Их бледные щеки соприкоснулись, и промолвили они: «Еще раз».О, воспоминания!О, прошлое!

Три стульчика

Они сидели одни у яркого очага,Седовласая дама и господин в летах,Грезя об ушедших днях;Слеза упала на морщинистую щеку,Их обоих посетили мысли, которые они не моглипроизнести вслух,И сердце каждого из них печально вздохнуло.Потому что их грустные и наполненные слезами глазасмотрели наТри стульчика, стоявшие в рядУ стены в гостиной;Они стояли там – довольно старомодные,С сиденьями из парусины и деревянным каркасомИ с такими прямыми и высокими спинками.Затем господин покачал своей седой головойИ нежно промолвил дрожащим голосом:«Мать, эти пустые стулья,Они будят в нас такие печальные, печальные мысли сегоднявечером,Мы навеки спрячем их от наших глазВ маленькой темной комнатке наверху».Но она ответила: «Отец, нет, пока нет;Потому что я смотрю на них и забываю,Что дети ушли,Мальчики вернутся, и наша Мэри тоже,В своем переднике в голубую клетку,И будут сидеть здесь каждый день.Джонни все еще будет строгать высокие мачты для кораблей,А Уилли разбрасывать свинцовые пули,Пока Мэри будет шить что-то из лоскутков;По вечерам три детские молитвыБудут возноситься к Богу с этих маленьких стульчиков,Такие тихие, что никто о них не узнает.Джонни вернется из бурлящей пучины,Уилли воспрянет ото сна на поле брани,Чтобы пожелать мне спокойной ночи,Мэри больше не будет женой и матерью,Но усталым ребенком, чье время игр подошло к концу,И она придет отдохнуть у меня на коленях.Так что оставь их там – даже если они и пусты сейчас,И каждый раз, в одиночестве преклоняя головыПеред троном Отца, чтобы помолиться,Мы будем просить встретить детей на небесах,В полном покоя и любви доме нашего Спасителя,Где ни один ребенок не уходит».

В своем письме папа среди прочего написал: «Днем мне нужно было отправиться в Хувен, мама заказала экипаж, но он не смог выехать, так как лошадей еще не перековали на зиму. Поэтому я решил пойти пешком, но милый дядя Ян не хотел отпускать меня одного и поэтому решил меня проводить. Предстоял сложный путь, но дядя Ян сказал, что не так страшен черт, как его малюют. Мы целые и невредимые добрались туда и вернулись обратно, хотя разыгрался шторм и все покрылось инеем, так что дороги стали очень скользкими, и вечером было очень приятно сидеть в уютной теплой комнате, отдыхая после работы, и как же хорошо, что Тео тоже был с нами».

Давай еще раз посетим какую-нибудь церковь? Нас огорчают, а мы всегда радуемся вечной радостью в сердце, ибо мы есть нищие в Царстве Небесном, потому что во Христе мы нашли друга на всю жизнь, ближе брата, который привел нас к концу нашего путешествия, будто к двери отчего дома. Будь милостив к нам, Отче, – что Господь делает, то и хорошо.

В прошлое воскресенье вечером я побывал в Петершаме, деревне на берегу Темзы: утром я был в воскресной школе в Тернем-Грин, откуда после заката отправился в Ричмонд, а затем – в Петершам. Вскоре стемнело, и я плохо знал, куда идти, это была на удивление грязная дорога поверх дамбы или возвышенности на склоне, поросшем суковатыми вязами и кустами. В конце концов я увидел у подножия холма свет в домике и начал пробираться туда, и там мне подсказали дорогу. Мой мальчик, это была красивая деревянная церковь, озарявшая приветливым светом конец долгого пути, я читал там Деяния апостолов V: 14–16, XII: 5–17 (Петр в темнице) и XX: 7–37 (проповедь апостола Павла в Македонии), а потом рассказал еще раз историю про Иоанна и Феогена. В церкви играла фисгармония, за которой сидела молодая девушка из пансиона, воспитанники которого присутствовали на проповеди.

Утром, по дороге в Тернем-Грин, было так красиво: каштаны и ясное голубое небо, утреннее солнце, отражавшееся в водах Темзы, ослепительно-зеленая трава, и повсюду – колокольный звон из церквей. Накануне я совершил долгое путешествие в Лондон: я вышел из дому в 4 часа утра и в половине седьмого был в Гайд-парке, траву там покрывал туман, с деревьев опадали листья, вдалеке отбрасывали свет фонари, которые еще не выключили, и виднелись башни Вестминстерского аббатства и Вестминстерский дворец, а красное солнце всходило в утреннем тумане; оттуда я проследовал в Уайтчепел – тот самый бедный район Лондона, – а затем на Чансери-лейн и в Вестминстер, потом в Клапем, чтобы еще раз навестить миссис Лойер, у которой накануне был день рождения. Это действительно вдова с сердцем, в котором псалмы Давида и пророчества Исаии не умерли, но спят. Ее имя записано в Книге жизни. Еще я побывал дома у мистера Обаха, чтобы вновь увидеться с его женой и детьми. Затем я отбыл в Льюишем, где в половине четвертого я навестил семейство Гледуэл. Ровно три месяца прошло с моего визита к ним в ту субботу, когда хоронили их дочь, я пробыл у них часа три, и мысли, которые нас всех посетили, были слишком разнообразными, чтобы их передать. Оттуда я также написал Гарри в Париж. Надеюсь, ты его еще встретишь.

Может запросто случиться так, что ты однажды поедешь в Париж. В половине одиннадцатого вечера я вернулся сюда, часть пути назад пролегала по подземной железной дороге. К счастью, я получил немного денег за работу вместо мистера Джонса. Занимаюсь псалмом 42: 1 – «Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому». В Петершаме я предупредил паству, что им предстоит услышать ломаную английскую речь, однако когда я говорил, то думал о человеке из притчи, который сказал: «Потерпи на мне, и все тебе заплачу». Господь Всемогущий!

У мистера Обаха я увидел картину или, вернее, эскиз Боутона «Путь пилигрима». Если тебе попадется в руки книга Беньяна «Путь паломника», обязательно прочти ее, она стоит потраченных усилий. Я полюбил ее всей душой.

Уже ночь, я все еще сижу и работаю для Гледуэлов в Льюишеме: переписываю то одно, то другое и т. д.; нужно ковать железо, пока оно горячо, а сердце человека, пока оно горит в нем. Завтра я вновь еду в Лондон вместо мистера Джонса. Под тем стихотворением «Путешествие жизни» и «Три маленьких стула» следует приписать: в устроении полноты времен, дабы все небесное и земное соединить под главою Христом. Да будет так! Мысленно жму руку, кланяйся от меня господину и госпоже Терстех и всем у Роосов, Хаанебеков, ван Стокумов и Мауве, прощай и верь мне,

твой крепко любящий брат Винсент

Дордрехт

7 февраля – 23 марта 1877

Возвратившись из Лондона, Винсент едет в Дордрехт, где вступает в должность младшего клерка в книжной лавке «Блюссе и ван Браам» – вновь по протекции преуспевающего дяди Сента. Тем не менее главным увлечением молодого человека по-прежнему остается религия: стены его комнаты украшают многочисленные гравюры на библейские сюжеты, а в письмах, полных пространных цитат из религиозных текстов, не раз высказывается намерение стать проповедником. «Нас огорчают, а мы всегда