Синий кадиллак - Ирина Степановская

вот и подъезд. Ну, попадитесь же вы мне, сволочи, голубки божьи! Только бы не ушли!

Ворвалась в квартиру. Туфли даже в прихожей не сняла.

–Ну, здравствуйте, люди добрые!

Только бы не вспугнуть…

Но что это с Миленой? Где же её красота?… Бледная сидит за столом, глазки ввалились, от углов рта книзу, к подбородку тоненькие морщины, как две скобочки из примера по математике, который не можешь решить на контрольной…

–Здравствуй, Милена…

А что это за чудовище рядом с ней?

Огромный. В чёрной футболке с красными черепами, плечи, как два круглых бугра – швы в рукавах, наверное, надо распарывать, а то не поместятся туда эти мышцы. Волосы – густые, рыжеватые в мелкий завиток, сзади толстым хвостом в резинку забраны… Глаза чисто бычьи, на выкате, коричневые с хитринкой, с искоркой, которая тут же и проскакивает, когда эти глаза устремляются на что-то или на кого-то…

–А вы, видимо, Сергей.

Нехотя всё-таки поднялся из-за стола, лениво протянул огромную лапищу. С усмешкой пожал самые кончики пальцев – будто подчеркнуть хотел своё силовое превосходство. Голову чуть назад откинул, чтобы ещё больше поразить своей монументальностью. Только Людка-то уж теперь не девочка, что бы её так сходу можно поразить. Улыбнулся снисходительно. И она улыбнулась в ответ. И тут же почувствовала на себе сестрин взгляд. Сторожит мужика-то, словно собака. И нутром поняла, что она, Людмила, сейчас привлекательнее для Сергея. Ну, вот, дорогая. Пришёл мой час. Неужели сочтёмся? И тут же всплыл Толичка. Вот для кого краше Милены никого видно нет. Ну, а этот Сергей – нужен он Людмиле? Посмотрела на сестру – точно больная. Взгляд подозрительный, ни вот что не верящий. На лице болезненная гримаса. Будто боится сестра чего-то, будто надеется, да сама не верит в свою надежду. И ненависть при взгляде на неё, на Людмилу. Мол, чего ты припёрлась сюда не вовремя? Кто тебя, идиотку, звал?

И улыбнулась Людмила сестре широко. Улыбнулась яростно, во весь рот. Что, боишься меня теперь? Бойся. У меня ведь тоже, сестричка, был человек, которого я любила. Только ты тогда не постеснялась, не побоялась, украла…

И тут же шальная мысль. А что, если… Вон, как выставился этот бугай на неё, на Людмилу. Как это Толик про него сказал…? Мотопед?

Она даже фыркнула. Смешное словечко, а похоже. Как он ни пыжится сейчас, этот Сергей, как ни глядит на неё со значением, всё равно – мотопед. Мотопед и есть. И тут же радостно вспыхнуло. У Миленки мотопед, а у Людки – кадиллак.

И она не сдержалась. Хохотнула вслух.

–Ты чего смеёшься, Людок? – встряла мать. – Кажись смешного-то ничего не видно. Сергей, вон, сказал сейчас, что скоро можно и уезжать….

–Уезжать? А куда? – Она придвинула к столу стул, уселась прочненько, понюхала пустую тарелку, стоявшую перед ней. Вроде не грязная.

–Налейте хоть рюмочку-то. – Положила себе салатик.

Лапища, пёстрая от татуировок как восточный платок, потянулась к её рюмке с бутылкой. -Водочки налить?

–Да нет, Сергей, лучше винца. Вон, я вижу, красное осталось.

–А чего винца-то? Давай лучше водки.

–Водку лучше сестричке налей.– Скосила глаза на Миленку. -За успех вашего предприятия. – И развернулась к ней всем телом. -Документы -то на продажу материной квартиры все, небось, уже собрала?

–А тебе что за дело… Ты же здесь не живёшь. А мама сама решила на дачу перебраться. Спроси, если не веришь. Там воздух чище.

–Ага, -Людмилу аж затрясло. -А зимой и вообще хорошо. Снегу много, отопления нет…

–Отопление Серёжа потом собирается сделать.

–Да? А крышу, часом, заменить не собирается? Там ведь в дождь тазы в каждом углу надо ставить. Как папа умер, так на даче, небось, и конь не валялся.

Милена, как в детстве, только поджала губы. Посмотрела на сестру как бы свысока, хоть всегда была меньше ростом.

–А почему ты сама не ездила? Чего это всё на меня? Из Москвы-то, небось, по-другому всё видится? Богатая там стала. Задаешься теперь…

–Девочки! Неудобно ведь, – мать страшными глазами косила то на обеих, то на гостя. -Домашние дела мы сами решим. И квартиру я, правда, Люда, разрешила ей продавать…– Мать всё время в этот приезд казалась Людмиле меньше ростом и какой-то сгорбленной, скособоченной. Вот проговорила эти слова про квартиру – и как-то сжалась, горестно поджала подбородок рукой, глаза опустила.

–Почему же ты мне сразу о квартире не сказала?

Мать замялась, вопросительно глянула на Сергея. – Да хотела, что б как можно больше денег на лечение собрать. А там и видно будет…

Милена отставила от себя тарелку, поднялась со стула. -Ну, началось… Пойду, поставлю чай. Поможешь, Серёженька?

Сергей продолжал сидеть за столом, будто не слышал. Откинулся на спинку стула, ковырял в зубах откуда-то взявшейся зубочисткой, разглядывал люстру. Лицо его от еды раскраснелось, яркий рот залоснился. Людмила случайно глянула вверх. Один из четырёх плафонов не работал. Почему-то этот плафон привёл её в окончательное бешенство.

–Сиди, Сергей. Я сама Милене помогу, – вскочила Людмила. Вынеслась за сестрой тёмным смерчем в кухню. Мать только рот раскрыла ей вслед, а Серёженька даже не пошевелился.

Людмила как влетела, дверь за собой закрыла и спиной к ней привалилась, чтобы сразу дать понять – все отходы отрезаны. Милена невозмутимо чашки из буфета доставала. Ставила их на заваленный грязной посудой стол, блюдечки на свет разглядывала, пылинки сдувала.

–Я в онкодиспансере сегодня была, – объявила Людмила. -Тебя там даже никто не видел. – Милена помолчала самую чуточку.

–А чего на меня смотреть? Я ведь не Вера Брежнева. – Отколупнула ногтем несуществующую пылинку. -И вообще я не понимаю, чего ты там делала.

–Ты ведь в Германию ехать лечиться собралась. А чего лечить-то тебе надо? Душу, что ли твою подлую? Так душу не излечишь. Может, только когда помрёшь…

–Пошла ты! – Взвилась вдруг сестра. Зашипела в ответ громким шёпотом. – Будет ещё тут меня учить… Что ты обо мне вообще знаешь? Уехала сама, а я… – Вдруг замолчала, как бы взяв себя в руки. –Не видела полотенце чистое? Чашки уже год, наверное, в буфете стоят. Никто не протирал…

–Ну, так ведь ты здесь живёшь, не я…

–Вот именно. Здесь. – Милена поставила блюдце на стол, взглядом ненавидящим упёрлась в стену. – Живу. Прозябаю. Опостылело всё. Хоть повесься. И только когда вот настолечко повезло… – сунула в сторону Людмилы самый краешек пальца, показывая. – Встретила я, наконец, человека, которого люблю. Раз в жизни полюбила! Раз и навсегда! И вот именно в этот момент является сеструха моя из Москвы и заявляет: «Была в онкодиспансере». Ну и была ты. И что?

–А то. Ведь ты же наврала, что больна! Наврала специально, чтоб деньги с меня и матери получить. Только с Толей номер у тебя