У жены под кроватью - Людмила Милевская

— Ах вы нахал! Так вы с утра торчите в моей спальне подкроватью?!

— Увы, с утра, — вынужден был подтвердить Роман. — Потому иголоден, как собака.

Липочка воздела руки к люстре и поделилась впечатлениями спотолком:

— Потрясающе! Он извращенец: врывается в мой дом в однихтрусах и прописывается под моей кроватью!

Роман обиделся:

— Почему — в трусах? Я пришел в приличном костюме, но сразуже его снял и выбросил с балкона.

— Так это ваша одежда валялась внизу? — поражаясь,воскликнула Липочка.

— Да, моя, — гордо сознался Роман.

— Да зачем же вы, чудак-человек, такой дорогой костюмвыкинули?

— Чтобы остаться в вашей квартире.

Липочка была потрясена:

— А что вам мешало остаться в квартире в костюме? Кстати,дворничиха уже утащила его.

— Очень хорошо, — одобрил Роман.

— Чему вы радуетесь? — удивилась Липочка.

— Свидетелям. Раз дворничиха видела мой костюм, значит яспасен. Теперь, когда есть свидетели, вы точно меня не выгоните. В противномслучае я расскажу вашему мужу про наши близкие отношения.

— У нас нет отношений, не было и не будет! — отбрила наглецаЛипочка.

— Не зарекайтесь, — посоветовал Роман. — В любом случае вашмуж поверит в худшее, это свойственно всем мужьям. Прикиньте сами: если я скажуему, что мы любим друг друга три года, а вы будете все отрицать, какую версиюваш муж сочтет более правдоподобной?

Липочка прижала ладошки к пылающим щекам и выдохнула:

— Вы подлец!

Роман горестно покачал головой:

— Ни в коем случае. Я всего лишь несчастный человек.

— Да в чем же ваше несчастье? — взбесилась Липочка. — В том,что вы проникаете в чужие квартиры и не даете людям спокойно жить?

— Нет, не в этом! — с жаром воскликнул Роман. — Разумеетсяне в этом! Я порядочный человек и если пошел на такие неприличные, крайниемеры, значит возникли серьезные причины. Моей жизни угрожает опасность!Смертельная! Я нуждаюсь в помощи! Один бог знает в какую жуткую переделку япопал!

— Один бог знает? — ужаснулась Липочка. — А вы?

Роман ее успокоил:

— Я тоже кое-что знаю и готов это вам изложить, если выготовы меня послушать.

— Готова, конечно готова, — энергично затрясла кудряшкамиЛипочка, загораясь любопытством.

— Извольте. Я считал себя счастливым человеком, —многообещающе начал Роман, но… не успел продолжить.

Из прихожей донесся звонок. Три звонка.

— Это Глаша! Моя подруга! — сообщила Липочка и заметалась: —Беда! Беда! Она ничего не должна знать! Она не должна вас видеть! Под кровать!Сейчас же под кровать возвращайтесь!

Пончикову Глафиру давно уже раздражало благополучие подруги.Эта дурочка, Олимпиада Желтухина, была счастлива всегда: и зимой, и летом, и вмороз, и в слякоть, и в нищете, и в изобилии. И хотя Глафира осознать не моглав чем это счастье заключается, завидовала и страдала она невообразимо. Да ибыло от чего страдать, сама-то Глафира была несчастна. Она считала себяженщиной достойной, но с очень несложившейся женской судьбой. Совсем наоборот(по мнению Глафиры) обстояли дела с Липочкой: дура-дурой, а только и делает,что таскает из барабана фортуны счастливые билетики. По этому случаю Глафираочень жалела себя и злилась на Желтухину.

“Ну почему у нее всегда такой вид довольный? — изумляласьГлафира. — Чему радоваться ей, этой Липке? Ни в чем она не состоялась. Я —глава фирмы, а у нее никакой карьеры, даже работы не имеет. Я деньгами сорю,она у мужа копейки клянчит. Квартирка ее скромненькая, не то, что у меня.Обстановка бедненькая, моей не чета. Муж — кобель. И пьянь. И бездельник. Домапальцем о палец не ударит. С чего Липка взяла, что она счастлива? И сама онажирная. И жизнь ее проходит вдалеке от мужских глаз, на кухне, в засаленномдомашнем халате, среди грязной посуды, швабр и пылесосов…”

На этом месте обычно Глафиру передергивало, и онапринималась гадать как бы половчей открыть глаза безобразно счастливой подругена все ее горести и беды. В общем-то, в этом и был основной смысл существованияГлафиры: доказать всем женщинам, что они против нее просто тьфу! Пустое место!

Больше всего, почему-то, хотелось доказать именно Липочке.

Но как Глафира ни старалась, Липочка все равно быласчастлива — счастлива не “потому что”, а “вопреки всему”. Согласно советуКозьмы Пруткова “если хочешь быть счастливым — будь им”, Липочка хотела и была.

Казалось, этому счастью ничто помешать не может: нечрезмерная полнота, не лень мужа, не домашний халат, не отсутствие карьеры, небедная обстановка, не тесная квартира.

Однако, Глафира не унывала, подыскивая новые случаи ткнутьподругу носом в убогость ее существования. Вот и теперь, едва Желтухинудалился, она принялась обсасывать ситуацию.

“Забавно, — думала она, — муж ночью домой в одних трусахвернулся, а Липка даже не устроила ему маломальского скандала. Впрочем, хитраяона. Зачем ругаться с мужем? Возьмет и денег не даст. К тому же, нашего Ванюничем уже не исправить: кобель, он и в Африке кобель. Это так, но не может жеЛипка после такого пассажа чувствовать себя счастливой. Конечно не может.Думаю, волосы на себе уже рвет да белугой ревет. А что я тут сижу и гадаю? Вотпойду и посмотрю. В конце концов, я лучшая ее подруга и просто обязана бедняжкуподдержать в трудную минуту”.

И такое на Глафиру нашло вдохновение, что она решила надетьсвой самый дорогой наряд, чтобы окончательно добить эту дурочку-Липку. В этомнаряде, тщательно накрашенная и щедро раздушенная, и предстала Глафира передЛипочкой — так сказать, во всем своем блеске. Липочка блеска ее не заметила, недо того Липочке было. Уже с порога она спешила поделиться с подругой радостью.Липочка и рта еще не раскрыла, но Глафира уже все поняла и пришла в ярость.“Что это? — мысленно негодовала она. — Радость? Откуда радость? Эта дура рыдатьбы должна в три ручья!”

— Глаша, а у меня хорошая новость: Ваня вернулся! —воскликнула Липочка, отвечая на немые вопросы подруги.

— Так быстро? — изобразила недоумение Глафира, бросая косойвзгляд на свои шлепанцы, прижившиеся среди обуви Желтухиных.

— Сама не ожидала! — взвизгнула от восторга Липочка. —Быстро вернулся, но страшно соскучился: прямо с порога набросился на меня, какдикий зверь!

“Жаль, нельзя тебе рассказать, сколько раз он на меня передэтим набрасывался”, — погоревала Глафира и с деланым безразличиемпоинтересовалась: