📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгЮмористическая прозаЯ - начальник, ты - дурак - Александр Щелоков

Я - начальник, ты - дурак - Александр Щелоков

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 84
Перейти на страницу:

Все здесь призвано подчеркнуть богатство, гордыню, властность: холодные взгляды, презрительно поджатые губы, жесткие подбородки.

Чем ничтожнее, чем тупее при жизни был обладатель титула и герба, тем настойчивее он добивался, чтобы подчеркивалось его величие. И художники, отрабатывая щедрый гонорар, старательно выписывали безжалостность и честолюбие своих заказчиков. Что поделаешь, наниматели, не сделавшие для человечества ничего доброго и полезного, были уверены, что это они творят историю и люди во веки веков будут видеть в их жестокости и надменности величайшую общественную добродетель.

Граф Рымникский, князь Италийский, генералиссимус Александр Васильевич Суворов отдал военной службе пятьдесят один год. Это была жизнь, проведенная в походах, в пороховом дыму, в крови и ужасах, среди которых смерть — не самое страшное.

Фанфарами славы звучит география суворовских побед: Козлуджа, Кинбурн, Фокшаны, Рымник, Измаил, Адда, Треббия, Нови, Чертов мост…

Жестокие, кровавые сражения, штыковые атаки, безжалостная рубка кавалерийских полков… И победы, победы…

За всю жизнь — ни одного поражения!

Тем не менее Суворова, графа, князя, генералиссимуса, беспокоило, будут ли потомки видеть в нем доброго сына Отечества, служившего ему верой и правдой, или холодного ландскнехта, добывавшего для себя шпагой славу, в кровопролитии удовлетворявшего честолюбие. Не потому ли, начав позировать живописцу курфюрста саксонского Шмидту, привыкшему придавать портретам военных облик жестокости и высокомерия, Суворов предварил первый сеанс такими словами:

— Вы собираетесь писать мое лицо; оно открыто вам, но мысли мои для вас тайна; скажу вам, что я проливал кровь потоками, и прихожу в ужас от этого, но я люблю моего ближнего и никого не сделал несчастным, я не подписал ни одного смертного приговора, не задавил ни одной козявки; я был мал и велик, — в счастии и несчастии уповал на бога и оставался непоколебимым; теперь призовите на помощь ваше искусство и начинайте!

И глядит на нас, потомков, с портретов Суворов, не завоеватель — защитник. Не холодный исполнитель воли царствующих особ, а полководец умный, самостоятельный, со взглядом живым, открытым и честным.

Суворость и человечность. Твердость и доброта. Совместимы ли эти качества? Могут ли они соседствовать в характере человека военного, по долгу службы посылающего в бой подчиненных, постоянно подверженного опасностям?

Однажды в откровенной беседе я спросил генерала армии Павла Ивановича Батова: «Чем вы больше всего сами гордитесь?»

Разговор строился так, что генерал, по замыслу журналиста, неизбежно должен был назвать какую-либо из многих боевых операций, проведенных под его руководством. Это хорошо ложилось в материал, схему которого я продумал заранее.

Павел Иванович своим ответом разочаровал меня. Не поразил, не удивил, а именно разочаровал.

— Чем горжусь? — сказал он. — Скорее всего тем, что не унизил ни одного человека.

Признаюсь честно, в то время, когда этот разговор состоялся, я еще не мог в полной мере оценить всей глубины человеческого характера, открывавшегося за этим ответом. Сам я был молод, по-своему представлял командирские ценности. Умение беречь самолюбие подчиненных стояло в списке этих ценностей далеко не на первом месте. Потому, как это приходится иногда делать журналистам, постарался перевести разговор пусть в более банальное, но все же более нужное для себя русло.

Однако слова Павла Ивановича, их интонация засели в памяти, стали центром кристаллизации, к которому потом один за другим стягивались разномастные факты.

Пришлось присутствовать при беседе Батова с молодым энергичным командиром мотострелковой дивизии генералом Зайцевым.

Подчиненные относились к своему начальнику двояко. С одной стороны генерал привлекал тем, что к себе относился буквально со спартанской строгостью. В гарнизонах всегда знают все обо всех. Знали все и о генерале. Говорили, что в любой день, в любую погоду он вставал в пять утра, занимался на улице физзарядкой, бегал, умывался ледяной водой. В штаб генерал ездил на служебной машине, а его жена, работавшая в гарнизоне, добиралась туда только на автобусе.

В то же время людей обижала, а еще чаще оскорбляла грубость комдива. Он мог учинить разнос старшему в присутствии младшего, не разобравшись, в крикливых тонах порой отчитывал невиновного, а когда это выяснялось, не считал нужным извиниться.

Однажды я сам стал свидетелем дикого случая. Генерал шел по территории гарнизона. Когда вдали появились два солдата. Заметив, что обязательно встретятся с начальником, они повернулись и побежали.

— Догнать! — приказал генерал.

Солдат догнали.

— Почему убежали?

— Боялись встретиться с вами, — ответил один из солдат откровенно.

Будь у Зайцева ума побольше, он бы смог сделать этот случай выигрышным для себя. Достаточно было сказать: «Убедились, что я не кусаюсь? Теперь идите». Но генерал не отказался от своего обычного репертуара:

— Десять суток ареста за трусость. Каждому.

Накопившись, конфликты местного значения выплеснулись за пределы гарнизона. Ими занималась наше редакция. Стали они известны Батову.

Разговор у командующего войсками с генералом Зайцевым был долгим и трудным. Комдив упорно доказывал свою правоту. «Знаю я этих жалобщиков, — утверждал он. — Им не нравится моя требовательность». — «Нет, — говорил Батов. — Это неправда. Жалуются не на вашу строгость. Людей оскорбляет грубость». — «Что ж, может, мне теперь не пользоваться дисциплинарными правами?» — «Вы и так ими не пользуетесь, — сказал Батов. — По моей просьбе политуправление подсчитало: за год вы не поощрили ни одного человека, зато буквально каждый день на гауптвахте бывает ваш „крестник“…

Тут Батов произнес фразу, которую я поспешил записать: «Дисциплинарная практика, в которой есть только взыскания, — это улица с односторонним движением, по которой с другого конца без предупреждения пускают танк…»

В конце беседы Батов посоветовал Зайцеву:

— Вам бы в народный суд сходить, поучиться. Там и закоренелым преступникам самые строгие приговоры выносят спокойно, без оскорблений. Судьи знают — за ними авторитет государства. За вами тоже этот авторитет. Именно государство дало вам право поощрять и наказывать. А вы только наказываете. Хуже того, каждое взыскание сопровождаете оскорблениями…

Совладать со своим вздорным характером человеку бывает труднее, чем исправить любой другой недостаток. К сожалению, не сумел ничего с собой поделать и Зайцев.

А вот умение самого Батова в любой обстановке разговаривать с людьми спокойно, щадя их достоинство, и в то же время быть предельно требовательным я бы назвал вершиной командирского искусства общения.

Мне довелось быть вместе с Павлом Ивановичем на собрании партийного актива одной из дивизий Южной группы войск. Вечером, после окончания собрания, в офицерской столовой накрыли ужин.

1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 84
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?