Колонна Борга - Алекс фон Берн

— Это мой талисман, фрау, — ответил Шольц. — Мой отец ушел на войну, когда я спал. Утром на столике рядом с кроватью я нашел эту звезду. Я думаю, что отец оставил мне ее на память, хотя моя мама ничего этого не помнит.

— А отец? Что сказал отец?

— Он ничего не сказал, — покачал головой Шольц. — Он погиб через два месяца.

— Так… пиво! — спохватилась Анна, с трудом отводя глаза от звезды. — Что еще вы желаете?

Завсегдатаи трактира немало дивились тому, что госпожа Мюллерова не отходит от немца. Впрочем, дальше этого дело пока не зашло. Когда настало время закрытия, трактир опустел, а Шольц продолжал сидеть за столиком, глядя на Анну. Потучек гневно гремел кружками, пока Анна ему не сказала:

— Иди домой, Тонда, я сама управлюсь.

Потучек ничего не сказал, лишь неодобрительно покосился на немца и вышел. Анна закрыла трактир и обратилась к Шольцу:

— Идемте, господин офицер, я угощу вас кофе. У меня есть хороший кофе, довоенный. А прислуги в доме нет, я всех отпустила на рождественские праздники.

— Благодарю вас, фрау, вы необычайно добры, — смущенно проговорил Шольц и добавил чуть погодя, — меня зовут Понтер.

Они проговорили всю ночь на кухне госпожи Мюллеровой. Шольц оказался бывшим преподавателем литературы. Несмотря на близорукость, он был хорошим спортсменом. Спортивные достижения, а также активная работа с молодежью в гитлерюгенде оказались причиной того, что его призвали в войска СС. Он должен был служить в дивизии СС Гитлерюгенд, но в итоге его резервная рота оказалась здесь.

— Это чудо, что я оказался здесь, — заметил Шольц и, чуть помедлив, признался:

— Увидев вас, я понял, что это — чудо.

— Почему? — спросила Анна, ощущая непривычное волнение в груди, — почему вы так говорите?

Шольц смущенно снял очки, потом снова одел их и вдруг начал читать стихи:

Твои глаза — сапфира два,

Два дорогих сапфира.

И счастлив тот, кто обретет

Два этих синих мира.

Твое сердечко — бриллиант.

Огонь его так ярок.

И счастлив тот, кому пошлет

Его судьба в подарок.

Твои уста — рубина два.

Нежны их очертанья.

И счастлив тот, кто с них сорвет

Стыдливое признанье.

Но если этот властелин

Рубинов и алмаза

В лесу мне встретится один, —

Он их лишится сразу![7]

Анна рассмеялась:

— У меня нет властелина. А чудо… Подождите минуту, Гюнтер!

Анна почти бегом поднялась наверх. Она достала из комода старую шкатулку, на дне которой хранилась латунная звезда. И вернулась на кухню. Она молча взяла портсигар Шольца и приложила звезду. Зубчатые края дисков идеально совпали.

— Вот оно, чудо! — негромко прошептала Анна.

Так началось… Что началось? То, что видел весь город. Как к этому отнеслись жители города? Анне и Понтеру это было безразлично. Они полагали, что это чудо: совпали края их дисков с рождественскими звездами. Они не знали, что фабрикант этих рождественских звездочек предусмотрительно сделал так, чтобы зубчики дисков совпадали всегда. Так что если бы они не совпали — вот это и было бы действительно чудом! Их не смущала разница в возрасте: Анна с годами сохранила свою красоту. Циник добавил бы, что Шольц к тому же был близорук… Впрочем, все эти объяснения — чушь! Просто они полюбили друг друга — и все! Романтика во время войны?! А что еще можно ожидать от вдовы-девственницы и офицера СС — поклонника запрещенного еврейского поэта Гейне?

Короче, ко времени описываемых событий жизнь в городке текла так, как будто не было войны: жители — жили, роман Гюнтера и Анны развивался вполне счастливо, а эсэсовцы под командованием гауптшарфюрера Хагенкройца несли караульную службу и каждый день аккуратно расчищали от мусора недостроенные части дороги по обе стороны от замурованного тоннеля.

Разумеется, романтическая история влюбленного офицера СС и чешской трактирщицы не могла остаться без внимания гестапо. И не осталась бы, если бы всевидящую и всесильную тайную полицию в городке Чески Градец представлял кто-нибудь другой, а не СС-унтерштурмфюрер Швальбе.

Весной 1941 года получивший звание СС-унтерштурмфюрера Вильгельм Швальбе был направлен на почетную и ответственную должность в айнзатцгруппу «С», а точнее — в печально известную зондеркоманду 4А, под командование СС-штандартенфюрера Пауля Блобеля. Он был горд оказанным ему доверием и надеялся внести свой посильный вклад в великую цивилизаторскую миссию арийской нации на диком Востоке. Но когда осенью 1941 года зондеркоманда приступила к расстрелам евреев в овраге Бабий Яр близ Киева, то выяснился весьма унизительный для бравого эсэсовца факт: истинный ариец Швальбе позорно падал в обморок при виде обнаженных женщин и крови. И если первое показалось Блобелю просто забавным, то второе делало абсолютно невозможным дальнейшее использование Швальбе в составе зондеркоманды. О чем Блобель и доложил командованию айнзатцгруппы. Вопрос решался долго. Командир айнзатцгруппы «С» СС-бригадефюрер доктор Раш к этому времени убыл в отпуск, да так и не возвратился из Берлина (поскольку и генералы СС могут оказаться не в состоянии переварить «передовые методы решения еврейского вопроса»). А новый командир айнзатцгруппы СС-бригадефюрер доктор Макс, начальник полиции безопасности и СД Украины вступил в должность только в ноябре 1941 года. В результате почти два месяца Швальбе провел в одиночестве в отдельной палате госпиталя, где он лечился от «профессионального нервного заболевания». Но энергичный унтерштурмфюрер не терял времени даром и, поскольку был лишен возможности реально бороться с «еврейской угрозой» по причине обнаружившейся слабости здоровья, то (дабы быть хоть как-то причастным к великой арийской миссии) погрузился в изучение трудов на тему «тлетворного влияния еврейства на судьбу Европы». За пару месяцев Швальбе превратился в настоящего эксперта-теоретика по еврейскому вопросу и с нетерпением ждал, когда ему представится возможность претворить полученные им бесценные знания на практике. Наконец вопрос решился, и Швальбе перевели в Берлин, на канцелярскую работу. При этом руководство позаботилось о том, чтобы продолжать использовать Швальбе по специальности: его назначили в Главное имперское управление безопасности (РСХА), в отдел IVБ4, занимавшийся непосредственно «окончательным решением еврейского вопроса».

Там Швальбе некоторое время самозабвенно отдавался канцелярской работе, блестяще организовывая бесперебойные перевозки евреев на тот свет. Здесь он был на месте: в статистических строчках документов не было видно ни крови, ни (тем более) обнаженных женщин. Вот ведь судьба: родись он лет на тридцать-сорок позже, то стал бы крупным специалистом в области логистики! Но время и место рождения не выбирают…