Два измерения... - Сергей Алексеевич Баруздин

нежные чувства.

— Воюем, Горсков! Война! Сам знаешь, — сказал Кучкин. — Плохо там, на передовой… Вот за снарядами и патронами приехали…

— А клуб? — Алеша явно произнес глупость.

— Какой клуб, Горсков? Командира полка сегодня похоронили. Насмерть стоим, а ты… Командира полка, понимаешь?..

Погиб командир полка, который был начальником гарнизона.

Вот почему глухой грохот батарей и сполохи — все рядом!

Три «ЗИС-5» погрузили. Склады опять запломбировали.

— Бывай! — сказал Кучкин.

И они уехали.

Ветер глухо завывал в лесу, раскачивая деревья и травы. Дождь усиливался какими-то порывами, и с деревьев слетали крупные капли, а то и лились струи воды.

До смены оставалось полчаса или минут двадцать. Часов у Алеши не было.

Рядом шла война. На их границе, которую он пока не видел, и на всех других. Уже погиб командир их, 141-го, полка. И конечно, не только он.

А они тут в Кутах? Как, что, почему? Почему не там? Он не слышал о всеобщей мобилизации по многим округам, о введении военного положения чуть ли не на трети территории страны, в том числе в Ленинграде и в Москве.

А первая сводка Главного командования Красной Армии сообщала:

«С рассветом 22 июня 1941 года регулярные войска германской армии атаковали наши пограничные части на фронте от Балтийского до Черного морей и в течение первой половины дня сдерживались ими. Со второй половины дня германские войска встретились с передовыми частями войск Красной Армии. После ожесточенных боев противник был отбит с большими потерями. Только на Гродненском и Кристынопольском направлениях противнику удалось достичь незначительных тактических успехов и занять местечки Кальвария, Стоянув и Цехановец, первые два в 15 км и последний в 10 км от границы.

Авиация противника атаковала ряд наших аэродромов и населенных пунктов, но всюду встречала решительный отпор наших истребителей и зенитной артиллерии, наносивших большие потери противнику. Нами сбито 65 самолетов противника».

Через неделю их дивизион выступил на соединение с войсками, которые были у границы. С их товарищами из дивизиона, из полка, которые уже воевали.

Разбирали пушки. Вьючили лошадей.

Костыль и Лира были на высоте. Алеша справился с ними почти запросто.

Походя командир дивизиона бросил:

— Как фамилия?.. Горсков — помню!

И умчался.

Они, дивизион, выступили.

У старослужащих — сапоги кирзовые. У них — ботинки с обмотками.

Алеша поменял ботинки, но они жали. До боли!

Впрочем, какие ботинки, когда война!..

Он сменил три пары ботинок.

Дурацкая нога. Сорок пятый!

— Таких нет, Горсков, понимаешь?..

Он понимал. Нет так нет! Но ботинки у него сейчас чужие — более или менее подходящие, да жаль, что нужно обмотки мотать. А это — время! Кирзовые сапоги проще!

Через Куты шли раненые и беженцы. Уже без машин. Шли пешком. Красноармейцы с повязками и штатские с детьми. На тележках, которых Алеша никогда не видел, везли и вещи, и ребят малых, и древних старух. Шли, отступая, от немцев. Шли на восток…

В Кутах, где все было так пристойно, когда они приехали сюда, — и клуб, и танцы, и наглядная агитация! — вдруг сразу все изменилось.

Безлюдные прежде улочки, сады, огороды, дома возле речки, где они купались и мыли лошадей, ожили.

Появились странные люди, срывавшие флаги.

«Что это значит? — беспокойно думал Алеша. — Мы же освободили их».

Ругался Саша Невзоров.

Матерились другие.

И потом уже, когда их колонна вышла на окраины Кутов, благодушный Проля Кривицкий озадачил:

— Ребята, вы плакат видели? Там, в Кутах?

— Какой?

Видели многое, а плакатов вот не заметили, в том числе и тех, которые сами совсем недавно рисовали для жителей города.

— Плакат страшный, — сказал Проля.

— Почему страшный? — не поняли.

— Да потому, что на нем написано: «Геть большевиков, и войной — на Москву!»

Это сообщение всех потрясло.

— А что такое «геть»?

— «Долой» по-украински.

— А белые флаги видели? Простыни, простыни и прямо флаги — белые?

Никто не видел.

Проля заметил, а из них никто не заметил.

Их обстреляли. Кто?

Сообразили: со стороны города Куты, откуда они пришли.

Заняли круговую оборону на высоте.

Сняли с лошадей пушки, собрали… Копали позиции для пушек.

Подкапывали землю, чтобы укрыть лошадей.

Земля была сухая, песчаная, с корнями прошлогодних трав и прожилками чернозема. Саперная лопатка брала ее легко.

Со стороны Кутов действительно стреляли.

Ночью над их позициями эшелон за эшелоном проходили на восток немецкие самолеты. Шли куда-то дальше, их не бомбили.

Под утро в траншеях появился командир дивизиона Сухов:

— Где тут красноармеец Кривицкий?

Проли Кривицкого рядом не было.

— Кто ходил вчера в разведку?

Ему доложили: Горсков, Болотин, Холопов, Кривицкий…

— Кривицкий? Знаю, — отрезал командир дивизиона. — Всем благодарность! А Кривицкому — особо. За то, что он заметил в Кутах то, на что мы, к сожалению, не обратили внимания. Вот нам сейчас и аукается…

Утром перестрелка стихла.

Только немецкие самолеты эшелонами летели на восток и назад.

Лейтенант Дудин послал троих — Пролю, Сашу и его, Алешу, — разведать, что в городе.

Они сначала поползли, а потом двинулись спокойнее в сторону пшеничного поля, дабы оттуда незаметнее подойти к городу.

Не стреляли.

И вдруг — почти на выходе к городу — труп, и еще один, и уже три, четыре, пять… Изувеченные люди, а на груди каждого была аккуратно приколота английской булавкой бумажка с надписью «Активiст». Трое мужчин, две — женщины.

— Опять по-украински?

— Они ведь тоже, наверное, украинцы…

Растерялись. Не знали, что делать.

Даже забыли о своем задании.

Саша сказал:

— Надо похоронить. Как вы думаете?

— А закон? — спросил Проля. — Ведь это же убийство, преступление… Похороним, а кто отвечать будет?.. Милиция с нас спросит?

И как хоронить? Пять трупов. А у них даже саперных лопат нет. Не взяли. Сумки с противогазами взяли. Чем землю копать? Но солнце, и жарко, и как бросить этих людей с табличками «Активiст»?

Решили:

— На обратном пути… А сейчас в город!..

Так сказал Саша Невзоров.

Они вышли из пшеничного поля к первым домам. В городе было все поразительно тихо и спокойно. Словно и войны нет. А кто же убил этих активистов?

Людей не видно. Даже куры не бродят вокруг домов. Гуси и утки исчезли. Коровы не мычат.

А кто же стрелял по ним, когда дивизион выходил из Кутов?

А позже кто стрелял?

Может, тут немцы, десант?

Сейчас в Кутах тихо, и они спокойно прошли на главную улицу. Советских флагов действительно уже не было — ни у почты, ни у райвоенкомата, ни у других учреждений…

Поток раненых на телегах. Страшное зрелище!

По главной улице — с интервалами — ползли