Три желания для художника - Анастасия Левковская

Ладно. Хочешь честно, будет тебе честно.

– Те полотна, что висят на стенах, очень талантливы, – высказала я свое первое впечатление. – Я не сильна в технической части, ничего в этом не понимаю, скажем прямо, но сюжеты захватывают, их хочется рассматривать. Более того, при долгом зрительном контакте появляется ощущение, будто ты сам являешься участником тех событий. К тому же, как джиннии, мне доступны другие аспекты восприятия, и я могу сказать, что каждая картина еще и является слабым артефактом, осененным всплеском божественной энергии. И потому в зависимости от нарисованного картины влияют на настроение зрителя, на его эмоциональный фон.

Ни тени интереса или изумления не появилось на лице Леонарда. Значит, ничего нового я не сказала. Ладно, тогда прекращаем с медом, переходим к дегтю.

– Полотна хороши, – тщательно подбирая слова, произнесла я, – но не гениальны. Не соответствуют уровню твоего дара, божественной энергии в тебе.

К моему большому облегчению, он не расстроился и не разозлился, только сложил руки на груди, склонил голову и коротко сказал:

– Так. И что?

Я сильно, почти до крови прикусила губу. А затем судорожно выдохнула и решила: раз уж быть откровенной, так до конца.

– В твоей мастерской есть только два безусловных шедевра. Это те два полотна, которые стоят в углу, накрытые черной тканью.

Лео едва слышно хмыкнул и ухмыльнулся, словно безмолвно говоря: «Кое-кто ну совсем не в меру любопытный».

– Что касается девушки на качелях, – продолжила я, – уверена, ты и сам знаешь – для того, чтобы картина заиграла всеми красками, не хватает конечной эмоции. Что чувствует героиня, взмывая над опасным обрывом? Как только ты поймешь, что там должно быть, и дорисуешь, уверена, коллекционеры за нее подерутся. И даже джинны не останутся в стороне, если ты позволишь.

– А вторая? – Вот и вся реакция на мое откровение.

– Готовый шедевр, – мгновенно отозвалась я. – Ничего лишнего, все на месте, бьет по нервам… Но я понимаю, почему она не в раме на видном месте, а пылится в углу. Я бы тоже ее там держала. Слишком много боли, слишком сильно отчаяние. Они могут свести с ума владельца, если картина будет висеть на стене, перед глазами.

Леонард зло хмыкнул и, взъерошив волосы, едко спросил:

– А что насчет сюжета? Ты хоть поняла, что там нарисовано?

– Как мужчина уходит к другой женщине. – Я поколебалась, но потом все же решила идти до конца. – Прости за то, что лезу не в свое дело… Но я думаю, что ты нарисовал уход твоего отца.

– Верно. – Он опять был спокойным. Даже ненормально спокойным. – Я нарисовал, как мой отец бросил мою мать. Она после этого за год просто угасла. И я остался один.

– Мне очень жаль… – пробормотала я, уперев взгляд в пол.

Я уже горько сожалела, что вообще затронула эту тему. И что с того, что я оказалась права?

– Но это еще не все, куколка.

Веселая злость в его голосе заставила меня потрясенно вскинуть голову и наткнуться на презрительный взгляд.

Ну что я опять не так сделала?!

– Мой отец был талантливым поэтом, – недобро усмехаясь, сообщил Лео. – И с божественной энергией у него, как ты понимаешь, все было просто отлично. Так вот… Как ты думаешь, кто увел его из семьи?

Понимание обрушилось на меня приливной волной, и я, ощутив, как подгибаются колени, нащупала табурет и опустилась на него.

– Джинния, – прошептала я пересохшими губами. – Конечно же, джинния! – и посмотрела на него снизу вверх. – Так вот почему ты нас терпеть не можешь!

– Браво! – издевательски похлопал Леонард, а затем наклонился так, чтобы наши глаза были на одном уровне. – Вот и подумай, куколка… Есть ли у тебя шансы добиться от меня чего-либо? И не проще ли просто сразу сдаться и не парить мозг ни себе, ни мне?

И, не говоря больше ни слова, он развернулся и ушел.

А я так и осталась сидеть посреди кухни на табурете, совершенно обессиленная и растерянная.

Творец всемогущий… Как я должна пробиться через это, для его и своего блага?!

Больше в этот день я Леонарда так и не видела. Он пропал в мастерской, предусмотрительно заперев ее на ключ. Впрочем, после такого откровенного разговора это, наверное, было правильным. Нам обоим нужно было подумать и понять, как вести себя дальше.

Я бродила привидением по дому художника, сосредоточенно хмуря брови.

Новость номер раз, плохая. Нелюбовь к джиннам у Леонарда – не проявление фобии к представителям другой расы, а личная, выстраданная реакция. И это… ужасно. Для меня. Потому что я в глазах Лео автоматически приравниваюсь к той, которая разрушила жизнь матери и его собственную. Причем я уверена, толпы джинний, которые побывали в этом доме, еще больше укрепили художника в мысли, что все мы меркантильные твари, только и жаждущие наложить лапу на божественную энергию.

Невесело… Но есть и плюсы!

Новость номер два, получше. Я узнала, в чем проблема, а значит, смогу и придумать, как ее решить.

И, наконец, третья новость. Кажется, только мне повезло пробить Лео на такие откровения. Если бы он рассказывал нечто подобное другим джиннам, это обязательно было бы отражено в его личном деле. Но ничего такого там не написали. А значит, что? Он относится ко мне по-другому, не так предвзято и агрессивно. Это ли не победа? О том, что я могла просто довести его до ручки, старалась не думать. В конце концов, не выгнал же он меня, угрожая превратить жизнь в ад, как собирался?

Решив дать сегодня Леонарду остыть, все свои планы я перенесла на завтрашний день.

Утром едва дождалась доставки от Оливера и, подхватив тарелку с сочным стейком, постучала в по-прежнему запертую мастерскую. Причем, памятуя, что спит художник воистину как мифический вампир, стучала долго, время от времени меняя ритм. И перестала, лишь услышав приглушенные ругательства.

– Чего тебе, неуемная?! – рявкнул Лео, рывком распахнув дверь.

– Красавец, – я критически осмотрела помятое и заросшее щетиной лицо художника и протянула ему тарелку, – завтрак подан.

– Издеваешься? – мрачно спросил он, подозрительным взглядом окинув угощение. – Отравить решила?

– Сдурел? – вытаращилась я. – Вообще-то о тебе, трудоголике, забочусь. Ты когда ел последний раз, уважаемый?

– Ночью, – скупо обронил Лео и взъерошил опять испачканную красками шевелюру. – Шаира, ты что, решила ко мне в горничные податься? Что за раболепие?

Я иронично вскинула бровь и пожала плечами.

– Не хочешь – как хочешь. Мое дело предложить, твое – отказаться. Значит, я зря волновалась, что ты почти сутки не ел. Вот и чудно. Хорошего дня, – мило улыбнулась и, мысленно послав идиота в пеший тур по пустыне, решительно направилась обратно на кухню.