Война Москвы и Твери. Правда о рождении России - Алексей Шляхторов

Основатель московской династии и отец Ивана Калиты князь Даниил Александрович – сначала самый неприметный из правивших тогда в Северо-Восточной Руси потомков Всеволода Большое Гнездо. Он родился в 1261 году и был младшим сыном Александра Невского. Точная дата его появления на свет неизвестна, но можно думать, что случилось это в самом начале зимы. Преподобный Даниил Столпник, в честь которого он получил свое имя, по старым месяцесловам праздновался 11 декабря. В ноябре 1263 года, когда в возрасте 43 лет умер его отец, Даниилу не исполнилось и двух лет. Согласно завещанию отца он получил весьма скромный удел – основанную Юрием Долгоруким Москву с прилегающими к ней землями. В силу своей незначительности Москва в первые сто лет своего существования ни разу не была стольным городом. Лишь в 1247 году сюда случайно залетел и ненадолго здесь обосновался задиристый и непоседливый князь Михаил Хоробрит, брат Александра Невского. Однако в Москве он явно скучал. Через год Михаил перебрался во Владимир-на-Клязьме, изгнав оттуда своего дядю, юрьевского князя Святослава Всеволодовича. Строитель гениального собора, Святослав был, по-видимому, неважным воином. Во всяком случае, он без боя уступил престол своему нахрапистому племяннику. А еще немного времени спустя Михаил Хоробрит сложил свою буйную голову в какой-то дикой схватке с литовцами на берегах сонной подмосковной речки Протвы. Его похоронили в Успенском соборе во Владимире. А Москва с округой вновь вернулась в состав великого княжения Владимирского. Душеприказчиком Александра Невского был его младший брат Ярослав Ярославич. Этот сильный, уважаемый современниками князь, известный прежде всего как родоначальник трагической династии тверских князей, взял в свою семью на воспитание малолетнего Даниила (Мать ребёнка, княгиня Александра, к этому времени уже умерла). То был мудрый, дальновидный шаг князя Ярослава. Повзрослев, Даниил сохранил добрые отношения с сыновьями Ярослава Святославом и Михаилом. Которые никак не смягчили потом упорство противостояния Москвы и Твери. Мало того, если московские князья упирали на то, что они потомки Александра, то тверские – возможно – жалели, что выкормили и выпестовали под своей опекой отца своих лютых врагов. Удел Даниила, Москву, Ярослав поручил своим наместникам. Лишь через семь лет тиуны были отозваны – и управление городом перешло к доверенным лицам Даниила. Впрочем, не исключено, что и позднее, в 1270-е годы, Москва находилась под контролем великих князей владимирских: сначала Ярослава Ярославича, а с 1272 по 1276 год – Василия Ярославича. С приходом на великое княжение владимирское следующего поколения Рюриковичей – сыновей Александра Невского Дмитрия и Андрея – Даниил получает полную самостоятельность, но еще не скоро становится заметной для летописца фигурой. Впервые он появляется на страницах летописей в 1282 году, когда вместе с тверским князем Святославом Ярославичем и новгородцами участвует в походе на Переяславль-Залесский (Название этого города лишь с конца XV века приняло, наконец, современную, сокращенную форму – Переславль). Участие Даниила в этом походе едва ли было его собственной инициативой. Скорее, этого требовали интересы Москвы, оказавшейся втянутой в охватившую всю Северо-Восточную Русь кровавую усобицу старших сыновей Александра Невского. И проявил себя как миротворец, прежде чем стал присоединять к своей столице новые и важные города. К концу века у Даниила был авторитет, который подкреплялся тем, что этот особо не пылающий любовью к войне религиозный и спокойный человек при случае мог нанести удар и постоять за свои права.

В XIV веке Тверь оспаривала у Москвы господство над Северо-Восточной Русью. Политические интриги и военные союзы стали неотъемлемой составляющей борьбы двух городов. И превосходство Москвы, особенно в первой четверти века, не было очевидным. В XIV столетии вся Русь стала демонстрировать стремление к централизации удельных княжеств. Самым знаменательным фактом в это время являлся рост хозяйственного и политического могущества северо-восточных городов. Началась эпоха городов. На севере строятся Псковский кремль – знаменитый Довмонтов город, крепость в Копорье (дважды), а в 1302 г. мощные крепостные стены опоясывают Новгород Великий [146]. И дальше укрепления городов только обновляются и расширяются в XIV и XV веках. Уже после смерти Довмонта, в начале XIV века, псковичи строят линию каменных стен вокруг всего города. В 1303 году ставится новая деревянная крепость Изборска с круглой каменной башней Луковкой. Кроме того, мастерами Довмонта на территории Крома был возведён каменный княжеский дворец. Причём строили не только крепости. Архитектор С. В. Заграевский в книге: «Зодчество Северо-Восточной Руси конца XIII – первой трети XIV вв.» (М, 2003) описывает каменные церкви, построенные в это время. Мы видим, что к концу XIII – первой трети XIV века относится достаточно представительный круг памятников: 1. Церковь Бориса и Глеба в Ростове. 1287 год; 2. Спасо-Преображенский собор в Твери. 12851290 годы; 3. Церковь в Коломенском кремле, предшествовавшая Успенскому собору Дмитрия Донского. Конец 1290х годов; 4. Нижний храм церкви Рождества Богородицы в Городне. 1290-е годы, условно уточненная датировка -1291-1292 годы; 5. Нижний храм Никольской церкви (Старо-Никольского собора) в Можайске. Начало XIV века, условно уточненная датировка – 1304–1305 годы; 6. Церковь Иоанна Предтечи на Городище в Коломне. Начало XIV века, условно уточненная датировка – 1307–1308 годы; 7. Никольская церковь в селе Каменском. Не позднее 1325 года, условно уточненная датировка – 1309–1312 годы; 8. Верхний храм церкви Рождества Богородицы в Городне. Не позднее 1327 года, условно уточненная датировка – 13091315 годы; 9. Верхний храм Никольской церкви (Старо-Никольского собора) в Можайске. Первая четверть XIV века, условно уточненная датировка – 1318–1325 годы; 10. Собор Федоровского монастыря в Твери. 1323–1325 годы; 11. Церковь в Старице, предшествовавшая храмам рубежа XIVXV веков, фрагменты которой во вторичном использовании были обнаружены Н. Н. Ворониным; 12. Успенский собор в Москве. 1326–1327 годы; 13. Петроверигский придел Успенского собора в Москве. 1329 год; 14. Церковь-колокольня Иоанна Лествичника в Москве. 1329 год; 15. Собор Спаса на Бору в Москве. 1330 год; 16. Церковь Михаила Архангела (Архангельский собор) в Москве. 1333 год. Это названы только белокаменные церкви и храмы. Т. о. рубеж XIII–XIV вв. на Руси можно назвать началом эпохи городов. Ибо дальше строительство только росло. Обратимся к комментариям автора. «В любом случае, каким бы ни было соотношение местных и «пришлых» строительных кадров, как бы ни шел обмен опытом между зодчими разных городов и княжеств, все равно в Северо-Восточной Руси конца XIII-первой трети XIV века мы видим нормальный, закономерный процесс формирования уникального (русского) архитектурного стиля. Н. Н. Воронин отмечал, что еще с «дореволюционных времен» существует стереотипный взгляд на историю русского зодчества этого времени как на пору глубокого упадка и регресса, вызванных монгольским разгромом. Но, убедительно доказав неправомерность такого стереотипа, исследователь выдвинул в качестве альтернативной версии «болезнь роста» [147]. Но на самом деле вряд ли вообще возможно говорить о «болезни» зодчества Ростова, Твери, Рязани и Москвы [148]. Иначе бы русские мастера конца XIII – первой трети XIV века разучились делать и гладкотесаные порталы, и тонкие архивольты, и орнаментальные пояса [149]. У нас нет никаких поводов говорить и о «грубости» пластики послемонгольского скульптурного декора по сравнению с домонгольским [150]. Сравнительный анализ, проведенный автором этой книги в отношении орнамента на стенах Георгиевского собора в Юрьеве-Польском и фрагментов орнамента раннемосковских храмов, хранящихся в лапидарии Московского Кремля, не показал никакой значимой разницы в тонкости их исполнения. Все размеры основных элементов этих орнаментов очень близки [152]. Послемонгольский декор выполнен с качеством его тески выше, чем у домонгольских аналогов. К тому же, в целом храм гораздо больше и дороже домонгольского. Отметим, что пластика послемонгольского орнамента уже более близка к Ренессансу, чем к готике [153]. Вот это – исключительно важные заключения профессионального архитектора, и они говорят о том, что во 2-й половине XIII века продолжалось поступательное развитие Северной Руси, её архитектуры и искусства. И, кроме того, в стране ПОЯВИЛИСЬ ДЕНЬГИ. Иначе и размеры храмов за такое короткое время не увеличились бы, и к Ренессансу вряд ли удалось бы приблизиться. Ибо обучение мастеров – дело весьма хлопотливое и затратное. Но если старые центры – Суздаль, Владимир, Ростов – развивались медленнее, то Переяславль-Залесский благодаря выгодному расположению и природным богатствам, напротив, вступил в пору расцвета. Этому способствовали, во-первых, Великий князь Александр Невский, сделавший этот город своей резиденцией, его старший сын Дмитрий Александрович и его духовный и политический наставник и соратник митрополит Кирилл. Ушедший на Север от Данилы Галицкого. И положивший этим традицию (уже, правда, вызревавшую; с XII века, когда Южная Русь стала погружаться в хаос княжеских разборок и половецких набегов). А во-вторых, удобное положение города относительно и Великого Новгорода, и Смоленска, и Владимира. Еще в середине XIII века из обширного Переславльского края в самостоятельные владения выдвинулись Москва и Тверь (чему способствовало угасание ветви потомков Дмитрия Александровича), а в начале XIV столетия эти города уже выступали в качестве основной политической и хозяйственной силы Северо-Восточной Руси. Следует отметить и роль Орды, которая стремилась содействовать централизации великокняжеской власти, которая обеспечила бы надежное и бесперебойное поступление доходов в ордынскую казну за счёт прежде всего бесперебойной работы Волго-Балтийского торгового пути. Здесь её интересы, к тому же, надёжно переплетались и совпадали с интересами Великого Новгорода, который, жёстко ограничивая права Великого князя у себя в республике, превратив его в контрактника, уступавшего по важности полномочий архиепископу и посаднику, в то же время видел во Владимирском князе соратника и по обустройству Волго-Балтийского торгового пути, и по его защите от боевых католических орденов и скандинавских королей (шведского и датского). А потому так же, как и Золотая Орда, заинтересованному в устойчивой и адекватной великокняжеской власти во владимирских и суздальских землях. И здесь стоит отметить радикальное изменение политического положения Владимирского княжества. Если в первой половине XIII века Новгород был не очень заинтересован в устойчивости политической системы Северо-Восточной Руси, то теперь и Новгород, и Орда – в силу своих выгод – желали иметь настоящего Великого князя Владимирского, а не хромую утку. И это же мнение вполне разделяла и Русская Церковь, ставшая сильнее, политически взрослее и мудрее и экономически богаче. Вынужденная постоянно напрягать мозги и волю в противостоянии агрессивному в то время католичеству. Эти три фактора объективно (как и само наличие прибыли от торгового пути) и ускорили объединение страны. Только сначала кто-то должен был победить. Упорная и затяжная борьба между Москвой и Тверью началась в 1304 году со смертью великого князя Андрея Александровича. На освободившийся великокняжеский стол претендовали теперь сразу два претендента – тверской князь Михаил Ярославич и московский князь Юрий Данилович. Великий князь Андрей скончался 27 июля 1304 г. [154]. Если бы Даниил Московский пережил брата, он, как следующий по старшинству среди князей Северо-Восточной Руси, имел бы преимущественные права на владимирский стол. В сложившейся же ситуации старейшим был Михаил Тверской: он остался единственным внуком князя Ярослава Всеволодовича. Юрий Данилович правами на великое княжение не обладал: по родовому принципу он был младше не только Михаила Тверского, своего двоюродного дяди, но и сына Андрея Александровича Михаила – своего двоюродного брата, а по отчинному даже в перспективе не имел оснований претендовать на Владимир, так как Даниил, его отец, великим княжением не владел. Ранее были случаи, когда князь, не являвшийся «старейшим» среди потомков Ярослава Всеволодовича, оспаривал великое княжение. Но во всех случаях это был второй по старшинству князь (имевший, к тому же, права на великое княжение «по отчине»): с Ярославом Ярославичем (1264–1271) боролся его младший брат Василий. С Василием (1272–1276) его старший племянник Дмитрий Александрович, с Дмитрием (1277–1294) его младший брат Андрей, с Андреем – самый младший сын из Александровичей Даниил. Другие князья, независимо от того, насколько сильны они были, в борьбу за великое княжение не вступали. Теперь же Юрий нарушил традицию, предъявив претензии на великокняжеский стол [155]. Этой традиции не только русские придерживались, но и сама Орда. Из уважения к Северной Руси как к важному партнёру. Известно письмо с гонцом от хана Берки, ещё в 1263 году, по смерти Великого князя Александра Невского, с общим смыслом: «Ребята! Думайте быстрее, определяйтесь же с кандидатурой, кого мне Великим князем утверждать?» На что русские во главе с митрополитом Кириллом III сообразили ответного гонца: «Думаем! И репу чешем. Но боимся ошибки. Андрей старше, но болен, и сильно. Заболел ещё при брате, и не лучше ему. Не хотим выглядеть несерьёзно». Пришлось ждать несколько месяцев, пока не прояснилось: править Андрей не сможет и, скорее всего, уже не выздоровеет. Сложность была ещё в том, что и Андрей, и Ярослав воевали против монголов. Правда, в 1256-57 годах старший брат (Невский) их с Джучидами помирил, максимально используя свой авторитет, большими торговыми делами подкреплённый. И со спокойной совестью послали нового гонца – со словом «Ярослав». Этот этикет сторонами добросовестно соблюдался, пока политико-экономическая ситуация во Владимирском княжестве не поменялась в такой существенной степени. Митрополит Киевский и Всея Руси Максим упрашивал Юрия «не искать Великого княжения, обещая ему именем Ксении, матери Михаиловой… города в прибавок к его Московской области.» Митрополит Максим Киевский (в сане митрополита с 1283, прибыл на Русь в 1283) – по национальности грек. Преемник Киевского митрополита Кирилла III, сподвижника Александра. Во многом повторил его путь. Перенёс митрополичью резиденцию («седалище») из Киева в Брянск, а затем во Владимир. По приезде своем митрополит поехал по церковным делам в Орду, а потом собрал в Киеве совет епископов, чтобы утвердить церковное управление. Но Киев до сих пор находился в упадке, которому способствовала непрекращающаяся даже после смерти Ногая война его сторонников из Причерноморья и хана Тохты. Здесь уже татары призывали русских наёмников, также валахов, и вялотекущая война, не давая восстановиться, держала в разорении как донские и днепровские улусы в степях Золотой Орды, так и земли Южной Руси (прежде всего Киевские и Черниговские). Мудрый и прозорливый святитель предвидел, что спасение Руси придет с богатого севера, и, руководимый, как пишут, откровением свыше, решил перенести свою кафедру во Владимир на Клязьме, где по большей части жил и где скончался его предшественник – митрополит Кирилл (1249–1280). Замечательно то, что святитель Максим стал подписываться «Митрополит всея Руси» и желал, чтобы вел. князь владимирский назывался «великим князем всея Руси». Это случилось в 1299 году. Итак, 1299 год – митрополит Максим переселился во Владимир, переведя Владимирского митрополита Симеона в Ростов. Во Владимир же был переведен из Киева весь клирос (митрополичий причт), тогда как в древней столице оставлен митрополичий наместник. Логично продолжая легитимную политику Александра и Кирилла, которая начала давать плоды (торговые, культурные, политико-экономические), сей митрополит естественно поддержал Михаила Тверского. Что ещё больше укрепило тверские позиции. И всё же Даниловичи вступили в борьбу за владимирский стол с тверским князем. «Не искать» великого княжения они не могли. Даниловичи являлись прямыми потомками Александра Невского, его внуками, а тверской князь Михаил – племянником. Отказаться от борьбы или хотя бы не обозначить своих претензий означало самим признать, что они (Юрий, Иван, Борис, Афанасий и Александр) и их дети не имеют права на владимирский стол. В результате весь род Даниловичей был бы отброшен на обочину русской политики. И это с их-то богатым княжеством. Юрий поехал в Орду добиваться ярлыка от хана Тохты. Иван отправился защищать Переяславль. Борис был направлен для захвата Костромы. Михаил Тверской, отправляясь к хану, разослал по дорогам заставы, чтобы те перехватили Даниловичей (Юрий ускользнул от тверских отрядов). Он также заранее, не дожидаясь решения хана Тохты, отправил своих бояр в Новгород, Кострому и Нижний Новгород [156]. Города должны были признать Михаила великим князем, сдать великокняжеские налоги и сопутствующие событию подарки. Кроме того, он приказал собрать рать и захватить Переяславль. На Руси прошла волна столкновений и неурядиц. Новгородские богатеи, хорошо разбирающиеся в денежной политике, смекнули, что тверской князь хитрит, и раскошелиться за Торжок не захотели. Без ярлыка Михаила в Великом Новгороде великим князем не признали. После этого тверские бояре посылают с именем Великого князя Михаила Ярославича наместников в Новгород. Новгородцы были искренне оскорблены самовольным поступком тверитян (особенно после княжения Андрея, с которым у Новгорода сложились хорошие отношения). Вот почему новгородцы не только не приняли наместников, но и выслали рать к Торжку, так как этот город будет выгодно захватить неприятелю, а воинская Тверь помимо всего прочего была еще и ближе всех расположена к Торжку. На самом деле две рати встретились около этого города, но примирились, решив дождаться приезда князей из Орды [157]. В Нижнем Новгороде для тверичей дело было ещё печальнее. Здесь Михаила не любили, и созванное вече возмутилось, посланцы тверского князя, которые пытались силой начать сбор денег, были убиты. В Костроме также выгнали посланцев тверского князя, двоих убили. Однако князь Борис Данилович по пути в Кострому был перехвачен и доставлен в Тверь [158]. В это время тверские войска шли на Переяславль. И хотя на Михаиле Тверском лежала печать спасителя во время Дюденевской рати, а Тверь – как тогда считалось – по силе уступала только многолюдному воинственному Новгороду и его собрату – зубастому Пскову, ситуация изменилась. Тверь считала себя настолько сильной, что собиралась одновременно управиться и с Переяславлем, и с Юрием. Тверичи не смогли захватить и Юрия, тот успел прорваться, убежать в Орду. В то же время тверская рать под предводительством боярина Акинфа решила захватить Переяславль. Акинф был первейшим боярином на Москве, пока на службу к её князьям не пришёл из Киева вельможа, опытный воин Родион Несторович и привёл с собой 1700 детей боярских (т. е. воинов). Даже если эта цифра преувеличина в 2–3 раза, Родион вдвое увеличил число профессиональной московской рати. К тому же, и так имевшей свой удачный опыт сражений с татарами при Данииле. Это, с бескровным присоединением к Москве Переяславля, существенно усилило Москву и – её вражду с Тверью. Да ещё опытный московский боярин Акинф, потерявши первенство, ушёл в Тверь, к Михаилу, и теперь, желая мести, повёл тверитян на Переяславль [159]. Но когда войско подошло к городу, выяснилось, что об их приходе давно знали. Из Москвы под начальством князя Ивана Даниловича (Калиты – в будущем) пришло войско. Состоялась битва. Князь Иван смог твёрдо и хладнокровно сдержать атаки тверичей до подхода подкреплений. Воевода Родион Нестерович с московской и киевской ратью вовремя зашёл тверитянам с тыла и нанес неожиданный удар по противнику. Битва продолжалась с упорством с обеих сторон. Однако тверитянам приходилось биться на две стороны, они начали утомляться. А с этим потихоньку начали падать самые лучшие воины в первых рядах. Когда, наконец, тверской воевода Акинф погиб [160], войско побежало. [161]. Таким образом, усилия тверских бояр по помощи Михаилу оказались напрасными. Между тем сам Михаил, находясь в Золотой Орде, по праву и по завещанию Андрея получил ярлык [162]. Хотя ситуация в столице Золотой Орды оказалась очень сложной. Разоренный многолетней войной с Ногаем хан Тохта как никогда нуждался в средствах. После гибели Ногая обстановка в степях еще лет десять оставалась нестабильной. На землях, где прежде распоряжался Ногай (Северное Причерноморье), упорно пытались утвердиться его сын Джека и внук Кара-Кишек. То тут, то там вспыхивали бои. А в столице государства у хана был тайный соперник – его собственный брат Бурлюк. По всем этим причинам алчность ханского двора в период пребывания там Юрия и Михаила, обычно широко и гостеприимно встречавшего главных русских князей, была поистине беспредельной. Поэтому и сам Тохта, особо не вмешивавшийся в русские дела, довольно настойчиво требовал от русских князей полной и своевременной выплаты дани для государственной казны. Невелика дань северян, но тогда считали каждую копейку. Орда не любила спешить в серьезных делах. И ждала реакции князей. Издержав свои запасы, Михаил Тверской, азартный по натуре, вступил на опасный путь игры ва-банк. Он обещал хану, что в случае его утверждения великим князем Владимирским он увеличит дань, выплачиваемую Северо-Восточной Русью в ордынскую казну. Очевидно, посчитал, что государство не обеднеет, гак лжецарь Иван Васильевич Бунша. Готовый отдать в известном кино шведам Кемскую волость. Но Юрий, похоже, понял, что такой прецедент может дать нехорошие последствия, когда Орда привыкнет просить с Руси деньги в возрастающих размерах. К тому же, князья московские, дети Даниила, были более религиозны, чем напористые тверские князья. Историк В. Н. Татищев на основе летописей, не сохранившихся до наших дней, так повествует о пребывании Михаила и Юрия в Орде осенью 1304 года: «Юрий же, слыша, яко Михаил хосчет хану дань большую обесчати, шед к нему, рече: „Отче и брате, аз слышу, яко хочеш большую дань поступити. Сего ради аз ти сосупаю отчины моея, да не гибнет земля Русская нас ради“. И шедше ко хану, явиша ему о сем. Тогда даде хан ярлык Михаилу на великое княжение и отпусти я». Конечно, представлена московская версия событий, которая идеализирует поведение князя Юрия Даниловича. Однако тут есть над чем поразмыслить. Летописцы могли по-своему оценивать факты, могли отбирать из своих источников то, что отвечало их взглядам. Но выдумывать, сочинять небылицы они себе не позволяли. Ведь в большинстве своем это были глубоко религиозные люди, которые ощущали огромную ответственность перед Богом за свой труд. Писание летописи было близко по сути к написанию иконы. И тут и там речь шла о приближении к Богу на путях изображения его творения. Впрочем, противостояние с решительно настроенной Москвой обещало быть тяжелым. После того как во Владимире митрополит возложил на его голову великокняжеский венец, Михаил Ярославич решил наказать противников. Он отправил своего подопечного князя Михаила Городецкого с тверскими войсками в Нижний Новгород. Все вечники, учинившие бунт, были казнены (Вот тебе и «нет казни». Но здесь случай особый. Вече Нижнего Новгорода повело себя как сборище разбойников. В отличие от той же Костромы). Наказанию подверглись и костромичи. С Даниловичами Михаил собирался воевать. Первоначально от войны его удерживал митрополит Максим, и правильно делал. Продолжая главный алгоритм своей политики: примирение князей, торговля, объединение. Но в 1305 году он умер. В 1306 году Михаил с союзными князями пошёл на Москву. Однако поход не имел успеха. Противостояние воинов рассыпалось на несколько малочисленных, но упорных столкновений. В конце концов войска Даниловичей отошли к Москве. А население спряталось по лесам. Войско Михаила выдохлось, и он нехотя повернул назад. В 1308 году Михаил организовал второй поход на Москву [163]. Тверичи и союзники из других городов Вел. княжества «много зла сотвори» на московской земле. 25 августа начался штурм города. Бой снова был упорным, жестоким. Долго звенело оружие, стороны старались превзойти друг друга в боевом упрямстве, стойкости, злости. Москвичи знали, что пощады не будет, и дрались особенно упорно, через силу. Приступ отразили, Михаил был вынужден снова отступить [164]. Не ладилось у Михаила и с Новгородом. Денег давать взаймы на войну великому князю они не спешили. Ибо просто не хотели. Воевать сами с Москвой также отказались. Когда великий владимирский и тверской князь начал угрозы раздавать, новгородцы пообещали, что позовут на свой стол московских князей.