Я сам себе дружина! - Лев Прозоров

Мечеслав, сын Ижеслава, впервые в жизни повстречал толстяка.

Вокруг возов ехали шестеро всадников, одни в таких же острых башлыках, другие в мохнатых шапках, на головах двоих поблескивали небольшие полукруглые шлемы. Висевших у седел круглых щитов из бычьей кожи, в бронзовом оковье, Мечеслав не видел, как и сабель на поясах, зато видел у всех шестерых за спинами на ремнях длинные копья – гораздо длинней привычных ему сулиц и охотничьих рогатин. Тела всадников защищали боевые кафтаны из кожи с нашитыми на груди пластинами, а у ехавшего рядом с передним возом в вырезе стеганого кафтана блестели ряды железных колец. Он держал в руках, сложенных на луке седла, длиннозубый клевец. У других свисали на темляках за запястья булавы и кистени.

Подувший в спину чужакам ветер донес до лесной опушки чужой, резкий запах – псы заворчали, вновь ероша шерсть на загривках, да и люди по-собачьи вздули ноздри и приподняли губы. Пахло резко и кисло – не по-лесному. Чужой запах. Хорошо ведомый всякому вятичу-мужчине запах врага.

– Мытари совсем обнаглели? – скорее даже удивленно, чем разгневанно выдохнул за спиною Барма.

– Это не мытарь, – отозвался Збой. – Это купец. Только вот любопытно, что купец делает в такой глухомани…

– И чем он торгует, если хватило нанять шестерых на два воза, – закончил вуй Кромегость. – Так или иначе, тут наши земли. Неплохо б повидаться с гостями, а то нехорошо выйдет. Мечша!

Мечеслав подъехал к вождю. Тот плетью показал на сосну с тремя стволами, росшими из одного корня и с начинавшимися прямо от земли толстыми ветвями.

– Лезь наверх и присматривай, чтоб никто из гостей дурить не начал.

Вздохнув сквозь зубы – за делом придется глядеть со стороны… хотя все лучше, чем отправиться вестником к Деду в Хотегощ, – Мечеслав спрыгнул с коня. Привязал к одному из толстых нижних сучьев Муху – тот немедля пристроился обгладывать листья на стайке тощеньких, будто хворых, березок. Полез наверх, удерживая под мышкой пару заряженных самострелов – дело не из легких, хоть и ветви у этой сосны оказались не только толстые, но и частые – лучше лестницы. Нашел место, с которого было отлично видно, как пятеро подъезжали к двум возам и шестерым охранникам. Примостил перед собою на очередной ветке ложе самострела, уложил второй на колени и стал наблюдать. Только еще раз вздохнул, что голосов отсюда не слышно. Зато было видно, как возы замедлили ход и встали. Всадники, наоборот, подались навстречу пришельцам – трое к пятерым. Хотя трое были в боевых кафтанах и кольчуге, а пятеро – бездоспешными. Охранники, что ехали на другой стороне маленького обоза, остановились по ту сторону возов, оглядываясь на заросший лесом овраг по ту сторону прогалины. Вождь уже встретился глазами с холодным изжелта-карим взглядом кольчужного, уже положил руку на черен меча, но с передней повозки плетью ударил окрик – гневный, повелительный.

Это подал голос соскочивший с козел остановившегося воза толстяк – Мечеславу показалось, будто за спиною «утопленника» кто-то шустро юркнул в глубь воза.

Кольчужный тут же подался в сторону, пропуская вождя, даже чуть наклонил шишак, разжал пальцы на древке клевца – тот маятником закачался под запястьем на кожаном ремешке, – прикоснулся ими к серым кольцам в вырезе боевого кафтана. Взгляд исподлобья, впрочем, остался тем же стылым змеиным взглядом. Вместе с вожаком придержали коней и двое других всадников.

Вождь Кромегость закусил ус с досады. Сколько ни повторяй себе, что эти, с полудня – не воины, наемники, стражники, палачи – но не воины, – все едино душу дергает, как щеку больным зубом, всякий раз, как видишь, что боец с клинком на поясе по-собачьи повинуется окрику вряд ли знавшего оружие острее писала и тяжелее безмена торгаша.

Толстяк тем временем шагал навстречу вятичам, утвердив руки на поясе, выпятив вперед обтянутое кафтаном чрево и широко улыбаясь. Шагал уверенно – словно по своему двору шёл навстречу долгожданным гостям, с неприязнью подумал вождь.

– Храбрый князь! – воскликнул толстяк, не доходя полдюжины шагов до вождя и перемещая правую руку с пояса на грудь. – Чем обязан бедный купец счастью видеть храброго князя, да пошлют боги князя удачи ему и его отважным спутникам?

– Ты едешь моими землями. – Голос вождя был ровен. – И не называй меня князем. Твои соплеменники вырезали наших князей, когда моего прадеда не было на свете.

– Ох, ну зачем в такой день вспоминать былое?! – Чужеземец помахал правой рукой, и улыбка его стала чуть менее радостной. – Ну где же бедному купцу помнить о таких вещах, это все дела воинов, таких, как храбрый кня…

Вождь послал Жара вперед – рывком, так что купцу пришлось отскочить от конской груди. Улыбка на мгновение свалилась с лица чужака.

– Еще раз назовешь меня так, умрешь, – глядя мимо красного потного лица, пообещал Кромегость. Вблизи купец нравился ему еще меньше, чем издали. Усы у него были редкие, прозрачные, зато борода широкая, густая, жесткая даже на вид, на нее свисали лоснящиеся от жира щеки, а меж них торчал нос, сухой, длинный и выгнутый. Отсюда было видно, что волосы надо лбом подбриты. – Что ты везешь через мои земли?

– О, я знаю, знаю! – воскликнул снова улыбающийся купец. Трое из его охранников подались вперед, между возами показались остальные, настороженно бросая взгляды в сторону леса на той и другой стороне луга. – Конечно, храбрым воинам нужны подарки для себя, для их прекрасных женщин, дай им ваши боги красоты и здоровья, и много крепких, хороших детей…

Не переставая говорить, он подбежал к повозке, подскочил на козлы, нагнулся, выпрямился и побежал назад, размахивая связкой мехов и низкой блескучего серебра.

– Вот, возьми, храбрый воин, видишь, какие лисы – это твоей жене, и серебро – для нее и для жен твоих братьев, и для тебя с твоими людьми…

Он махнул зазвеневшей связкой в сторону вождя.

– Бедный купец видит – у воинов этой земли отличный вкус! Какие шейные обручи, какие перстни! Вот, гляди, храбрый – эти великолепные кольца сделаны в солнечных городах великой страны по ту сторону моря Рум…

– Моря Рус, – оборвал его излияния Кромегость. – Его называют морем Рус с тех пор, как Ольг Освободитель и Игорь Покоритель пришли на его берега, забыл?

Улыбка купца на мгновение застыла, а в глазах мелькнула злоба – словно язык из змеиной пасти, – вспыхнула на мгновение и угасла.

– Я вижу, ты не хочешь слышать меня. Я спросил, что ты везешь. Спрашиваю второй раз. Отвечай, потому что в третий раз я спрашивать уже не буду.

– Но храбрый не понял бедного купца, я же ответил, ответил! – купец взмахнул мехами и зазвеневшим серебром. – Мы обмениваем серебро, серебро и медь на меха, мехов так много в этих прекрасных землях, а серебра и меди мало… Но если храбрый воин пожелает – бедный купец будет счастлив привезти все, что угодно! Коней, стройных, как сосны, и быстрых, как ветер, сорочинские клинки, рассекающие железо, лучшее вино с южных гор, украшения, в которых жены храбрых воинов затмят владычиц Кунстандина и Куявы…