Штрафники вызывают огонь на себя. Разведка боем - Роман Кожухаров

Хаген решает помочь ему. Он оборачивается и видит, как пулеметная очередь кромсает грудь старшего стрелка Шукмана. Тот машинально поднимает руку, словно хочет закрыться ею от пуль. Ладонь разрывает в клочья. Растопыренные пальцы вместе со сгустками крови падают в одну сторону, а тело Шукмана, в агонии дергающее культей руки, в другую.

Отто даже не успевает замедлить свой бег. Он закрывает глаза, и в следующую долю секунды его взгляд цепляется за пятнистую броню «панцера» как за единственное спасение. Бежать, бежать вперед…

Со стороны захваченных русскими позиций работают несколько пулеметов. Когда атакующая линия «панцеров» приближается к врагу слишком близко, пулеметы русских начинают косить бегущих следом стрелков. Теперь спасительный щит брони уже не заслоняет от вражеских пуль.

Танки, не дожидаясь, вырываются вперед, а стрелки падают на землю, пытаясь укрыться от губительных очередей. Не все успевают это сделать. Особенно сильные потери во втором взводе. Подчиненные обер-лейтенанта Роске оказались ближе остальных к пулеметной точке. Кто-то упал замертво, кто-то бьется, хрипя и плюясь кровавой пеной. Особенно верещит один: в темной шинели он катается по земле, жуткими лентами разматывая и волоча свои выпавшие из живота скользкие внутренности.

Раненому пытаются помочь товарищи. Двое подползли к обезумевшему от боли. Он не соображает, что творится вокруг, вырывается из рук и даже брыкается, ударяя своих спасителей каблуками сапог. В этот момент его настигает пулеметная очередь. Несколько пуль дырявят его шинель насквозь. Одной из них, убившей страдальца, хватает силы, чтобы войти в голову одного из тех, кто пришел на помощь. Он перестает двигаться. Оставшийся в живых изо всех сил подталкивает своих убитых товарищей, будто кули с мукой. Он пытается создать что-то наподобие бруствера. Трупы друзей – это его единственная защита от вражеских пуль.

Вражеская оборона действует, как по учебнику. Они пропускают танки, обрушивая всю огневую мощь своего стрелкового оружия на пехоту, отсекая стрелков от «панцеров» и заставляя их залечь.

Второй взвод очутился слишком близко от русских. Теперь, лишившись танкового заслона, они беззащитны. Командир взвода, обер-лейтенант Роске, истошно кричит. Даже в грохоте взрывов и беспорядочной трескотне винтовочной и пулеметной стрельбы его жесткий, оловянный голос хорошо слышен:

– Вперед! Вперед! В атаку, мать вашу!

Он пытается поднять своих подчиненных. Но никто даже головы не может поднять. И это понятно: приподняться хотя бы на сантиметр – все равно, что покончить с собой. Вот еще одного из солдат настигают рыскающие низко-низко над землей пули. Он вскрикивает, и его тут же разворачивает на бок. Тут же, одна за другой, две пули всаживаются в уже мертвое тело солдата. Остальные от этого начинают орудовать лопатками еще быстрее. У кого-то их нет, и они, как безумные, ломая ногти, горстями выскребывают мерзлую землю.

– Вперед, мать вашу!.. – заходится в крике взводный Роске. – А ну, подымайте свои тощие задницы!

Неожиданно обер-лейтенант вскакивает на ноги и подбегает к ближайшему от него солдату. В руке у него «вальтер».

– Встать! Встать, я сказал! – кричит он, склонившись над лежащим. Тот, сжав голову руками, будто не слышит. Обер-лейтенант с размаху бьет его сапогом по ребрам, потом еще раз. Стрелок корчится и извивается на земле, пытаясь заслониться от ударов, но даже не предпринимает попытки подняться. Пулемет русских заходится от скорострельности. Пули роем свистят вокруг офицера, но каким-то чудом все летят мимо. Русских наверняка подводит спешка. Цель на блюдечке и кажется такой уязвимой!

– Трусливая тварь! – как одержимый, кричит Роске и стреляет в распластанного на земле солдата. Он подбегает к следующему. Тот белый, как смерть, становится на четвереньки. Следом поднимаются и другие. Слишком страшен вид их обезумевшего командира.

Роске, размахивая своим «вальтером», бежит прямо на пулемет, по пути пиная сапогом своих замешкавшихся подчиненных. Очередь пересекает его грудь наискось, будто наградная лента. Сразу несколько пуль входят в него почти одновременно. Сила их удара такова, что тело обер-лейтенанта отбрасывает назад, будто взрывной волной. Он падает на спину, навзничь, и никто из его солдат не бросается к своему командиру. Второй взвод, вернее, то, что от него остается, снова припадает к спасительной земле. Попытка атаки захлебнулась в крови.

Стрелки предпринимали судорожные попытки окопаться. Земля здесь, несмотря на декабрьскую стужу, оказалась податливой. Отто сразу почувствовал это, часто-часто выгребая лопаткой землю из-под своего живота. Такие вещи он улавливал сразу, стоило разок всадить лопатку в тело земли. В ухоженной, отдыхающей от сельхозработ пашне, даже смерзшейся от зимней стужи, окоп смастерить на порядок легче.

Шульц тщетно пытается повторить попытку погибшего Роске. Никто из солдат не спешит подниматься в атаку. Тем временем русские всерьез берутся за ушедшие вперед немецкие танки. Они уже пересекли линию вражеской обороны и сделали это без особого труда. Немецкие танкисты были увлечены погоней за отступающими машинами противника и не сбавляли скорости. Как только они пересекли траншеи, сзади на них посыпались гранаты и бутылки с зажигательной смесью.

Две машины загорелись сразу. Еще с пылающей броней, продолжали наступать в глубь захваченных русскими позиций. Русские выскакивали из траншей неожиданно, как чертики из табакерки. Вот один появился с трофейным «фаустпатроном» наперевес. Он выпустил гранату почти в упор, всадив ее под самый затылок башни. Танк продолжал двигаться вперед, но из щелей густо задымило. Пройдя еще несколько метров, машина остановилась и замерла. Это был настоящий разгром танкового взвода.

– Вперед, все в атаку!

Отто сразу узнал истошный крик гауптмана. Ротный, стреляя в воздух, пытался поднять на ноги своих стрелков. Слева заработал пулемет Адлера. Он попытался перехватить внимание вражеского пулемета. На несколько секунд это ему удалось. Почти все, за исключением остатков второго взвода, бросились вперед.

Русские встретили наступающих беспорядочной стрельбой из винтовок и автоматов. За их спинами горели немецкие танки. Черный, непроглядный дым стелился низко над землей. Ветер гнал его прямо на наступавших. Из-за это ничего не было видно, что только усиливало неразбериху, которую криком тщетно пытались ликвидировать унтеры. В этом несмолкающем оре, сдобренном грохотом боя, приказы командиров отделений разобрать было невозможно.

Отто, сквозь свист пуль бежавший вместе с остальными, полагался только на интуицию, инстинктивно следуя стадному чувству – не отставать и не вырываться вперед. Хотя все его существо стремилось только к одному: упасть на землю и зарыться как можно глубже в ее податливые, холодные складки.

Вдруг свинцовый шквал со стороны русских усилился. Как будто вдруг хлынул стальной ливень, резко сменив моросящий теплый дождик. Оттуда, из-за дымовой завесы, накатывала стена нараставшего гула. Что это? Тревожное ощущение заполнило все существо Хагена. Он растерянно оглянулся. Эта тревога переросла в животный страх, совладать с которым становилось почти невозможно.