Настоящая любовь - Тейлор Дженкинс Рейд

Но мы никогда не узнаем этого.

Потому что, как только я собрала в кулак всю свою уверенность и в предрассветный час заглянула прямо в глаза Джесса, нас ослепил удивительно яркий свет фонаря полицейского офицера, направленный прямо нам в глаза. Мы шли пьяными по тротуару и были пойманы на месте преступления.

После долгой и скучной бестолковой лжи и двух неудачных выдохов в трубочку анализатора алкоголя мы с Джессом сидели в наручниках у стены в полицейском отделении Эктона, ожидая, когда нас заберут.

– Родители меня убьют, – сказала я. – Мне кажется, я никогда не слышала, чтобы мой отец говорил с такой злостью, как сегодня по телефону.

При ярком освещении в полицейском участке губа Джесса казалась бордовой, следы от укусов букашек на моих лодыжках покраснели.

Я думала, что Джесс в ответ скажет мне, что ему еще хуже, что его родители, несомненно, еще нетерпимее. Но он этого не сделал. Зато он сказал:

– Прости.

– Нет, – сказала я, тряхнув головой. Я никогда не осознавала, как часто меня выдавали руки, если только я не сдерживала свои жесты. – Это не твоя вина.

Джесс пожал плечами.

– Возможно, – сказал он. – Но я все равно прошу прощения.

– Ну, тогда… Я тоже прошу прощения.

Он улыбнулся:

– Извинения приняты.

Слева от нас на столе лежал список с именами последних задержаний. Я исподтишка заглянула в него, чтобы узнать, поймали ли еще кого-нибудь. И увидела несколько знакомых фамилий старшеклассников, но среди них не было ни Оливи, ни Сэма. Я почувствовала себя увереннее, поняв, что поймали только меня.

– Ты беспокоишься из-за своих родителей? – спросила я.

Джесс задумался, а потом покачал головой:

– Мои родители придерживаются весьма необычных правил, и пока я не нарушаю их, я могу делать почти все, что захочу.

– Что за правила? – спросила я.

– Бить рекорды штата и не получать оценок ниже, чем «хорошо».

– Серьезно? – сказала я. – Это единственные правила, которые ты должен соблюдать?

– Ты понимаешь, как тяжело побивать рекорды штата и получать хорошие оценки в школе? – Джесс не сердился на меня, но по голосу было понятно, что он на грани.

Я кивнула.

– Но то, что они, кажется, не слишком рассердились, когда я позвонил им из полицейского участка после полуночи, вселяет оптимизм. Значит, мне не о чем беспокоиться.

Я засмеялась, а потом стала теребить руками манжеты, пытаясь удержаться от того, чтобы не расчесать запястья.

– Зачем они надели на нас это? – спросила я. – Они даже не арестовали нас. Что, по их мнению, мы собираемся сделать? Сбежать?

Джесс засмеялся:

– Может быть. Мы могли бы сбежать отсюда. Как Бонни и Клайд. – Я подумала, знает ли он, что Бонни и Клайд были любовниками? Я раздумывала, не сказать ли ему об этом.

– Итак, твои родители будут недовольны? – спросил Джесс.

Я покачала головой:

– Да нет же, говорю тебе. Нет, мне придется торчать в магазине с этих самых пор и до девяносто двух лет, это точно.

– В книжном магазине?

– Да, это любимое наказание моих родителей. Кроме того, они тешат себя надеждой, что однажды мы с сестрой станем владелицами семейного бизнеса.

– А ты этого хочешь?

– Владеть магазином? Ты смеешься надо мной? Безусловно, нет.

– А чем ты хочешь заняться?

– Уехать из Эктона, – ответила я. – Это в первую очередь. Я хочу посмотреть мир. Сначала увидеть Тихий океан, а потом уехать куда глаза глядят.

– Ой, правда? – сказал он. – Я подумывал о том, чтобы поступить в один из университетов в Калифорнии. Я представлял, что стану жить за три тысячи миль отсюда и мои родители не смогут заставить меня тренироваться с удвоенной силой.

– Я тоже подумывала об этом, – сказала я. – Я имею в виду о Калифорнии. Не знаю, отпустят ли меня родители, но я хочу поступить в Лос-Анджелесский университет.

– А что ты хочешь изучать?

– Не представляю себе. Я только знаю, что хочу участвовать во всех заграничных программах, которые у них есть. Чтобы увидеть свет.

– Звучит фантастически, – сказал Джесс. – Мне тоже этого хочется. Посмотреть мир.

– Я только не знаю, согласятся ли мои родители, – сказала я.

– Если тебе чего-то хочется, ты обязана сделать это.

– Что? Это даже не имеет смысла.

– Конечно имеет. Если ты чего-то желаешь так страстно, что не сомневаешься в этом, значит, чтобы это произошло, ты должна бороться. Я так и делаю. Я хочу уехать, значит, уеду. Подальше отсюда. Ты тоже должна так поступить, – сказал он.

– Не думаю, что моим родителям это понравится, – сказала я.

– Твои родители не обязаны быть тобой. Ты должна быть самой собой. Знаешь, я рассуждаю так – ты долго жила как им хотелось. Скоро придет время идти своим путем.

Было очевидно, что на самом деле Джесс говорит не обо мне и моих родителях. Но все, что он говорил, находило отклик в моей душе. Его слова отдавались в моей голове все громче, не стихая.

– Мне кажется, ты прав, – сказала я.

– Я знаю, что прав, – улыбаясь, проговорил он.

– Нет, честно, я поступлю в Лос-Анджелесский университет.

– Рад за тебя, – сказал он.

– И ты тоже должен поступить так же, – сказала я. – Перестань плавать, если тебе это не нравится. Займись чем-нибудь еще. Тем, что тебе нравится.

Джесс улыбнулся:

– Знаешь, ты совсем не такая, как я себе представлял.

– Что ты имеешь в виду? – спросила я. Мне с трудом верилось, что Джесс раньше думал обо мне, что до этого вечера он вообще знал о моем существовании.

– Не знаю, просто ты… другая.

– Лучше или хуже?

– О, определенно лучше, – кивнув головой, ответил он. – Точно.

– А что ты прежде думал обо мне? – спросила я, теперь отчаянно желая узнать об этом. Какой я казалась ему до того, как мы попали в передрягу? Мне нужно было знать наверняка, чтобы не походить на себя прежнюю.

– Не важно, – сказал он.

– Ну давай, – сказала я. – Просто скажи, что бы это ни было.

– Я не хочу ставить тебя в неудобное положение и все такое, – сказал Джесс.

– Что? О чем ты?

Джесс посмотрел на меня. А потом решился и просто сказал:

– Не знаю. У меня сложилось впечатление, что я тебе, возможно, нравлюсь.

Я непроизвольно отшатнулась от него.