Цикл Дегона. Бог-амфибия - Вольфганг Хольбайн

Макгилликадди нервно сглотнул. Он смотрел на стройное, покрытое зеленой чешуей тело своего господина. Тонкие перепонки, соединявшие руки с телом, блестели в свете луны, словно крылья летучей мыши.

— Да, господин, — покорно прошептал он.

— Приближается решающий момент, — с подъемом продолжило существо. — Наши враги заметили нас. Время скрываться миновало. Ты должен пойти в большое селение у моря и сказать жителям, что они должны подготовиться. Я буду ждать их в оговоренное время на берегу.

— Но, господин, — вырвалось у Макгилликадди. — Подготовка еще не…

— Молчать! — рявкнул он. — Ты слышал, что я сказал. Иди и выполняй мой приказ.

С этими словами существо исчезло. В отличие от появления, исчезал оно совершенно без всякого пафоса. Ночь, казалось, просто втянула в себя стройную зеленую фигуру, и озеро стало просто озером, а ночь просто ночью.

И все же у Макгилликадди было такое чувство, будто сейчас внутри него что-то умерло. Он повернулся и на подгибающихся ногах отправился в селение.

Когда мы вышли из здания, карета исчезла. Я дал кучеру два фунта и велел ему ждать, чтобы позже он отвез нас в гостиницу, но тот, вероятно, предпочел синицу в руках журавлю в небе. Кучер взял деньги и уехал, и теперь нам с Баннерманном надо было как-то добираться самим. Я вовремя остановил готовое сорваться с языка проклятие и оглянулся. Баннерманн молча мотнул головой вправо, и я пошел за ним.

Было холодно, а серые полуразрушенные дома, стоявшие вдоль запущенной улицы, казалось, только усиливали холод: они, словно огромные каменные губки, впитали в себя ледяную стужу и теперь постепенно выпускали ее наружу.

Несмотря на то что было совсем не поздно, улица казалась пустынной, и мы с Баннерманном невольно ускорили шаг. Мы ехали сюда в карете где-то полчаса, так что до гостиницы, по моим подсчетам, должны были добраться часа за полтора, если, конечно, не удастся найти какой-нибудь транспорт.

Баннерманн все время нервно оглядывался, да и я не мог отделаться от ощущения тревоги. Понимая, что возникшее в душе беспокойство ничем не обосновано, я тем не менее чувствовал, что оно становится все сильнее. Какое-то время я пытался убедить себя в том, что все дело в самой местности, мрачной и безлюдной. Вряд ли бы иностранец, оказавшись в Абердине, влюбился бы в этот город с первого взгляда. Как и во всех портовых кварталах мира, здесь было грязно и, мягко говоря, неуютно. К тому же в Абердине не было той атмосферы приключений, которая царит в таких городах, как, например, Марсель или Алжир. Единственное чувство, которое вызывала здешняя обстановка, — это опасение, что тебя вот-вот ударят чем-то тяжелым из-за угла и украдут все твои вещи.

Но в моем случае, без сомнения, дело было не этом. Я вырос в таком же квартале и, несмотря ни на что, чувствовал себя увереннее именно здесь, а не в элитном районе Лондона, где находился мой роскошный дом, то есть на площади Эштон. Да и Баннерманна нельзя было назвать трусом.

Нет, все объяснялось внезапно возникшим ощущением, что за нами следят.

Мы никого не видели и не слышали, но казалось, что рядом с нами кто-то затаился. Из пустых оконных проемов на нас как будто смотрели невидимые глаза, а в завывании ветра слышался чей-то шепот. Это началось с того момента, когда мы вышли из «Скоции», и с каждой минутой тревога усиливалась.

Первым на этот счет высказался Баннерманн:

— Что-то тут не так, Крейвен.

Я остановился, посмотрел сперва на него, а затем на тени вдоль обеих сторон улицы. Наконец я кивнул:

— Я тоже чувствую это. Нам нужно…

Не успел я договорить, как одна из теней за спиной Баннерманна шевельнулась — не очень сильно, но все же отчетливо, — давая мне возможность убедиться, что мы не ошиблись. В темноте блестели чьи-то глаза.

— Что случилось? — спросил Баннерманн, от которого не укрылось мое напряжение.

— Нет, ничего, — поспешно ответил я и увидел, как в темноте переулка, прямо за спиной капитана, блеснул металл. Нож? — Я просто вспомнил о том, что говорил нам Джеймсон.

Ободряюще улыбнувшись, я шагнул навстречу Баннерманну и поднял трость, делая вид, будто я просто кручу ее в руках.

— А то, что вы сказали Джеймсону, правда? — спросил он. — Ну, насчет пропавших кораблей?

— Частично, — ответил я. — Разумеется, в этом предположении свою роль сыграла и интуиция, но я уверен, что все сказал правильно. Я кое-что разузнал, прежде чем мы уехали из Лондона, знаете ли. Вот посмотрите.

С этими словами я сунул руку в карман и вытащил аккуратно сложенный лист. Это была записка от моего соседа, оставленная мне незадолго до его отъезда. Сделав еще один шаг к Баннерманну, я протянул ему лист.

Как только капитан чуть наклонился, чтобы взять его, я прыгнул. Конечно, отвлекающий маневр был банальным, но он выполнил свое предназначение. Одним прыжком длиной в два ярда я добрался до темного переулка, увидел затаившегося в тени человека и бросился на него. Я ударил, ориентируясь на металлический блеск, почувствовал легкую боль и заметил, что направленный на меня нож упал на землю. Уже через секунду на земле лежал и его владелец. Расширенные от изумления глаза незнакомца поочередно смотрели то на собственные пустые руки, то на меня. Только сейчас я понял, что совершил ошибку. Мое нападение застало парня врасплох, и он даже не подумал о том, чтобы защищаться или атаковать меня. А вот семь или восемь мужчин, его спутников, стоявших здесь же, в переулке, об этом очень даже подумали.

Уже через мгновение меня окружили мрачные фигуры в лохмотьях. В руках они сжимали дубинки, ножи и другое оружие. Один из них даже размахивал каким-то древним пистолем. Судя по крикам и шуму за моей спиной, Баннерманн тоже не прохлаждался в одиночестве.

«Ловушка!» — внезапно пронеслось в моей голове. Вся эта ситуация на самом деле была ловушкой.

У меня не осталось времени проклинать собственное легкомыслие, поскольку рядом со мной уже собрались остальные громилы. По моим подсчетам их было шесть или семь. В ужасе отскочив в сторону, я увернулся от удара дубинки, утыканной ржавыми гвоздями. Затем, уклонившись от неуклюжего удара кулаком другого парня, я схватил его за руку и поднял перед собой, как живой щит.

Бой не обещал мне победного завершения. Конечно, слабаком я себя не считал, да и переулок был слишком узким, чтобы мои противники могли развернуться в полную мощь, но один против восьми?.. Это не в правилах честного боя. Уже через несколько секунд на меня со всех сторон посыпались удары. Что-то попало мне в плечо, и я вынужден был пригнуться.

Удар был сильным, но он спас мне жизнь, так как внезапно за моей спиной выстрелили, как из пушки, и что-то пронеслось над моей головой и ударилось об стену. Нас засыпало пылью и осколками камней. Переулок наполнился криками.

Кашляя, я выпрямился, схватил одного из парней и толкнул его на другого. Они кубарем покатились по земле. Когда пыль улеглась, я увидел ужасную картину. Человек, у которого был пистоль, стоял на коленях с искаженным от боли лицом и кричал, глядя на свои почерневшие пальцы. Слева и справа от него корчились его товарищи, прижимавшие руки к ранам — в них попали осколки взорвавшегося оружия. Еще один из мордоворотов лежал за их спинами и уже не шевелился. Стрелять из оружия, которое использовалось еще на «Мэйфлауэре»[1]и уже тогда считалось устаревшим, не очень-то хорошая идея. Тем не менее этот инцидент дал мне небольшую передышку перед тем, как продолжить бой. За исключением парня, потерявшего сознание, и человека с оторванными пальцами, все остальные оказались относительно невредимыми и уже начинали подниматься на ноги. Немного шатаясь, но не утратив решимости, они стали двигаться в мою сторону.