Умереть, чтобы жить - Сана Светлая

прервал всех Джин Хек. Выходим.

Глава 19

Прошло несколько дней, каждый из которых Катя провела в постели. Джин Хек запретил ей вставать, а она не хотела сопротивляться. Ей хотелось слушаться этого мужчину. Потому что она поняла, что судьба дала ей шанс жить. И если для этого нужно выкорчевать из души с корнями всю пустоту, страх, обиды и потери, несмотря на невыносимую боль, — она это сделает.

«Всегда происходит что-то хорошее», — вспомнила она слова отца. Нужно просто увидеть это.

Катя не знала, где они находятся. Чувствовала только приторно-тягучий лесной воздух.

Ребята, так она решила их называть, приходили к ней по очереди. Казалось, что они установили дежурство по ее посещению. «Как в сказке, — подумала она, — только богатырей шестеро».

— Что ты рисуешь в этом блокноте, Ан Хе Соп? — спросила она в один из дней.

— Все, что кажется мне прекрасным.

— Ты можешь мне показать?

— Это слишком личное.

— Тогда научи меня! Я всегда завидовала тем, кто творит карандашом чудеса на бумаге.

Хе Соп посмотрел на нее взглядом, полным сомнений.

— Я буду прилежной ученицей, — сказала она, сложив ладони в просящий жест.

Он вышел за дверь и вернулся с новым блокнотом.

— Держи, этот будет твой.

Она старательно повторяла за ним последовательность из линий и штрихов, но лангеты на пальцах не позволяли руке двигаться свободно. Получалось не очень. Хе Соп смеялся, а она хохотала вслед за ним.

«Я буду стараться лучше», — говорила она ему и продолжала снова и снова.

Самым тяжелым для нее было оставаться с Кан Ха Нылем. Он сразу сказал ей о том, что говорить по-английски для него тяжело. Отчего всегда молчал, сидя у окна с книгой.

«Учи меня! — однажды попросила Катя, — учи говорить по-корейски. Самое необходимое».

В следующий раз он пришел с книгой, настолько старой, что написанное на некоторых страницах трудно было увидеть.

И она начала… Ох, как же было тяжело! Казалось, что буквы просто отказывались оставаться в мозгу и складываться в слоги. Но она отчаянно пыталась снова и снова, он ухмылялся краем губ, и эта ухмылка помогала ей стараться лучше. И в один из дней она, наконец, четко произнесла: «Здравствуй, Кан Ха Ныль, я рада тебя видеть».

***

Кате становилось лучше. Она чувствовала, что ее тело становилось сильнее. Но боли внизу живота беспокоили ее вместе с периодическими кровотечениями. Ей еще больно было двигаться, видимо, из — за поломанных ребер, поэтому многие вещи она не могла делать сама. И она боялась оказаться в неловкой ситуации, особенно перед ним. Вот и сейчас, видя, как он хочет войти, она резко сказала: «Пожалуйста, позови Джин Хека».

Хен прекрасно понимал, что сейчас так нужно. Но где-то глубоко внутри он злился от того, что кто-то нужен ей больше, чем он.

«Хорошо», — сказал он и вышел.

От его «хорошо» ей стало не по себе. Он нравился ей. Нравился своей молчаливой искренностью, смелостью, дерзостью того, что он ради нее сделал.

— Джин Хек, то, что происходит со мной нормально? — спросила она, как только он закончил с осмотром.

— То, что происходит с тобой не может быть нормальным. Потому что изначально было противоестественным и жестоким по отношению к природе женщины.

Катя заплакала. Ей почему-то стало страшно сейчас.

— Но я же когда-нибудь поправлюсь, да?

— Конечно поправишься!

— Скажи, Джин Хек, в тот день, когда ты прооперировал меня на базе, ты говорил Хен Мину о том, что я больше не смогу иметь детей?

Джин Хек был ошарашен.

— Ты не могла этого слышать. Я говорил по-корейски. И ты спала….

— Иногда слова не нужны, чтобы понять, о чем идет речь. Скажи, — и она заплакала, — я что, недоженщина получается?

Джин Хеку никогда еще не было так тяжело. Мужчины не задавали ему подобных вопросов. Он сел на ее кровать, взял за плечи и сказал:

— Чуда никто не отменял.

Она упала ему на грудь и зарыдала. А он не знал, что ему делать и, спустя какое-то время, обнял ее одной рукой и стал похлопывать другой по спине.

— Что я смогу дать мужчине, который полюбит меня? — рыдая спросила она.

— Любовь, ты дашь ему свою любовь. Ты дашь ему себя.

Она продолжала плакать.

Хен, стоявший у двери все это время, развернулся, быстро вышел из дома и направился в лес.

— Ты куда, Хен? — спросил Хен Шик.

— Мне надо срочно уйти, — сиплым голосом сказал он и практически бегом направился в лес.

***

Он орал так, будто его разрывало на части. Внутри было столько ярости, что, выпустив ее, можно было бы спалить мир! Она рисовала, учила корейский, она рыдала и смеялась, и все это время держала в голове мысль про какую-то недоженщину… И все это делала без него! Почему? Почему не его рука держит ее карандаш? Почему не его она приветствует по-корейски? Почему ему она не расскажет все свои страхи? Почему не его руки обнимают ее сейчас?

Он сжимал кулаки и орал.

И когда сил больше не осталось, он развернулся и пошел назад.

— Хен, — услышал он голос Хен Шика.

— Ты был здесь? Долго?

— Дай ей время. Наверное, сейчас по какой-то причине ей тяжело быть с тобой.

Хен посмотрел на него вопросительно.

— Есть вещи, — продолжил Хен Шик, которые женщина должна принять. И только тогда она решит, что ей делать дальше.

— Я никак не могу повлиять на это решение, Хен? — Хен Мин, как ребенок, уткнулся в плечо друга.

— Возможно, она хочет сделать это сама, чтобы впоследствии никого за это не винить. Возможно, она дает тебе время, чтобы ты понял, как к этому и к ней относишься ты. В любом случае, нужно подождать.

Так они и стояли, два Хена. Один, уткнувшись в плечо друга, другой, похлопывающий его по спине.

Глава 20

«Ура! Здравствуй свобода и солнце!», — сказала Катя, выйдя, наконец, на крыльцо.

Она подняла руки вверх и закружилась, после чего окинула взглядом шестерых мужчин, и сказала: «Каков план на день»?

— Шустрая какая, — сказал Джи Соп.

— Про нас еще не знаю, — ответил Ха Ныль, — а у тебя — готовка!

— Что? — спросила Катя.

— У нас, наконец, появилась женщина, и теперь мы должны нормально питаться, — ответил он ей.

— То есть ты хочешь сказать, что с утра и до ночи мое место будет у плиты?

Шесть пар глаз вопросительно смотрели на нее.

— А ты что думаешь, Хен Мин? — и она уперлась в него взглядом.

— Ну…, — робко начал он, — это как бы нормально, что женщина занимается