Неправильные дети - Хана Тук

Сем перебил её.

– Ты серьёзно? Думаешь, что нам поверят? Мы не можем упустить этот шанс. Эг прав, надо бежать.

– Но нам некуда идти.

Никто ничего не сказал, и в пропитанном маслянистым дымом воздухе повисла давящая тишина.

Милу крепко сжимала в руке туловище кошки, затем решила взять оторванную голову. Наклонившись, она заметила, что из тряпичной шеи выпало что-то маленькое и тяжёлое: с глухим стуком предмет упал к её ногам. Мочки ушей заледенели, и девочка коротко, резко втянула ноздрями воздух.

В свете лампы блестел серебряный кружок. Милу опустилась на колени.

– Милу? – Эг плюхнулся рядом с ней с одной стороны, Фенна – с другой.

В горле у Милу встал ком. Дрожащими руками она отложила игрушку и подняла блестящий предмет.

– Что это? – поинтересовался Сем и вместе с Лоттой присел на корточки.

Милу сглотнула, и все наклонились ближе.

Размером предмет был приблизительно с гульден[7], а толщиной с её мизинец. На потускневшей серебряной поверхности поблёскивали крошечные камни, выложенные в линию и сверкающие, а по краю шёл золотистый полумесяц. Наверху имелась петелька, сквозь которую была пропущена тонкая цепочка, а внизу оказалась застёжка, самая микроскопическая из всех, что Милу когда-либо видела. Откинув крышку, она обнаружила необычный циферблат: над каждой римской цифрой располагалась крошечная золотая звезда. В центре оказался нарисован синий диск, наполовину скрытый рисунком, изображавшим солнечный и лунный циклы.

Шестерёнки в карманных часах давно замолчали, и стрелки застыли в полной неподвижности.

– А это объясняет предполагаемое сердцебиение у кошки, – пробормотала Лотта. – Я ведь говорила тебе, что всегда существует логическое объяснение.

Милу перевернула часы: на обратной стороне имелась изящная надпись, такая мелкая, что девочке пришлось наклониться ещё сильнее, чтобы её прочесть.

Холод спустился от ушей к шее и заморозил плечи, когда она перечитала надпись.

Холод становился более давящим, пронизывающим, колючим.

Первые две строчки были выгравированы аккуратным шрифтом, последнюю просто нацарапали на поверхности часов.

– Географические координаты, – с благоговением прошептал Эг, указывая на цифры.

Координаты. Милу рвано выдохнула.

«…Я тебя потерял».

Дрожащим пальцем она провела по цифрам. Потерянное можно обрести снова… если знаешь, где искать.

– Я ухожу! – сказала она, слова наконец-то сорвались с её губ.

Изумлённые лица друзей повернулись к ней.

– Вот послание от моих родителей, – объяснила она. – И пока вы ничего не сказали, это не мои безумные теории, а доказательство. Я буду их искать. И хочу, чтобы вы составили мне компанию. Давайте вместе уйдём из приюта. Без оглядки.

– Милу, – тихо и с отчаянием в голосе проговорила Лотта, – нам нужны документы. Надо, чтобы нас взяли в семью, и только это – единственный выход, но никто, кроме ужасного торговца, нас брать не хочет.

Милу расправила цепочку и надела часы на шею, в её голове уже зрел план. Интуиция ободряюще щекотала уши.

– Значит, нам нужно усыновить и удочерить самих себя.

Лампа мерцала, крысы скреблись, Гассбик лежала неподвижно, а Милу, у которой горели глаза и уши, повернулась к друзьям и начала объяснять.

– Всё на самом деле просто, – тараторила она, и голова у неё кружилась, словно Милу только что пробежала тысячу кругов. – И очевидно. Мы в курсе, что Брэм Поппенмейкер, мой отец, сделал эту игрушку. Вероятно, он создал и часы. Их могла смастерить и моя мама… Думаю, они спрятали их, поскольку знали, что директриса приюта захочет их украсть, и они, безусловно, правы. Я считаю, что получила настоящую зацепку. Конечно, тряпичная кошка никак не могла подсказать мне, где искать родителей, но…

– Милу! – раздражённо воскликнула Лотта.

– Что?

– Ты до сих не объяснила, как собираешься вытащить нас отсюда.

Милу встряхнулась, стараясь успокоить вихрь мыслей.

– Элементарно. Мы выпишем себе сертификаты об усыновлении и удочерении на имя моего папы, а потом уйдём.

Эг нахмурился.

– Куда именно?

Милу указала на цифры на задней крышке часов.

– Сюда, конечно!

– Но куда нас приведут координаты? – спросил Сем.

– Кто знает? – хмыкнула Лотта. – Это может быть где угодно. Милу, нам нужен настоящий план. Ротман скоро вернётся. Наверное, нам надо побыстрее добраться до спальни и притвориться спящими. А утром мы сделаем вид…

– Вообще-то, – встрял Эг, и его глаза заблестели, – эти координаты в пределах радиуса города… приблизительно сотня километров.

Он поднял часы Милу повыше, чтобы все видели.

– Амстердам находится на пятьдесят втором градусе широты и почти на пятом градусе долготы. У меня ушло семь попыток и в два раза больше наказаний на то, чтобы выбить из Гассбик информацию, когда я начал составлять карту. Вряд ли она собиралась мне всё рассказывать, но, похоже, ей очень хотелось, чтобы я заткнулся. В любом случае это того стоило. Теперь надо отыскать место, подходящее под координаты, для чего потребуется карта получше, чем у меня, – и Эг широко улыбнулся. – А ещё я знаю, где мы можем её достать.

Милу обняла его.

– Подожди, – произнесла Лотта. – Даже если мы найдём искомое место, нет никаких гарантий, что это приведёт нас к чему-то путному.

Милу хотела было заспорить и сказать, что её родители никогда бы не оставили ей бесполезные координаты, но вовремя сдержалась. Чтобы убедиться, Лотте нужна логика, а не оптимизм.

– Если мы застрянем здесь, то обязательно попадём в беду, что бы мы ни делали, – тихо заметила Милу. – Если сбежим, у нас будет шанс – пусть крошечный! – но реальный шанс навсегда расстаться с приютом, с рабским трудом и со смотринами.

Все посмотрели на тело Гассбик. Часы с маятником отбили четверть часа.

Сем выпрямился.

– Надо решать сейчас. Милу права. Другой такой возможности у нас не будет.