Вацлав Нижинский. Воспоминания - Ромола Нижинская

артистами Мариинского театра, как равный им. Затем были другие роли… а потом, в 1906 году, Обухов, который теперь был учителем Вацлава, объявил, что больше ничему не может его научить, потому что Вацлав превзошел своих учителей в их искусстве.

Его успех был так велик, что директор школы предложил назначить его постоянным членом труппы Мариинского театра за два года до выпуска. Это было неслыханно, такого еще ни разу не было в истории школы. Вацлав был невероятно горд и ликовал от счастья, но попросил разрешения закончить учебу и быть выпущенным из школы в положенное время. Поэтому он по собственной просьбе оставался в школе еще два года, но в Мариинском театре очень активно использовали его талант и в 1907 году дали ему важную роль Маркиза в «Павильоне Армиды». Выпускной спектакль обычно проходил в Мариинском театре, и в вечер такого представления театр, с его синими бархатными занавесями и мебелью, обитой тем же синим бархатом, с позолоченной лепниной и тяжелыми пирамидальными люстрами, наполняла элита санкт-петербургского общества. На этот раз для выпускного представления был выбран балет из оперы Моцарта «Дон-Жуан», и Вацлав имел честь оказаться в одном списке с такими артистами, как Обухов и Легат. Его партнершей была Людмила Шоллар.

Успех Вацлава был мгновенным и потрясающим, а его счастье огромным. Его соученики, артисты Мариинского театра окружили его и стали поздравлять, а когда Петипа похлопал его по плечу, он, Вацлав, смог лишь улыбнуться со слезами на глазах. Потом подошел его кумир Шаляпин, обнял его и, повернувшись к Петипа, сказал: «Разве я вам не говорил еще много лет назад, что он будет гордостью России?» А потом Шаляпин поцеловал Вацлава в обе щеки и добавил: «Славушка, продолжай просто танцевать так, как танцевал сегодня».

Через несколько дней Вацлав должен был покинуть Императорскую школу, которая была его домом восемь долгих лет, где он мог посвящать все свои время и силы любимому искусству. Как обычно, последние школьные дни были заполнены праздниками в честь выпускника. Когда настал последний день, Вацлав ходил из комнаты в комнату, прощаясь с этими близкими ему местами. Под конец он пришел в часовню и опустился на колени перед золотой иконой Спасителя, благодаря Бога за те благословения, которые тот давал ему в эти годы учебы, и горячо помолился о том, чтобы Бог оберегал его в будущие годы и позволил ему стать не просто славой Мариинского театра, а истинным слугой Божьим.

Глава 4

Нижинский в Мариинском театре

В мае 1908 года Вацлав с отличием закончил Императорскую школу и автоматически стал членом труппы Мариинского театра.

Императорский оперный театр в Санкт-Петербурге официально носил название «Мариинский театр» в честь царицы Марии Федоровны. Так же как другие театры Санкт-Петербурга и Москвы, он принадлежал царю и получал от него субсидию в два миллиона золотых рублей ежегодно. Он находился под началом у министра двора, который непосредственно отвечал перед правителем страны за управление императорскими театрами и школами.

В балетную труппу театра (иначе «кордебалет») входили около ста восьмидесяти танцовщиков, включая солистов и прим-балерин. Все они должны были быть выпускниками либо Санкт-Петербургской, либо Московской Императорской школы. После окончания школы танцовщица или танцовщик становились сначала просто артисткой или артистом кордебалета, затем корифейкой или корифеем, потом сюжетной танцовщицей или сюжетным танцовщиком, потом женщина становилась примой-балериной, и самое высокое звание для женщины было прима-балерина абсолюта («абсолютная»), а для мужчины — солист его величества.

Все танцовщицы и танцовщики должны были, если могли, подниматься по этой лестнице званий, и роли распределялись между ними согласно способностям. Их служба в театре продолжалась двадцать лет со времени выпуска, а затем они, даже если находились на вершине своего творческого пути, должны были уходить из театра и существовать на маленькую пожизненную пенсию. Это правило нарушалось только в исключительных случаях: если танцовщицы или танцовщики обладали выдающимися достоинствами, их оставляли на службе преподавателями Императорской школы. Мариинский театр и школа были тесно связаны. Один и тот же железный распорядок царил в них обоих. Время репетиций и расписание спектаклей указывались в официальном печатном листке, который вывешивался на доске объявлений в театре утром каждого понедельника, а главным артистам труппы присылали письмо-извещение с отпечатанным графиком.

В этот театр со славными традициями Вацлав поступил в возрасте семнадцати лет. Балетоманы, которые распознали в нем выдающийся талант и предсказали ему великое будущее, приветствовали его выход на сцену. Он дебютировал в балете из оперы Моцарта «Дон-Жуан». Это был незабываемый момент и в жизни Вацлава, и в жизни Элеоноры Береды.

Вацлаву стали быстро давать одну за другой более важные роли. Теперь он постоянно танцевал как партнер с абсолютной примой-балериной Матильдой Кшесинской и примами-балеринами Преображенской, Павловой и Карсавиной. Опытная петербургская публика сидела неподвижно, словно околдованная, перед этим стройным легким мальчиком, который плавал в воздухе, едва касаясь земли, и без всякого труда исполнял самые технически сложные шаги. Они видели у него возродившиеся классический стиль Новерра, прыжки Вестриса, воздушность Тальони и огненный темперамент Камарго. Даже Петипа, который видел великих танцовщиков и танцовщиц предыдущего века, был поражен тем, что природа дала столько даров одному человеку. Вскоре Вацлаву дали прозвище «Северный Вестрис».

Его дни были заполнены упражнениями в Мариинском театре, репетициями, представлениями и уроками у маэстро Чекетти. Этот старый итальянец считал, что хороший танцовщик — это человекоподобная машина с жилами прочными, как провода, мышцами, похожими на стальные пружины, и никогда не устающим насосом вместо сердца, а не человек с телом, которое может устать.

Но Вацлав никогда не упускал возможности учиться у него, и его сверхвысокий стандарт в технике был сильнейшим стимулом к совершенствованию для артиста такого класса, как Нижинский.

Несмотря на это, Вацлав все же находил время для себя. Он страстно любил литературу. Его самыми любимыми авторами были Шекспир, Ибсен, Чехов, но прежде всего — Толстой, который его очаровал. Они были похожи по основе своих характеров, причем не только любовью к человечеству, русской земле и русской душе, но и своим представлением о том, что искусство должно возвышать человечество и служить Богу. В те вечера, когда Вацлав был свободен, он часто ходил на оперные спектакли, особенно на оперы Мусоргского и Вагнера.

Несмотря на то что Вацлав получил признание у своих учителей, своих собратьев-артистов и публики и сознавал, как велики его талант и способности, он чувствовал, что еще чего-то не достиг, что его искусству чего-то не хватает. Техническое совершенство его не удовлетворяло.