Все оттенки черного - Коллектив авторов

ее, когда ее ладонь опустилась в пустоту.

— Девять сорок, — повторила кассирша с некоторым напором.- Берите или отходите в сторону, девушка. Гляньте, сколько желающих на Москву.

— Щас, он, наверное, в другом кармане, — прошептала потрясенная Танька, но и в другом кармане денег не было.

Татьяна подняла глаза на кассиршу — в них читалось отчаяние.

— Украли! — ахнула кассирша, тут же перейдя на деловой тон, — Ну, делать нечего, отойди в сторонку. А ну, кто следующий на Москву?

Танька выбиралась из очереди несолоно хлебавши. Она шла, словно сквозь строй, а любопытные взгляды буравили ее со всех сторон.

Выбравшись из очереди, она доползла до ближайшей скамейки и горько зарыдала.

Сколько просидела Татьяна на вокзале, неизвестно. Прибывали и отправлялись поезда, давно уехал московский, правда, с небольшим опозданием, а она все рыдала и не могла успокоиться.

Люди подходили, спрашивали, в чем дело, но голос ее срывался, когда она пыталась рассказать о своей беде.

На помощь пришла уборщица — она уже кое-как подмела в вестибюле, а теперь в оставшиеся часы рабочей смены стояла возле Таньки и рассказывала всем желающим о происшествии с «этой тетехой».

Уборщица уже обкатала свой рассказ. И подошедшему милиционеру Петрухе доложила довольно связно, однако тот поспешил уйти, чтобы, не дай Бог, пострадавшей девахе не пришло в голову писать заявление. Еще не хватало открывать заведомо гиблое дело, так и премию к ноябрьским не получишь!

Откровенно говоря, Танька уже поднадоела уборщице, и она уже поглядывала на часы в ожидании конца смены, как вдруг увидела, что к ним приближается очень важная персона — это был директор местного привокзального ресторана Владимир Иванович.

Вероятно, ему уже поведали о случившемся, потому что он не стал слушать уборщицу, а наклонился к плачущей Таньке и спросил:

— Денег много пропало?

Танька подняла мокрое от слез лицо — прямо перед ней стоял невысокий дядечка лет пятидесяти в хорошем драповом пальто и шапке-«москвичке».

— Много, — разжала она губы. — На билеты в Москву туда-обратно и на гостинцы.

— Что ж ты кошелек в кармане держала, дурочка? Разве ты не знаешь, что на железной дороге такие деятели попадаются… — по его тону нельзя было понять, сочувствует он ей или сердится. — А сама ты откуда?

— С Вязовки, — снова всхлипнула Танька.

— А Петруха-милиционер даже заявление не взял, — наябедничала уборщица.

— А Петруха себе не враг. Кто же хочет к празднику вешать на себя глухое дело? Ай, да ладно, — махнул рукой Владимир Иванович. — Как же ты, болезная, домой доберешься, если у тебя ни гроша в кармане? Отсюда до Вязовки десять километров, пешком не пойдешь.

— Пойду, делать-то нечего.

Она обреченно замолчала и хотела встать со скамейки, но Владимир Иванович остановил ее.

— Погоди-ка, как тебя зовут? Таня? Вот что, Таня, я тут к ноябрьским комиссию жду в ресторан, так хочу его и к праздникам, и к комиссии вымыть, выдраить. Могла бы ты поработать — окна помыть в обеденном зале и в подсобных? А я тебе денег дам — будет чем за билет заплатить.

Татьяна оглянулась: окна были громадные, выше человеческого роста.

— Лестницу дадите? — спросила она, вытерев слезы.

— Конечно, — встряла уборщица. — Знамо дело, как же без лестницы? Правда, Владимир Иванович?

Директор не снизошел до ответа, полагая наличие лестницы само собой разумеющимся.

Три дня Танька мыла окна в ресторане. Работы она не боялась, и в конце третьего дня стекла сверкали первозданной чистотой, а сама она стучалась в директорский кабинет за расчетом.

Ночевала она в подсобке на старом топчане, там же прятала старенький чемодан с нарядами, которые ей так и не пригодились для покорения столицы.

Владимир Иванович, довольный работой девушки, не обманул. Денег, правда, он дал немного, но протянул Таньке мешок, в каких перевозили по железной дороге почту.

Танька раскрыла мешок и обомлела — копченая колбаса, сыр, московские конфеты, какие-то непонятные консервы с непонятным содержимым. А завершал праздник чревоугодия виданный только на картинках ананас.

Окрыленная Танька едва не забыла поблагодарить директора и выскочила в вестибюль, рассчитывая успеть на рабочий поезд до Вязовки.

Дома свекровь и Володя, обрадованные Танькиному возвращению, а больше всего московским гостинцам, не спешили расспрашивать ее о поездке.

Лишь Володька задал вопрос о Кремле, на что Танька, стараясь изобразить равнодушие, спокойно ответила:

— А ведь ты был прав, Володя. Спасская башня в самом деле похожа на наш дновский вокзал…

Илья Криштул. Картинка на шкафчике

Жизнь Лепёшкина была предопределена картинкой на его шкафчике в детском саду.

Что бы он не делал, куда бы он не стремился — он всегда утыкался в этот яркий наклеенный рисунок. На занятиях по мелкой моторике дети лепили из пластилина то, что было нарисовано на их шкафчиках, и Лепёшкин с ненавистью ваял свой дурацкий овощ, который воспитательница потом отдавала умилённым родителям. Сок из него он с отвращением пил дома и на полдниках, на детсадовских грядках маленькому Лепёшкину всегда доставалась грядочка с ним, а про праздники и говорить нечего — на всех маскарадах и Новых годах Лепёшкин красовался в уже очень поддержанном костюмчике картинки cо шкафчика. Лепёшкин пытался бунтовать — там, в садике, он ещё не знал, что с судьбой спорить бесполезно. Однажды, перед прогулкой, он подошёл к шкафчику с наклеенным фиником, где лежали вещи Леночки Кругловой и нагло надел на себя её платье, колготки и туфельки. Был скандал, стояние в углу и потом Лепёшкина ещё долго водили к детскому психологу, опасаясь за его ориентацию. Психолог отклонений не нашёл, но посоветовал развесить дома такие же картинки, как и на шкафчике — «что б мальчик не путался в овощах и фруктах». И Лепёшкин смирился…

Все школьные годы он сидел на задней парте, в учебники не заглядывал, с одноклассниками не дружил, а постоянно и задумчиво глядел в окно на «Гастроном» по соседству со школой. «Куда ты всё смотришь, Лепёшкин?» — иногда спрашивали учителя, и Лепёшкин отвечал: «Вон, в «Гастроном» овощи привезли, разгружают…». «Хоть бы книжку какую прочитал, так и вырастешь овощем…» — пророчили учителя, ставя ему тройку. И прозвище в школе у Лепёшкина было соответствующее.

После школы Лепёшкин не стал никуда поступать, отслужил в армии и, вернувшись, устроился в «Гастроном» грузчиком. Там он познакомился с будущей женой, продавщицей из овощного отдела Наташей. Искра между ними пробежала за бутылочкой вина, когда оказалось, что Наташа ходила в тот же садик, что и Лепёшкин. И шкафчик у неё был тот же, с овощем. Они поженились, Лепёшкин даже предпринял попытку вырваться из овощного круга и решил пойти учится на какого-нибудь машиниста, но проспал собеседование. Он не расстроился, он уже знал, что всё в его жизни предопределено.

Иногда, после смены, они с женой брали семечки, пару бутылок недорого вина, приходили к своему детскому садику и садились на лавочку неподалёку. Им нравилось мечтать, что бы было, если бы картинка на их шкафчике была другой. «Вот у Ленки Кругловой был финик нарисован и она в Израиль уехала, к евреям и пальмам… Вот дура… Был бы у меня на шкафчике финик, я бы тоже у евреев жил…» — говорил Лепёшкин. «А у нас у Ольги у Ивановой две дыни были нарисованы и у неё грудь пятого размера выросла. Её депутат замуж взял, сучку такую. Я так хотела с ней шкафчиками поменяться, как чувствовала!» — отвечала Наташа. И Лепёшкин наливал вина.

А потом «Гастроном» превратился в сетевой супермаркет, в него пришли грузчики из далёких стран, а Наташу повысили до менеджера торгового зала. Но Лепёшкина не выгнали. Ему выдали костюм овоща и он ещё долго раздавал в этом костюме всякие бумажки про акции.

Он и умер там, внутри этого костюма.

Так что это был за овощ?

«Сидит девица в темнице, а коса на улице, что это, дети?» — спрашивала воспитательница. «Морковка!» — хором кричали дети и на сцену выходил трёхлетний Ванечка Лепёшкин в костюме морковки. С этой сцены, не снимая костюма, он и шагнул в свою длинную сумрачную жизнь…

Интересно, а какая картинка была на моём шкафчике в садике? Мама говорит, что белоснежный морской парусник с полными весёлого ветра парусами, а тёща — что серое и унылое здание Бутырской тюрьмы.

Я больше верю маме…

Дарья Странник. Нирвана с побочными действиями

Моя тётя всегда говорила — все беды не из-за проблем, а из-за нашего отношения к этим