Суд праведный - Александр Григорьевич Ярушкин

развела руками старуха. — Но шолнце жашло, энто точно помню.

Становой пристав вздохнул с досадой. Что возьмешь со старой карги?

— Зачем Анисим к тебе приходил?

— В гошти… Пражник жа! Вошкрешенье Прощено… — отозвалась Варначиха.

— Ты мне это брось заливать! Как на духу говори, ведьма старая! — Збитнев угрожающе повысил голос и сделал очень злое лицо. — А не то…

— Так и говорю, — торопливо заверила старуха. — Пришел Анишка, дай, говорит, вина, душа горит…

— А ты?!

Варначиха опустила нос:

— Дала малешко… Травное вино-то, к польже…

— На чем же ты, старая, вина свои настаиваешь? Самогонничаешь?!

— Грешна, шоколик, грешна, — мелко закивала старуха, пряча глаза.

— За свои грехи тебе еще держать ответ, старая… Белов ничего такого не говорил про Кунгурова?

— Да нет, молчал, будто яжык проглотил… Выпил и щидит, долго щидел, грушный такой…

— Ладно! — махнул рукой Збитнев. — Вижу толку с тебя мало. Собирайся!

— Куда это? — насторожилась Варначиха.

— В «холодную»! — сурово отрезал Платон Архипович.

— Ага… ага… — хитровато улыбнувшись, шмыгнула в землянку старуха. — Ужелок вожму…

Вскоре она появилась в дверях с маленьким тугим мешочком в руках, остановилась, держа его перед собой, глянула на пристава:

— Шлышь, ваше благородие, жаходили как-то приишковые, таежники… вот жабыли…

— Что ты мне суешь?! — свысока окинул ее взглядом Збитнев. — Что это?

— Пешок какой-то… желтенькай… — вздернула старуха иссохшие плечи.

Пристав протянул ладонь:

— Дай-ка…

Развязав замызганную тесемочку, он порылся указательным пальцем внутри мешочка, вопросительно посмотрел на старуху.

— Жолотишко, шоколик, не шумлевайща, — кивнула Варначиха.

Збитнев помедлил чуть, шумно откашлялся, опустил мешок в карман. Погрозив старухе пальцем, проговорил:

— Ладно. Сдам куда положено.

— Да уж ждай, шоколик, ждай… — торопливо поклонилась старуха, а когда пристав удалился на приличное расстояние, плюнула ему вслед: — Опришник!

6

Проходя мимо дома Мануйловых, Збитнев огляделся… Длинные заплоты с одной стороны… И с другой такие же…

— Занятный факт, — пробормотал Платон Архипович, покрутил ус. — И что тут делал наш уважаемый староста в этакую рань? Да и из окон место, где нашли труп Кунгурова, никак просматриваться не может… Занятно, занятно…

Он властно постучал в калитку ворот.

Забрехала собака, послышались шаги, приставу поклонился работник Мануйлова — узкогрудый рыжебородый мужик в драном зипуне.

— Хозяин дома?

— Отдыхают-с. Тревожить не велели.

— Блинов вчера, что ли, объелся?

Рыжебородый расцвел, услышав ласку в голосе пристава.

— Энто верно, нагулямшись они, не выспамшись, вот и отдыхают-с…

— Что так? Всю ночь в загуле был?

— Ага… под утро раненько и вернулись, — понизил голос работник.

Пристав доверительно подмигнул:

— Поди, по молодкам хозяин-то бегает?

— Уж и не знаю, как сказать, — боязливо оглянулся рыжебородый. — Как старуху схоронил, так стал похаживать.

— Бывает, чего ж… — Платон Архипович подкрутил ус, спросил, как невзначай. — Кунгурова-то хозяин при тебе обнаружил?

— Нет, — открестился мужик. — Я в баньке спал, а они тарабанят. Продираю глаза, а они, хозяин-то, побелемши совсем. Бегом, кричат, дуй за урядником! Я и побег. А как же…

Збитнев сунул работнику гривенник:

— Возьми вот, братец, на водку.

— Премного благодарны, ваше благородие, — поклонился рыжебородый и, увидев, что становой пристав намерен войти, посторонился.

Платон Архипович неторопливо пересек обширный двор, поднялся на крыльцо, прошел, толкнув незапертую дверь, в избу.

— Подними-ка свекра, — строго приказал он копошащейся у печи рослой девке.

Староста Мануйлов появился быстро, даже не успел сполоснуть заспанное лицо. Настороженно зевнув, глянул на нежданного гостя. Чего это, явно читалось на его физиономии, пристав по дворам бродит? Вроде нет у него такой привычки. И на вот!

— Ну, здравствуй, здравствуй, Пров Савелыч! — усмехнулся Збитнев.

Скрывая растерянность, Мануйлов проговорил:

— Здравствуйте и вам… — и тут же напустился на сноху: — В доме такой гость, а ты даже стула не предложила, дура стоеросовая! Пост еще токмо начался, а у тебя одна дурь в голове!

В глазах пристава загорелись веселые огоньки, а Мануйлов суетился всё больше.

— Пожалте в чистую половину, ваше благородие, Платон Архипович!

Грузно опустившись на стул, Збитнев мерно забарабанил толстыми пальцами по столешнице, покрытой домотканой скатертью. Потом смерил старосту давящим взглядом:

— Да ты, Пров Савелыч, садись… Садись, садись! Разговор будет серьезный.

Мануйлов повел плечами, кряхтя присел на кованый сундук. Выдержав паузу, пристав, как что-то само собой разумеющееся, проговорил:

— Поди, рад, Пров Савелыч, что Кунгуров преставился?

Староста от неожиданности задохнулся:

— Как так?! Побойтесь Бога, Платон Архипович! Пошто на меня напраслину таку возводите? Али провинился я перед вами?

— Да передо мной-то что, любезный… Просто припомнилось мне, каким волком ты на Кунгурова глядел, когда он в старосты метил. Вот и подумалось…

— Дык энто кады было! — немного перевел дыхание Мануйлов. — Кто старое помянет!..

Пристав смягчил взгляд, почти простодушно уже заметил:

— Ладно, Пров Савелыч, ладно… Не подумай чего. Мне без разницы, кто Кунгурова колом тюкнул. Анисим ли Белов, кто другой. Главное — есть убиенный, должен быть и тот, кто его жизни лишил. Правильно?

Еще не понимая, к чему клонит становой, напуганный Мануйлов осторожно кивнул:

— Верно…

— Вот видишь, мы начинаем понимать друг друга… — улыбнулся Збитнев. — Кстати, а где ты ночью-то был?

Мануйлов свел кустистые брови, помолчал, раздумывая, потом нехотя ответил:

— Как все христиане… Проводил Василия Христофоровича и спать лег…

— Так до утра и проспал? — на крупном лице пристава появилось искреннее удивление.

Староста сразу насупился:

— Да нет… Лег было, а там вскоре и Василий Христофорович возвернулся… Взмокший весь, нервенный…

— Стряслось с ним чего?

— Нешто он скажет! — пожал плечами Мануйлов. — А допытываться мне не к лицу, да и ушел он вскорости…

— А ты спать лег и до утра проспал… — закончил за старосту Збитнев.

Мануйлов кивнул:

— По случаю праздника под хмельком был, вот и сморился…

— Ну да, конечно, — охотно согласился Платон Архипович. И опять посуровел взглядом: — Я-то тебе зла не желаю, Пров Савелыч… Но ведь приедет судебный следователь. Они, знаешь, любезный, какие? Дото-ошные… Прознает про вашу давнишнюю вражду с Кунгуровым и начнет…

— А чего я? Чего начнет-то?

— Ну как… Вечером вместе винцо пили? Пили. Потом, сам же говоришь, что Кунгуров возбужденный вернулся… Вот вы с ним и разругались да разодрались… И труп-то прямо рядом с твоим домом:…

— Ну так… — поежился староста. — Дык…

— Дык не дык, — перебил его становой пристав. — А даже мне непонятно, каким же образом ты на него натолкнулся, да еще в такую раннюю пору!

Почуяв опасность, Мануйлов сгорбился:

— Дык… Из ворот вышел, а он вот он…

— Вышел-то вышел, — развел руками Збитнев. — А все одно — непонятно! Ворота во-он где, а Кунгуров лежал во-он где… Никак не мог ты его, любезный Пров Савелыч, заметить. Я проверял. Не мог!

Ошарашенно потирая бороду, староста