1917. Кара до покаяния - Шамиль Куряев

Расширительные же толкования термина «переворот» и вольные рассуждения на тему «фактического» захвата власти в тылу (путём проталкивания своих людей на руководящие посты) представляются несерьёзными. Все назначения на высшие должности производились исключительно императором. При этом – как уже говорилось выше – далеко не всем советам супруги и «друга Григория» он следовал.

Но «присвоение властных функций безответственным окружением» – это всё-таки слишком сложно. И – недостаточно страшно… Кто его знает? – может, иной простолюдин сдуру подумает, что царице по должности полагается помогать своему мужу в управлении страной (как «второму человеку после царя»)! Поэтому в годы Мировой войны начал распространяться ещё более захватывающий слух. Императрице Александре Фёдоровне был приписан коварный замысел «стать новой Екатериной Великой» – то есть попросту свергнуть слабовольного супруга и править самой (то ли в качестве официальной регентши, то ли в качестве «вольной царицы»).

При этом по поводу регентства императрицы говорили всякое: то ли это будет регентство при недееспособном муже, то ли – регентство при несовершеннолетнем сыне (с возведением на престол цесаревича Алексея). Впрочем, некоторые нетерпеливые авторы доходили до того, что в своих россказнях «назначали» Александру Фёдоровну действующей регентшей! Убеждая подданных Российской Империи в том, что они уже живут в условиях «официального», хотя и негласно оформленного регентства. Иногда, для пущей пикантности, в качестве второго официального регента добавляли… Григория Распутина!

Остаётся непонятным, почему не было слуха о новом замужестве императрицы и возведении Распутина на престол под именем Григория Первого.

§ 1.8. В этой ситуации многие ответственные лица Империи оказались не на высоте положения – то ли боясь бороться с расползающимися слухами (что, вообще-то, в условиях мировой войны делали все воюющие державы…), то ли искренне не придавая им должного значения.

Например, начальник канцелярии Министерства императорского двора Мосолов в письме министру двора Фредериксу писал буквально следующее: «При настоящей нервности как печати, так и общественного мнения, всякая репрессивная мера придаст нежелательную важность этому делу и только укрепит предположения о регентстве Государыни-Императрицы». Это то же самое, что сказать: в условиях войны наказывать за публичное обвинение своего верховного главнокомандующего в государственной измене – «неразумно» (так как «именно из-за этого» все и уверятся в том, что главнокомандующий – изменник!). Впрочем, об измене речь ещё впереди.

А может, генерал Мосолов просто не находил возможным относиться к подобным «предположениям» иначе как к бреду сумасшедшего? К сожалению, этому бреду в Российской Империи верили многие. Активно эксплуатировали эту тему и в годы Советской власти – достаточно вспомнить много лет не сходившую со сцены пьесу «красного графа» Алексея Толстого «Заговор императрицы». Но тут удивляться не приходится: социальный заказ – есть социальный заказ.

Куда интереснее другое – этот бред активно реанимируется в современной России! Свой вариант этого бреда пропагандирует сегодня известный сказочник Александр Бушков. Не удовлетворяясь «умеренной» версией Радзинского (и ему подобных), в своей нашумевшей книге «Распутин. Выстрел из прошлого» он делится с читателями следующими соображениями: «Есть сведения, что в рамках этого заговора существовал другой, для ещё более узкого круга посвящённых. По этому плану предполагалось каким-то образом изолировать от дел и самого Николая, назначив регентшей Александру Фёдоровну! Это опять-таки чрезвычайно похоже на правду – учитывая вялость и бесхарактерность царя и волю и энергию царицы».

Почему это «чрезвычайно похоже на правду»?! А, видите ли, Манасевич-Мануйлов (известный враль и авантюрист) впоследствии утверждал, будто Распутин был невысокого мнения о деловых качествах царя и хотел бы, чтобы власть была в руках царицы. Это раз. Кроме того, председатель Госдумы Родзянко (один из главных заговорщиков – «февралистов») написал в своих мемуарах, будто в декабре 1916-го великая княгиня Мария Павловна (известная интриганка) предлагала ему убить императрицу Александру Фёдоровну. Это два. Ну и наконец, на протяжении декабря 1916-го – января 1917-го многие отмечали переживаемый Николаем Вторым сильнейший душевный кризис. Потери на фронтах не могли его смутить (царь отличался полнейшим равнодушием к чужому горю). Значит, проблемы были сугубо личного свойства. Но ведь даже впоследствии, после отречения, он был куда веселее! Стало быть, те проблемы были посерьёзней, чем последовавшая революция? Это три.

Отсюда вывод: «Быть может, «заговор Распутина» всё же был? Точнее, «заговор Александры». Что на это скажешь? – всё может быть в нашем подлунном мире… Но всё же не Александра Фёдоровна предлагала Родзянко убить царя (или хотя бы Марию Павловну). Наоборот – это её предлагали убить заговорщики! Да и как можно верить на слово Родзянко? А – Манасевичу-Мануйлову?!

И все эти «факты» щедро обставлены авторскими оговорками: «конечно, нет стопроцентной уверенности, что всё именно так и обстояло», «детали так и останутся тайной», «чертовски трудно разобраться в хитросплетениях этих дней, свидетели противоречат друг другу, виляют, недоговаривают», «Курлов вопреки своему обычному стилю откровенно крутит и подпускает тумана, так что решительно невозможно понять, что же, собственно, тогда происходило».

Однако конечный авторский вердикт таков: «но, повторяю, всё это чрезвычайно похоже на правду». Нет! – повторим – всё это чрезвычайно похоже на бред!

§ 1.9. То, что против Николая Второго составлялись многочисленные заговоры (в думской, военной и даже великокняжеской среде), хорошо известно. Возможно, какой-то из этих вариантов заговорщики попытались бы осуществить на практике – если б все карты не смешали февральские беспорядки в Петрограде.

Но вот то, что «царь с царицей» сами ели друг друга как пауки в банке, – стопроцентная выдумка. Ныне известны и изучены те документы и свидетельства, которые не были доступны «науськиваемым» современникам: дневники и переписка Николая Второго, Александры Фёдоровны, их родственников, показания и воспоминания министров царского правительства. Все эти данные полностью опровергают предположения о «коварстве» Александры Фёдоровны по отношению к своему супругу. Она была безусловно верна ему – и как жена, и как подданная.

Что же касается назначений и увольнений периода 1915–1917 годов, то их можно, пожалуй, назвать бездарными действиями власти, «министерской чехардой» (по формулировке Пуришкевича) – но уж никак не «переворотом»! Как показал на допросе в Чрезвычайной следственной комиссии генерал Климович: «Мне казалось, что какой-нибудь организации влияющей нет, – это хаос, полный хаос»…

Интересно и то, что Климович – как-никак, бывший шеф российской полиции, впоследствии неплохо себя проявивший у Врангеля в Крыму, – считал «средоточием вредных безответственных влияний» не Распутина, а Вырубову: «По-моему, в центре этого хаоса всё же стояла г-жа Вырубова. Это всё моё личное впечатление. К ней, потом, примазывались те, кому удавалось. В данном случае, удавалось немногим подойти; например – Мануйлову. Если не непосредственно к Вырубовой, то к Никитиной, к Распутину». Так что выделить какого-то всевластного «тайного правителя» в этой массе было невозможно! Ну, и самое главное: «Засим, то, что группировалось около Распутина, в широком политическом смысле, политических целей оно, несомненно, не преследовало, а скорей преследовало цели чисто извлечения личных выгод».