Убить чужой рукой - Лиза Гарднер

Сука. Сука. Сука.

Он отшатнулся от лейтенанта и пошел маленькими, неуверенными шажками, обезумев от бешенства. Ему хотелось взять палку покрепче и перебить все стекла в каждом авто на этой улице. Ему хотелось… О Господи, невозможно вдохнуть. Открытым ртом он хватал воздух, задыхался, но бесполезно, кислород не проходил в легкие. У него снова сердечный приступ. Он умрет в Южном Бостоне, потому что сейчас ноябрь. Он всегда знал: примерно так оно и случится. Лето — это хорошо, ранняя осень — нормально, но ноябрь… Убийственный месяц. Черт!

— Голову к коленям! Давай, Бобби, согнись и дыши глубже. Ты справишься. Просто сосредоточься на моих словах.

Бобби почувствовал, как чьи-то руки ложатся ему на плечи, заставляя его нагнуть голову. Перед глазами мелькали звезды, ослепительные белые искры на черном фоне. Скоро они начнут взрываться и гаснуть, а потом останется только темнота, распростершаяся навстречу.

А потом, так же внезапно, оковы спали, легкие сделали вдох и получили свою толику кислорода. Он, шатаясь, вышел на середину улицы, с трудом разминулся с автомобилем и полной грудью вдохнул холодный ночной воздух.

Бруни оттащил его с проезжей части и заговорил негромко и быстро:

— Послушай внимательно, Бобби. Соберись и послушай.

Бобби обнаружил фонарный столб, уцепился за него руками и ногами и попытался прийти в себя.

— Все в порядке, — сказал он. — Я слушаю.

Бруни, кажется, в этом сомневался, но тем не менее пробурчал:

— Ты знаешь, что такое слушание в гражданском суде?

— Что?

— Это происходит в окружном суде округа Суффолк. Это гражданская сторона судебной системы, в отличие от уголовной. Ты, наверное, не знаешь — готов поклясться, что нет, — но каждый человек имеет право требовать слушания в гражданском суде, если было совершено преступление и его действительно совершил обвиняемый. Если гражданский суд сочтет основание достаточным, он может возбудить против обвиняемого уголовное дело, пусть даже это и гражданский суд. По сути, любой человек может прийти в прокуратуру штата и через гражданский суд возбудить уголовное дело — со своим персональным адвокатом и за свой собственный счет. Наверное, ты хочешь знать, каким образом это связано с тобой?

— Каким образом это связано со мной? — устало повторил Бобби.

— Сегодня вечером, без четверти пять, Марианна Гэньон, жена Джеймса Гэньона, члена Высшего суда Суффолка, и мать Джимми Гэньона, подала иск в гражданский суд. По ее словам, есть достаточные основания для того, чтобы считать случившееся убийством, и ты — тому виной.

Бобби закрыл глаза и тут же понял свою ошибку. Мир немедленно и угрожающе завертелся.

— Судья Гэньон не будет ждать, пока делом займется прокурор, Бобби. Ему плевать, до чего докопаются следователи и что скажут в департаменте. Он тебя достанет.

— Я думал… я думал, мы от всего такого защищены. Пока мы на службе, иск можно возбудить против штата Массачусетс, но не против нас.

— Да, никто не может, в частности, вчинить гражданский иск лично тебе. Но это слушание призвано дать толчок уголовному преследованию. Бобби, это уголовное преступление! И если тебя признают виновным, ты отправишься за решетку. Этот тип не из тех, кто соглашается на отступные. Он собирается разрушить твою жизнь.

Ноги у Бобби подкосились, он начал угрожающе крениться влево и рухнул, прежде чем Бруни успел схватить его за руку и восстановить утраченное равновесие. Лейтенант опустился на тротуар рядом с ним. Они сели, притулившись между двумя машинами, и какое-то время молчали.

— О Господи, — наконец сказал Бобби.

— Мне жаль. Если честно, я о таком слышу в первый раз. У тебя есть адвокат?

— Я думал, профсоюз мне его предоставит.

— Профсоюз здесь не поможет. Это дело возбуждено персонально против тебя, а не против штата Массачусетс или полицейского департамента. Ты должен подумать о себе сам.

Бобби опустил голову на руки. Он слишком устал и был слишком пьян, чтобы в этом разобраться. Он чувствовал себя так, будто из него выкачали всю энергию до капельки.

— Я правильно сделал, что выстрелил, — сказал он.

— Все так и говорят.

— Тот человек собирался убить свою жену.

— Я прослушал запись твоего разговора с командным центром. Ты следовал правилам, Бобби. Следил за событиями, описывал все происходившее. Ты сделал то, чему тебя учили. Может, никто тебе этого не скажет, но я тобой горжусь. Ты получил задание — и не отступил.

Бобби молчал. Ему пришлось поспешно ущипнуть себя за нос, чтобы удержать слезы. Господи, как он устал! Но что еще хуже, он совсем пьян.

— А это поможет? — наконец спросил он. — Гэньон — судья. У него есть деньги и власть. Черт, я не в состоянии позволить себе настоящий судебный процесс на свои сбережения. Следовательно, он выиграет?

— Не знаю, — сказал Бруни и тяжело вздохнул.

— Не пойму. У Джимми была пушка. Он целился в жену и ребенка. Неужели это ни для кого ничего не значит? Даже для его родителей?

— Все очень сложно.

— Потому что он богат? И у него собственный дом? Издевательство над семьей — это издевательство над семьей. И мне плевать, сколько у него денег!

Лейтенант не ответил.

— Что? — настойчиво спросил Бобби. — Что?

Бруни снова тяжело вздохнул:

— Гэньоны не отрицают, что у Джимми была пушка и он целился в жену. Но они говорят, что главной проблемой в доме считалась его жена. Если верить их заявлению, Кэтрин Гэньон плохо обращалась с сыном. И если Джимми угрожал ей, то он всего лишь пытался спасти ребенку жизнь.

Натана весь день рвало. Потом он наконец уснул, скорченное бледное тельце выглядело таким хрупким на фоне мягких синих простыней. Его ресницы отбрасывали тень на скулы, а осунувшееся личико казалось слишком маленьким и староватым для четырехлетнего ребенка.

Утром приехали Джеймс и Марианна и внимательно осмотрели Натана (по их словам, они выскочили из постели в ту самую минуту, когда увидели сводку новостей, но для людей, которые мчались сломя голову, свекор и свекровь выглядели слишком аккуратно одетыми и причесанными).

Марианна разыграла свою любимую сцену оскорбленной добродетели. Огромные синие глаза, бледное лицо, трясущиеся руки.

— Я этого не вынесу, — повторяла она с ощутимым южным акцентом. Эта женщина сорок лет прожила в Бостоне, но по-прежнему говорила как героиня пьесы Теннесси Уильямса.

Кэтрин видела, что Марианна и Джеймс в промежутках между мелодраматическими восклицаниями делают мысленные пометки: мальчик худой, вялый и, очевидно, запуганный. Он не тянется к матери, а прижимается к няне. У ребенка свежий синяк на лбу.