Василиса Премудрая. Нежная жуть в Кощеевом царстве - Купава Огинская

Спокойствие мое Змеев разочаровало:

— И что, не будет криков и обвинений? Не будешь нас бесовскими отродиями звать? — полюбопытствовал Тугарин.

— Если очень хотите, то могу. — серьезно предложила я.

Горыныч засмеялся:

— Пойдемте-ка лучше чаю попьем, — предложил он, решительно захлопнув книгу.

Чаевничать о змеями мне совсем не хотелось.

Поутру ко мне нагрянула болотница, что звала себя тетка Буча — злоязыкая и вредная нечисть. Принесла она вместе с собой сырой запах болот, задушила меня дурманным ароматом богульника и запутала своими сложными жалобами на всякого рода нечисть. Даже о Кощее дурное слово сказать осмелилась, правда шепотом и с оглядом на дверь. Ничто ей было не по вкусу, все раздражало, и мои неумелые старания записать все ее жалобы, болотницу тоже не удовлетворили. Ушла она глубоко недовольная моей работой. А вслед за ней, не дав мне и духу перевести, заявились волки.

И сейчас мне просто хотелось немного в тишине побыть, а не чаи распивать с моими опасными нянюшками.

— Знаете, я, пожалуй, вернусь в кабинет. Бежану пустырничком отпою…сама приму успокоения ради. Да и…

Договорить мне не дали, Змеи оказались страшнее оборотней, действовали они быстрее, слаженнее и сокрушительней. Тугарин оказался рядом раньше, чем я успела осознать его движение, Горыныч за плечи меня приобнял не дав Мышу даже пискнуть.

— К тебе сейчас Вой нагрянет. — зловеще пообещал Тугарин. — Прощения за своих подчиненных просить. Надо оно тебе?

Сжавшись в руках Горыныча, я опасливо спросила:

— Зачем ему прощение просить? Да и как он узнает, что случилось? Я ему точно ничего рассказывать не собираюсь.

Глупая я что ли, добровольно к волку в пасть идти?

— А ты думаешь, куда эти трое побежали? К сотнику своему, благую весть до него донести. — Горыныч фыркнул. — Им-то, остолопам, кажется, будто Вой только и думает о том, где бы ему женку себе сыскать.

— А это не так?

Змеи переглянулись, сраженные моей наивностью. А я-то что? Я их Воя в глаза не видела, откуда мне знать, что у него на уме?

— Да если бы так было, я б в тот же час ему любую из царевен принес! — горячо заверил меня Горыныч.

— Потому что спас вас?

— Потому что спас. — кивнул он и зачем-то крепче меня обнял, даже над полом чутка приподнял, отчего Мышь едва чувств не лишился.

— А как это случилось? — спросила я, в панике пытаясь нашарить пол под ногами, носки сапожек едва касались холодного камня. — Важная информация это, следует записать, да людям потом поведать.

— Ну пойдем, — улыбнулся Горыныч, — за чаем я тебе все и расскажу.

Я б и рада была пойти, да не позволили мне своими ножками до кухни путь преодолеть, так Змей меня и дотащил, зажатую под мышкой, глубоко несчастную и смирившуюся. Мышь, цеплявшийся за мои волосы и крепко сидевший на плече, лишь раздосадованно сопел, но протестовать не решался.

Домовые были нам…рады. Вернее, рады они были мне, Змеев же встретили с почтительным равнодушием. Как у них это выходило я до сих пор понять так и не смогла.

Но вот могли же!

Если на кухню влетала Бежана — равнодушие их было ленивым, если Змеи — почтительным, а когда Кощей заглянул — разочек, всего на минутку, чтобы выдать мастеру домовых недовольное указание прекратить, в конце концов, подкармливать его ворона: не хотел, видимо, чтобы птица казалась более откормленной, чем ее хозяин…так его все домовые встречали с раболепным равнодушием: в смысле, они вроде бы и готовы ему в ноги броситься, но крепятся, виду не подают, что вообще заметили своего царя, обед готовят…

— Чаю нам. — велел Горыныч, не думая даже меня отпускать. — И сладкого чего-нибудь.

— И сыру, — слабым, умирающим голосом проблеял Мышь. Будто бы не меня, а его сейчас крепкая, прохладная рука Змея за плечи обнимала.

— Пустите, пожалуйста, я сама могу идти. — попросила я тихо, когда вместо того, чтобы свободу мне вернуть, этот желтоглазый потащил к столу, в уголке кухни расположенному, аккурат рядом с окном. Хорошее это было место, уютное, не единожды я тут душевное спокойсвтие свое поправляла, любуясь из большого окна диким, заросшим садом и заливая горести чаем, душистым, щедро сдобренным медом. Самым лучшим, какой мне только доводилось пивать.

— Нет у меня к тебе веры. — ответил Горыныч. — Ты верткая да прыткая, раз даже от Жара сумела сбежать, кто тебя знает, вдруг и от меня сейчас попытаешься. Глупостей наделаешь, Кошу на глаза попадешься…как мы ему после объясним, с чего ты от нас бегать вздумала.

— Ну так нервная потому что, впечатлительная. С этой… — выпалила я. Покатала на языке непривычные, странные слова, и неуверенно их выплюнула, — нежной натурой.

— Была бы с нежной натурой, в обмороке бы спасение искала, а не честную нечисть по всяким пустякам от дел отвлекала. — беспощадно заметил он. — придумала тоже, от оборотней бегать…

— Это вы что ли честная нечисть? — огрызнулась я, задетая за живое. Если бы я поступила так, как Змей считал должным поступать царевне, то я бы сейчас не здесь сидела, а в логове волчьего вожака, неожиданным предложением озадаченная. Не факт, конечно, что он действительно взялся бы ко мне свататься, но…а если бы взялся?

— А что, не похожи? — Тугарин оскалился.

Похожи-то как раз они были. Друг на друга. Как браться, которыми, собственно и являлись. А вот на честных совсем не походили, встретила бы я такого честного вечером в темной подворотне, да была б при мне дядькина палица… уж не скалился бы Змей тогда. С выбитыми зубами особо не поскалишься.

Домовые подали чаю, свежих ватрушек, и тонко нарезанного сыра на блюдце — специально для Мыша.

Сыр Горыныча озадачил. Он недоверчиво смотрел на то, как Мышь деловито сполз с моего плеча, протопал к блюдцу и с важным видом выбрал себе ломтик из середины.

— И ты будешь это есть? — не поверил чешуйчатый, когда Мышь на полном серьезе потащил сыр в пасть.

— А что делать? — вздохнул уныло тот. — Кощей велел соответствовать, вот я и соответствую. Ты даже не представляешь, как мяса хочется!

— А что велел Кощей? — осторожно полюбопытствовала я.

— С полгода назад его еще Филимоном звали. — поведал Горыныч. — Пока он по своей крысиной глупости в дом к одной уважаемой ведовке не нагрянул. Та какое-то колдунство творила, куриное яйцо заговаривала, а этот недоделок из темного угла по привычке выскочил и не разбираясь в том, где оказался, бросился пугать. И ладно бы ведовка одна была, так у нее в ту пору ученица случилась, зеленая совсем. Испугалась «мышки-норушки» яйцо и разбила.

— Что ж она, дура, трусиху себе в ученицы выбрала? — вызверился Мышь, отшвырнув сыр в сторону. — Для того меня Темный Бог и выправил, чтобы я девок стращал, да страхом их упивался! Это природа моя!