Не небом едины - Виктория Стальная

в комнате для отдыха с барной стойкой из гранита, высокими приставными, крутящимися стульями с низкими спинками, кожаным дымчатым диваном, кухонным гарнитуром в тон барной стойке с серо-коричневым электрическим чайником, иссиня-чёрной кофемашиной и тёмно-бирюзовым холодильником.

— Не стесняемся, проходим, чувствуем себя как дома. — Лейла проводила рукой то в одну сторону, то в другую, как Царевна-Лебедь, показывая мне, где взять чай, где полакомиться печеньками, а я думала, когда же у неё уже из рукавов-фонариков блузы начнёт что-то выплёскиваться.

— Спасибо вам, Лейла, за вашу доброту и заботу, и время.

— Давай на ты, я — молодая, а с этими выканьями чувствую себя старушкой.

— Не знаю, получится ли, я-то старушка. — сомневаюсь, удобно устраиваясь на диване с кружкой ароматного какао.

— Ой, какие твои годы? Сколько тебе, 35? — я уставилась на Лейлу, она говорила про мой возраст вполне искренне, чем смутила меня.

— Стыдно признаться…мне 42. — я опустила виноватый взгляд в какао, ощущая, как виски заходятся нервной пульсацией. Да вопрос возраста…моего возраста…меня тревожил, правда, пока мы не разошлись с Лёней я не придавала году своего рождения значения, но, оказавшись, среди «молодёжи» напряглась и разволновалась, на их фоне молодых, стремительных, энергичных и привлекательных я выглядела старой, заезженной клячей. А, возможно, просто мою самооценку подкосило предательство бывшего…да и за годы семейной жизни как-то я подрастеряла былую лёгкость, непринуждённость и уверенность в собственной значимости и привлекательности. Я вспомнила слова Волгина: «Да, над вашей уверенностью в себе нам предстоит колоссальная работа, но это я поручу Лейле…». Выходило, что Платон Олегович понимал меня лучше, чем я сама понимала себя. Наверное, это у него профессиональное — разбираться в людях и улавливать их суть. И всё вопрос: «Почему Волгин настаивал, чтобы я устроилась в «Платонов и партнёры», оставался открытым для меня. И не один из доводов словоохотливого HR не выглядел убедительным. Если честно, у меня закралась безумная мысль, что кто-то за меня попросил. Но этого не могло быть, поскольку у меня не было покровителей или хотя бы важных людей в окружении, кто бы мог за меня похлопотать. Мысль, что я могла понравиться Платону Олеговичу, я тоже сразу отмела, как только она забрезжила: где он — молодой, уверенный в себе, обольстительный мужчина, и где я — возрастная, запустившая себя с заниженной самооценкой тётушка, да и их общение с Алёной Игоревной…между ними явно сквозило влечение.

— Ой, я думала, ты помоложе будешь. Нет, правда, Марта, ты — красотка, выглядишь моложе своих лет.

— Скажешь тоже, — не поверила я.

— Так, дорогуша, придётся мне взяться за твоё перевоспитание, будем из тебя делать уверенную в себе женщину, которая гордо принимает комплименты.

— Ой, — заразилась я словом-паразитом Лейлы, — Платон Олегович говорил, что мне с этим к вам…к тебе.

— Правильно говорил. Запомни, нельзя себя обесценивать и принижать. Ты дана себе природой такая одна, неповторимая, в единственном роде. Есть и многочисленные экземпляры среди женщин, как копии, например, Она. Личико подрихтовала, а за душой-то ни-че-го, а красота идёт из-ну-три. И чем, ты увереннее в себе, тем притягательнее для других. Ты вон стесняешься полноты, да? — я согласно улыбнулась, — А не надо, неси свои теперешние формы гордо, одежду подбери, чтобы тут подчеркнула, там убавила. Пока ты скинешь набранные кило…сто лет пройдёт, а жить и быть счастливой надо сегодня.

— Счастливой, — протянула я мечтательно.

— Естественно, счастливой. Ибо каждая из нас рождена для счастья, если бы нас учили этому с детства, жить бы стало гораздо проще во взрослой жизни. А так…наши родители не думали о счастье и себя ущемляли, их родители не думали о счастье и ходили понурые, плечи до земли опустив, и нас по той же колее воспитывали, всё во имя долга, общественных суждений, норм морали, надо жить как все, не высовываться, думать в первую очередь о других и о чужих интересах. В основном, кстати, это женщин касалось во все поколения. Я — не феминистка, но противлюсь пресловутым суждениям «о женской нелёгкой доле». У нас же всё не для женщин испокон века! Если замуж выходишь, то непременно угождай да ублажай мужа, и любовницей будь страстной, и чтоб никакой «головной боли», и поварихой, чтоб кастрюли шкворчали денно и ночно, да подавай мужу первое, второе и третье с компотом, и хозяюшкой слыви, чтобы дом твой блестел, и расходы расходуй разумно, и не важно, сколько твой благоверный зарабатывает, умудрись из *овна сделать конфетку и кашу сварить топора, и тапочки в зубах приноси, и про измены мудро молчи, а себе кукиш с маслом, зубы стиснула и доживай век девичий без грёз, слёзы по подушке размазывая.

— Ничего себе! — только и ахнула я, обескураженная воинственной речью Лейлы.

— Именно! Ты подумай на досуге над моими словами, а пока что…нас ждут великие дела, Марта. — Лейла поднялась резво с дивана, взяла у меня из рук кружку, поставила свою и мою кружки около раковины, и, прихватив меня под локоть, повела энергично на…моё рабочее место, где уже восседала грозно Она.

Глава 8

— Алёна, только не начинай, я тебя умоляю. — вдруг небрежно бросила Лейла моей начальнице, которая восседала на «моём будущем рабочем месте», закинув ногу на ногу и оголяя внутреннюю часть бедра.

— Лейла, где вас черти носили? — перешла на визг Она.

— Мы искали гармонию с собой и с миром после того, как ты довела Марту Юрьевну. — как ни в чём не бывало медленно нараспев ответила Лейла.

— Выходит, милочка, я вас довела? — оскалилась Она и поднялась с кресла, поравнявшись со мной. А я подумала: «Лейла, лучше бы ты промолчала».

— Алён, не нагнетай, будь ты человеком. — вступилась Лейла.

— Лейлик, ты у нас вроде — администратор, а не адвокат, я ничего не путаю? Так иди и администрируй, не испытывай моё терпение. И сколько раз тебе повторять, чтобы ты обращалась ко мне по отчеству, что опять за фамильярности да при посторонних?

— Марточка — не посторонняя. И я, между прочим, тоже никакой не Лейлик и не Лёлик, и не Болик. Заканчивай стращать нового сотрудника и понтоваться попусту, ты себя в деле покажи, а то говорить все горазды.

— Лейла! Я считаю до трёх. Один. — голос Алёны Игоревны оглушил меня, и я вжалась своими туфлями на невысоком квадратном каблуке в серый ковролин, моля небеса провалиться сквозь пол и исчезнуть из стен «Платонов и партнёры» раз и навсегда. «И что же у них всё такое серое и унылое в офисе? И так тошно!», — подумалось невольно.