От любви с ума не сходят - Ольга Арнольд

- Ты меня удивляешь - какой начальник мог ее любить… Так, значит, ты не веришь, что это был несчастный случай?

- Понимаешь, Вахтанг, Аля никогда не мыла у нас в доме окна, сколько я себя помню… Сначала этим занималась мама, потом, когда я подросла, - я. А Аля боялась высоты, и, когда она взбиралась на подоконник, у нее кружилась голова. Ординаторская на пятом этаже осталась почти точно такой, как и до ремонта, мне об этом сообщила санитарка, мывшая полы. Можешь мне поверить, я очень внимательно осмотрела окно в этой комнате. Это единственное окно на этаже, в котором стекла обычные, а не бронированные. Чтобы его закрыть, вовсе не нужно становиться на подоконник. А вот если заест фрамугу, тогда до нее действительно трудно добраться… Насколько я знала свою сестру, она никогда бы не полезла закрывать фрамугу при открытых рамах.

По-моему, несчастный случай исключается целиком и полностью.

- Что ж, может, ты и права, - ответил Вахтанг и молча протянул руку ладонью вверх. Я вытащила из своей дамской сумочки через плечо заветную Алину тетрадку и ушла на кухню помогать тете Лене, оставив его изучать дневник в одиночестве.

Ему хватило на это двух часов. Перед обедом он позвал меня и бесцеремонно выставил из комнаты Юльку, как малого ребенка («Шла бы ты помогать маме!»). Юля не обиделась (на Вахтанга никто никогда не обижался) и ушла, а тон его, когда он снова завел со мной разговор, стал намного серьезнее:

- Все это очень интересно, но где продолжение?

- Это я и сама хотела бы знать, - и я рассказала ему, как обнаружила тетрадку. - А у вас случайно не осталось Алиных бумаг?

Конечно же, у них ничего не сохранилось. Но мой двоюродный брат согласился со мной, что все это выглядит загадочно.

- Что ты теперь намерена делать?

- Искать дальше… и не только дневник. Есть ведь люди, с которыми Аля встречалась перед самой смертью. Есть коллеги, вместе с которыми она работала. Есть пациенты, с которыми она общалась по многу часов каждый день. Кто-то из них может что-то знать - просто должен что-то знать. Конечно, Александра была очень замкнута, но даже тетя Саша, которая видела ее совсем редко, заметила, что с ней что-то не в порядке. Ты, правда, ничего не можешь вспомнить…

- Знаешь, Лида, кое-что я все же вспомнил. На самом деле я не хотел тебе об этом рассказывать, но ведь от тебя так просто не отделаешься… Аля очень любила приходить ко мне и обсуждать со мной своих пациентов - она говорила со мной, как с коллегой, хотя я тогда специалист был еще совсем сопливый. Мы часто с ней ругались - по делу, разумеется. У нее был чисто западный взгляд на многие вещи - по-моему, она вообще не признавала понятие душевной болезни, как таковой, и считала, что все можно разрешить при помощи психотерапии - и любви.

Она любила своих больных; на мой взгляд, эта ее привязанность к «несчастненьким» была просто болезненной, достоевщина какая-то. Пациенты висели на ней гроздьями, тянули из нее все соки, заставляли решать за себя свои проблемы. У нее всегда были любимчики, которых она не оставляла заботой и после выписки из стационара; они все время приходили к ней - поговорить, взвалить на нее очередной груз своих неурядиц, и она их слушала, вмешивалась, помогала… Я знаю, что ваши родители были против такого стиля работы, но, взбунтовавшись против них, она отвергала и все, во что они верили. Единственным человеком, которого она хоть как-то слушала, был я - я не хвастаюсь, это было действительно так. Меня очень раздражало это ее полнейшее растворение в работе. Я считал, что это неестественно, что невозможно любить только убогих, что они не могут заменить дом, семью… В конце концов, у Александры был такой возраст, когда девушке необходим возлюбленный - и для души, и для тела. Аля сердилась на меня, но мы всегда расставались друзьями.

А потом, примерно за год до смерти, она чересчур подробно стала мне рассказывать об одном своем пациенте. Он был молод, красив и интеллигентен - физик, кажется. Я долго пытался вспомнить, как же его звали - то ли Кириллом, то ли Денисом… В общем, у него было модное имя. Кажется, все-таки Кириллом. Он был психопатом и уже не в первый раз пытался покончить с собой, перерезав себе вены. В стрессовое отделение он попал, потому что в очередной раз «смертельно» поругался со своей девушкой и полоснул бритвой по руке.

Мне почудилось, что Аля говорит о нем с восторгом, и тут я насторожился. Она взахлеб рассуждала о его необыкновенно чувствительной и сложной натуре, о чересчур земной и практичной невесте, которая его не понимает… Я хотел было ее осторожно предупредить, но не решился. И тут как-то раз я был по делу в ваших краях и зашел к ней в отделение. Она сидела в ординаторской и пила кофе с каким-то молодым человеком; их с трудом можно было разглядеть сквозь табачный дым - Аля смолила, как паровоз, одну сигарету за одной.

Посетителем оказался этот самый Кирилл - она нас познакомила; светловолосый, высокий, тонкий в кости, но с развитыми плечами, при этом одухотворенное лицо с высоким лбом и интеллект светится в глазах - словом, мечта любой девушки, и тем более такой, как Аля. Волшебный принц во плоти… Ты взрослая женщина, Лида, к тому же медик, и я с тобой могу говорить о том, о чем бы я не стал говорить со своей женой: я не просто чуял - я всеми своими чувствами ощутил, как Аля тянулась к нему. То было чисто физическое, плотское желание. Причем оно было исключительно односторонним. Этот паршивец просто не мог этого не ощущать - атмосфера была буквально насыщена сексом, казалось, еще немножко - и заискрится. Ты знаешь меня, Лида, я не новичок в любви - но никогда ни одна женщина не желала меня так, как Александра этого негодяя… Можешь мне не поверить - но даже я смутился; мне вся эта ситуация показалась просто неприличной.

- Почему негодяя? - машинально переспросила я.

- Потому что он прекрасно все видел, понимал - и использовал ее. Она мне проговорилась, что собиралась идти мирить его с родителями, улаживать конфликт на работе… Она готова была для него на все. В тот же вечер я, даже отложив свиданье - чего ты смеешься, девица была очень стоящая - поехал к Але домой и серьезно с ней поговорил. В этот раз я довел ее до слез. Наверное, я по молодости высказал ей всю правду, как она есть, надо было помягче. И про нереализованное либидо говорил, и про неприличное поведение на глазах у больных и коллег, и про нарушение врачебной этики… Мне сейчас самому стыдно - надо было быть большим дипломатом. Но мне очень хотелось, чтобы она поняла, как это выглядит со стороны - она так ценила свою работу, что отказалась бы от всего, что могло повредить ее репутации. И потом, я очень испугался за нее саму.

Вахтанг замолчал; такое серьезное, с оттенком сожаления, выражение лица я видела у него только раз в жизни - на крыльце загса, когда церемония его бракосочетания с Юлей задерживалась, и он в последний раз свободным человеком вглядывался в морозные просторы с тайной мыслью - не удрать ли, пока не поздно?

- А что потом?

- Потом? Два месяца она не приходила и почти не звонила - так что даже мать забеспокоилась. Потом был мамин день рожденья, и Аля пришла как ни в чем не бывало и во время танцев - она в тот вечер была в ударе и даже танцевала с моими друзьями - отвела меня в сторону и сказала: «Спасибо. Ты был абсолютно прав». У меня от души отлегло. Еще через месяц я как-то спросил у нее, что стало с Кириллом? Она спокойно ответила мне, что давно с ним не виделась и это ее не интересует. Так что, думаю, это не тот вариант, который ты ищешь. Но если ты хочешь копать глубоко - а ты все равно будешь это делать, что бы я ни говорил - ты должна об этом знать.