Как Сюй Саньгуань кровь продавал - Юй Хуа

– Сахар – это ценность.

Он отсыпал себе в руку сахару и продолжил:

– Нежный, как девичья кожа, да?

Слизнул с руки сахар, зажмурился от удовольствия и замер. Но потом аккуратно завернул пачку и пододвинул ее к Сюй Саньгуаню. Тот отодвинул ее обратно:

– Вы уж возьмите.

– Не могу – не беру с масс ни иголки, ни нитки.

– Специально для вас покупал – кому же я его отдам?

– А ты сам потихоньку съешь.

– Разве такой сахар можно есть самому? Он подарочный!

– Твоя правда, такой сахар самому есть жалко.

Староста Ли отсыпал на ладонь еще сахару и слизнул. И опять отодвинул пачку. Сюй Саньгуань сказал:

– Да вы берите. Я не сболтну, никто не узнает.

Староста Ли рассердился:

– Я полизал, только чтобы тебя не обижать. А ты решил мне все подсунуть!

Сюй Саньгуань увидел, что он и правда обозлился, и ответил:

– Ладно, ладно, забираю.

И положил пачку в карман. Староста Ли проводил сахар взглядом, постучал по столу и спросил:

– Так как тебя зовут?

– Сюй Саньгуань.

– Где-то я про тебя слышал…

– Я к вам приходил.

– Нет, не то… Вспомнил! Ха-ха, так это тебе жена наставила рога!

Перед тем как нести деньги Фану-кузнецу, Сюй Саньгуань зашел в ресторан «Победа», сел за столик у окна и вспомнил, как они с А-Фаном и Гэньлуном заказывали здесь еду и вино. Он ударил по столу и подозвал официанта:

– Тарелку жареной печенки и два ляна рисового вина!

Тот кивнул и пошел дальше, но Сюй Саньгуань сдержал его движением руки: он чувствовал, что чего-то не хватает. Официант протер и без того чистый стол и спросил:

– Что-нибудь еще?

Но Сюй Саньгуань никак не мог вспомнить.

– Ступай, я тебе потом скажу.

Вдруг его озарило и он рявкнул:

– Вино подогрей!

Когда Сюй Саньгуань отдал деньги Фану-кузнецу, тот сказал:

– Зря я тогда позвал шестерых мужиков с двумя тачками – всё твое добро и в одну влезает.

И они повезли вещи Сюй Саньгуаня обратно: один катил тачку, двое придерживали мебель. У дверей его дома мужики заметили:

– Отдал бы деньги вчера – не таскали бы мы туда-сюда барахло.

Он возразил:

– Нет, пока человека нужда не заставит, он ничего и не сделает – либо не додумается, либо не решится. Фан-кузнец, если бы не лечение сына, ты бы меня не обобрал, ведь верно?

Не успел Фан-кузнец кивнуть, как Сюй Саньгуань хлопнул себя по башке и крикнул:

– Ну всё!

Мужики не поняли, то ли он сам себя побить хочет, то ли просто дурью мается. А Сюй Саньгуань чуть не плача кричит:

– Я забыл воды попить!

– Какой воды?

– Всё равно какой!

Сюй Саньгуань закатал рукав и посмотрел на красный след от иглы.

– Продал две плошки неразведенной!

– Какие две плошки?

А тем временем Сюй Юйлань сидела на лежанке в доме своего отца и сквозь слезы перечисляла все, что у них увезли, а потом перешла и к тому, чего не увозили:

– Десять лет собирала, а они за два часа утащили! Даже два куска шелка, что ты дал мне в приданое, и те не оставили. Я их берегла, ничего из них не шила…

У отца от жалости тоже глаза покраснели. Но пока они плакали, Фан-кузнец со товарищи привезли вещи обратно и ушли. Вернувшись, Сюй Юйлань обнаружила, что все плоды десятилетнего труда на месте – и сундуки, и стол, и табуретки… Постояла она, поизумлялась и лишь тогда заметила, что у стола сидит Сюй Саньгуань, который вместе с ней наживал добро десять лет.

Сюй Юйлань спросила Сюй Саньгуаня:

– У кого ты занял?

Вытянула руку и стала трясти пальцем перед самым носом Сюй Саньгуаня. Нос у Сюй Саньгуаня зачесался, он отодвинул ее руку, но жена вытянула другую и сказала:

– Фану-кузнецу ты долг вернул, а у других занял. Ломаешь одну стенку, чтобы починить другую – а в первой-то дыра! Говори, у кого занял?

Сюй Саньгуань засучил рукав, показал Сюй Юйлань след от иглы:

– Видишь? Видишь тут место красное? Будто клоп укусил? Это меня в больнице самой толстой иглой кололи.

Сюй Саньгуань опустил рукав и закричал:

– Я кровь сдал! За Хэ Сяоюна! Купил себе рога!

Услышав это, Сюй Юйлань запричитала:

– Как же ты кровь сдал, а мне ни слова! Конец нашей семье – у нас мужик кровь сдает! Люди узнают – что они скажут? Скажут, совсем Сюй Саньгуаню жить не на что, вот он и пошел кровь сдавать.

Сюй Саньгуань сказал:

– Не ори! Орать не будешь – люди не узнают.

Но жена продолжала голосить:

– Я еще когда девчонкой была, мне отец говорил: кровь – она от предков. Можешь хворостом торговать, дом, поле продать… только не кровь. Даже когда тело свое продают, кровь продавать нельзя. Вместе с телом продаешь себя, а вместе с кровью – своих предков. Сюй Саньгуань, ты предков продал!

Сюй Саньгуань сказал:

– Не ори! Что ты мне тут мелешь?

Сюй Юйлань залилась слезами:

– Я и подумать не могла, что ты кровь продашь. Что хочешь продавай, но кровь-то, кровь! Дом, кровать – все продай, но кровь не трожь!

Сюй Саньгуань сказал:

– Не ори! Говоришь, зачем я кровь продал? Чтобы рога купить!

Сюй Юйлань зарыдала:

– Слышу, слышу, как ты меня оскорбляешь. Ведь ты меня ненавидишь, потому и оскорбляешь.

Тут Сюй Юйлань, продолжая рыдать, направилась к двери, и Сюй Саньгуань зашипел ей в спину:

– А ну вернись, дрянь! Опять на пороге усядешься на всю улицу вопить!

Но Сюй Юйлань на порог не села: перешагнула его, повернулась и пошла. Сначала по переулку, потом по большой улице до самого конца, потом по другой, потом опять в переулок и к дверям Хэ Сяоюна.

Встала у раскрытых дверей, одернулась, расчесала пальцами волосы, прочистила горло и обратилась к присутствующим:

– Все вы Хэ Сяоюновы соседи, все знаете, какой он мерзавец, как он от сына родного отказывается, знаете, что я в прошлой жизни нагрешила, вот в этой жизни Хэ Сяоюн меня и поимел. Но нынче я не о том пришла сказать. А пришла я вам сказать вот что: только сегодня я поняла, что жгла в той жизни благовония, вот и вышла за Сюй Саньгуаня. Знали бы вы, какой мой Сюй Саньгуань хороший – такой хороший, что говори три дня и три ночи – не расскажешь. Я про другое не буду, только скажу, как он кровь сдал – он для меня, для Первого моего, для семьи нашей – пошел в больницу кровь сдавать. Вы подумайте: ведь если кровь сдать, то и помереть можно, ну, не помрешь – так голова закружится, все поплывет, сил не станет, а моему Сюй Саньгуаню для меня, для Первого моего, для семьи нашей и жизни не жалко!