Нью-Йорк - Москва - Любовь - Анна Берсенева

И все это время Алиса чувствовала, как сильно Марат ее хочет, и это чувство будоражило больше, чем весенний воздух, шелест мокрых веток, вино и музыка.

А потом они зачем-то пошли в этот дурацкий клуб.

– Ты же сама хотела, – сказал Марат. – Сама же говорила, что мы нигде не бываем.

Он напомнил об этом впервые с того вечера, когда они поссорились прямо на ночной зимней улице. Марат тогда вернулся домой под утро и, кажется, пьяный. Или не пьяный, а просто беспокойный, чем-то возбужденный. Алиса не очень это поняла, потому что не вышла из спальни, а он туда не вошел – лег спать на диване в гостиной. Вообще-то это было условное деление, на спальню и гостиную, просто в Алисиной комнате стояла их общая кровать, а в комнате Марата они смотрели вечерами телевизор, сидя на диване.

На этом диване он и лег спать той ночью один.

Утром они столкнулись на кухне, и Марат спросил:

– Ты кофе будешь или чай заварить?

Он смотрел исподлобья, глаза его блестели тем непонятным темным блеском, который так будоражил Алисино воображение. Меньше всего ей хотелось сейчас выяснять с ним отношения. Она вообще не нуждалась в какой-то особой проясненности своих отношений с людьми, которые что-то в ее жизни значили.

– Кофе, – ответила Алиса. – Ты не помнишь, у нас есть молоко?

Марат вышел из кухни; хлопнула входная дверь. Алиса открыла холодильник – молока не было. Через десять минут дверь открылась снова и Марат возник на пороге кухни. Снег лежал у него на волосах крупными хлопьями; он выходил без шапки. В руке он держал стеклянную бутылку – «Можайское», которое любила Алиса.

– Прости, – сказал он. – Я… Я ночью пьяный был и молоко все под утро выпил.

Алиса засмеялась. Весь он был в этом – извиниться, но так, чтобы не задеть то, что он считал своей мужской гордостью, а Алиса – мальчишечьим гонором.

– Не ревнуй меня, – сказала она. – Я тебе не изменяю.

– Не говори про это. – Его лицо застыло. – Даже в шутку… Не говори!

Она только вздохнула. А что оставалось делать? Или расставаться, или мириться с глупой его ревностью. Расставаться с ним Алиса не хотела.

Он не любил вспоминать о той ночи и никогда о ней не говорил. Но, наверное, думал, если спустя два месяца вспомнил о том, что именно она тогда говорила.

Поэтому Алиса не стала спорить, поэтому они оказались ночью в этом отвратительном клубе, где совсем молодой парень, у которого голова должна быть занята живой жизнью, а не мертвыми муляжами, платит несколько тысяч долларов за то, чтобы сидеть за одним столиком, а не за другим, и следит за тем, как девушка держит бокал, чтобы в зависимости от этого строить с ней отношения…

О том, сколько стоит вход в эту идиотскую VIP-зону, Алиса узнала только от этого самого Бо, иначе, конечно, вообще не вошла бы сюда. Она не понимала лишь одного: неужели Марат отдал заработанные в несколько месяцев деньги за сомнительное удовольствие провести здесь вечер?..

Этот вопрос она собиралась задать ему сразу же, как только найдет его в казино.

Казино оказалось под стать всем остальным помещениям клуба. В дороговизне его отделки чувствовался даже стиль; впрочем, Алису он нисколько не впечатлил. Ну, стиль, так ведь он и должен быть у любого ресторана, бара, кафешки, они ведь для того и выдуманы, чтобы менять собою настроение людей, которые в них приходят.

Казино «Континенталь» было оформлено под заведение с традициями.

«Может, они и правда есть? – подумала Алиса, обводя взглядом лепнину на стенах, тяжелые драпировки из бордового бархата, золотые бра, похожие на канделябры. – Может, здесь и сто лет назад казино было, а просто я не знаю?»

Она в самом деле не знала, были ли в Москве сто лет назад казино, но ей почему-то не верилось, чтобы традиции могли быть в Москве хоть у чего-нибудь, связанного с богатством. Слишком оно здесь было убогое, это богатство, слишком кичилось собою. Как мальчишка с печатью натужного снобизма на лице кичился своим представлением о том, как следует вести себя какой-то мифической элите, к которой он сам же себя и причислил.

Впрочем, мысль обо всем этом занимала ее недолго. Алиса прошла между столами, за которыми играли в «блэк-джек», к центру зала – к столу, где крутилась с тихим звоном рулетка и низко висящая тяжелая люстра освещала лица игроков. Марат сидел напротив крупье. Его лицо казалось то бледным, то пылающим, хотя люстра светила ровно.

Алису он не заметил. Она остановилась неподалеку от стола и стала ждать, когда остановится пущенный крупье шарик. Шарик остановился, кто-то ахнул, кто-то засмеялся и зааплодировал, кто-то в досаде стукнул кулаком по столу… Марат остался неподвижен, и даже не просто неподвижен – лицо его окаменело, и во всех чертах этого застывшего лица проглянуло то самое, что Алиса заметила в нем однажды, когда он спал, и назвала про себя суровостью древнего воина, степного воина. То, что так манило ее к нему, так будоражило загадкой.

И только теперь, в казино, после его проигрыша – а Марат наверняка проиграл, потому что крупье не придвинул к нему ни одной фишки, – Алиса наконец поняла, как на самом деле называется главное в нем.

Это был дремлющий азарт. Или затаившийся азарт, так точнее. Его азарт вынужден был прятаться – из-за работы, из-за мелких забот, из-за общения с людьми, из-за секса, – но он был в нем всегда. И именно в том, что Алиса не догадывалась прежде о его азарте, состояла для нее Маратова загадка и притягательность…

«Но… как же? – растерянно подумала она. – Что, значит его загадка в азарте? Только в этом?!»

Неприятно было думать, что ее притягивала к мужчине только эта, такая для нее, в общем-то, неважная страсть – азарт, который он тщательно скрывал и которого она просто не сумела в нем распознать… Но Алиса не привыкла обманывать себя ни в чем, и как только у нее появилась точная догадка, она тут же назвала ее точным словом.

Марат встал из-за стола и пошел к выходу из казино. В его походке не чувствовалось отчаяния проигрыша – она была стремительна и вкрадчива, как у тигра. Помедлив немного, Алиса пошла за ним.

Она думала, что догонит его, возможно, уже на улице, так быстро он шел. Но когда Алиса оказалась в холле, Марат стоял в углу, рядом с бронзовой пепельницей, и разговаривал с каким-то мужчиной, высоким и длинноногим, как аист. Оба они стояли к Алисе спиной. Она подошла так близко, что ей было слышно каждое их слово. Они ее не видели, потому что ее отделяла от них портьера. Впрочем, даже и без портьеры они едва ли ее заметили бы: им ни до кого не было дела, и Алиса могла сколько угодно прислушиваться к их разговору.

– Я тебе сказал, что последний раз даю? – лениво растягивая слова, процедил Маратов собеседник. – Я тебе что, непонятно сказал? Ты ж вроде парень понятливый.

– Понятливый, – эхом откликнулся Марат.

Голос его звучал глухо и как-то маловменяемо.