Потерянный Ван Гог - Джонатан Сантлоуфер

Я ответил, что работаю сейчас в стиле Бекмана и Киршнера.

– Итак, вы поклонник «энтартете кунст»? – Она посмотрела на меня поверх очков взглядом экзаменатора.

– Да, «дегенеративного искусства».

– Вижу, вы в теме.

– Я преподаю историю искусств, так что знаком с этим термином. Выставка прошла в… – Я замолчал, пытаясь вспомнить дату.

– В 1937 году, – подсказала она. – Около 650 предметов, картин, скульптур, гравюр, все они были конфискованы нацистами из немецких музеев. Более двух тысяч украденных произведений искусства были выставлены на всеобщее обозрение с насмешливыми комментариями на стенах вокруг… «оскорбление немецкой женщины, еврейская тоска по дикости, расовым идеалом дегенеративного искусства стал негр!» – Она остановилась и перевела дыхание. – Вам повезло, что вы занимаетесь своим искусством в наше время, мистер Перроне. Вас могли уволить с преподавательской должности, запретить выставлять и продавать ваши работы, и даже вообще запретить творить, как художникам-«дегенератам».

Я ответил, что я вообще везунчик, и она продолжила говорить о выставке.

– Как вы, наверное, знаете, это была сенсация. Немцы выстроились в очередь, более двух миллионов человек посетили выставку за первые шесть недель. В отличие от другой параллельной выставки, Große Deutsche Kunstausstellung.

– «Великое немецкое искусство», – перевел я.

Она одобрительно кивнула. Смит начал было что-то говорить, но она перебила его.

– Да, это как раз было шоу, санкционированное государством, скучная выставка портретов, пейзажей и персонажей немецких мифов, которую мало кто удосужился посмотреть. Забавно, не правда ли – нацисты ожидали, что люди осудят «дегенеративное» творчество, и некоторые так и делали, говорят, даже плевали на произведения искусства – но они толпой шли на него посмотреть. В конечном итоге, нацисты помогли прославить искусство, которое ненавидели. – Ван Страатен достала из темно-красной сумочки с золотой подкладкой пачку сигарет «Данхилл». – Не возражаете?

Она открыла пачку и предложила нам. Смит взял сигарету, и она достала старинного вида зажигалку, латунную или даже золотую. Смит наклонился, чтобы прикурить.

– «Дер Рёмер»? – прочитал он вслух выгравированную надпись на зажигалке.

– Да… подарок. – Она закрыла зажигалку и бросила ее обратно в сумочку.

– Что стало дальше с работами выставки дегенеративного искусства? – спросил я.

– Большая часть была уничтожена. В 1939 году нацисты сожгли почти пять тысяч произведений искусства во дворе Берлинской пожарной части. В 1942 году еще больше произведений искусства было сожжено на территории музея Же-де-Пом в Париже.

– Вы действительно настоящий эксперт, – сказал Смит. – Я думал, что вы специализируетесь на постимпрессионизме.

– Моя специализация – Ван Гог, который оказал большое влияние на дегенеративное искусство, вернее, на немецкий экспрессионизм.

Смит еще раз спросил, кто в аукционном доме мог знать о визите Аликс.

– Только я, – ответила она.

– Только вы, – повторил он, потом похвалил ее сигареты, поблагодарил, встал, и мы откланялись.

На улице нам пришлось кричать, чтобы расслышать друг друга сквозь грохот, который производила разбивавшая тротуар ремонтная бригада.

Я сказал, что Ван Страатен наверняка первым делом предположила, что Аликс принесет Ван Гога. Смит согласился, но не счел это предосудительным:

– Их всего пятеро, так что один из пяти – не самая плохая вероятность.

– Но она снова заговорила о нем, когда упомянула дегенеративное искусство.

– Ни фига себе «упомянула» … Целая лекция!

– Но интересная ведь, – возразил я. – Интересно и то, что она знала, в каком отделе Интерпола ты работаешь, и чем я занимаюсь. Она наводила справки.

– Все так делают… Да, кстати, и нам бы не мешало. – Смит потыкался в телефоне. – «Дер Рёмер». Зажигалка производилась во Франкфурте, в Германии, в 1940-х годах. Пишут, что очень редкая. – Он оторвал взгляд от сотового. – И еще одну вещь могу сказать… Она не голландка.

– С чего ты взял?

– За двадцать лет работы в такой международной организации, как Интерпол, и ты бы научился распознавать акценты, Перроне. Я разберусь с этим, если еще раз ее встречу. А пока что попробую навести о ней справки.

Он еще раз заглянул в телефон и сказал, что ему пора. Когда я спросил, куда он спешит, Смит ответил, что я у него не единственный клиент.

– Ты же только с нами собирался работать? – удивился я, но он уже зашагал прочь под грохот отбойных молотков.

16

Отправив копии удостоверений личности своих визитеров по нужному адресу, Аника Ван Страатен откинулась на спинку стула, стянула ботинки и помассировала ступни. Сколько лет мне еще заниматься этим, подумала она. Перед ее мысленным взором пронеслась вереница образов: соляные шахты, хранилища, контрольно-пропускные пункты на границах, Национальная безопасность, фотография дедушки, стоящего на коленях… Она выпрямилась. Столько, сколько потребуется.

Мысли вернулись к недавним посетителям. Агент Интерпола Смит и художник Люк Перроне, который собирается выставляться в галерее Бюлера. Какое отношение они имеют к этому делу? Пока не ясно. А тут еще эта девушка, Алексис Верде, и ограбление…

Она закурила и провела большим пальцем по выгравированному на зажигалке названию. Не то чтобы подарок, это она сама взяла себе на память, вроде талисмана. Хотя она не была ни сентиментальной, ни суеверной.

Поигрывая браслетами на руке, Аника вспоминала разговор и сердилась на себя за то, что слишком разговорилась, чуть не проболталась, что подозревала – да что там – знала наверняка, о какой картине говорит Алексис Верде. Хуже того, позволила втянуть себя в разговор о дегенеративном искусстве, выпендривалась, как это глупо и непохоже на нее. Благоразумие и сдержанность превыше всего.

Телефон на столе завибрировал, пришло сообщение: картинка получена подробности позже.

Слишком долго приходится ждать, подумала она. Она стерла сообщение, подумала и набрала номер Диспетчера. Желательно, чтобы он был готов, чисто на всякий случай.

17

Дженнифер перелила красное каберне в стеклянный кувшин и поставила его на стол. Обстановка в доме в Верхнем Ист-Сайде была идеальной, хотя она часто представляла себе другую квартиру, в Амстердаме, и картины, которые все время появлялись и исчезали. Все там было временным, и Дженнифер боялась, что и она тоже, хоть и старалась удержаться, делая все, о чем он просил.

Она старательно разложила столовое серебро на льняной скатерти. Он научил ее любить красоту.

Она подумала об Аликс и найденной картине «по нашей теме». Заново прокручивая в голове весь разговор, Дженнифер вспоминала, как расспрашивала ее, прощупывала, давила, поддразнивала. «Кто-нибудь из старых мастеров? А, нет, ты же сказала, по нашей теме… Акварель Сезанна, вроде тех, что мы видели в музее современного искусства? Ой, Аликс, ну скажи!»

Но Аликс снова отказалась, хотя Дженнифер чувствовала, как ей хочется поделиться информацией.

«Лотрек? Гоген? Что-нибудь с Таити