Темные ангелы нашей природы. Опровержение пинкерской теории истории и насилия - Philip Dwyer

недоедание и перемещение, невидимо для определения насилия, которое произвольно ограничивается войной и преступностью. Перспектива, ориентированная на жертву, позволила бы нам учесть тот факт, что многие женщины подвергаются несмертельному насилию на рабочем месте и в других общественных местах. Я не утверждаю, что эти виды насилия обязательно возросли за последние столетие или два. Я утверждаю, что снижение уровня насильственной смерти со времен Средневековья или, тем более, с эпохи плейстоцена может показаться не столь значительным, если сравнивать с базовым уровнем устойчивых форм структурного насилия. Как бы ни была ужасна насильственная смерть, в конце концов, она переживается гораздо реже, чем рутинные травмы и унижения структурного насилия.

Если мы определяем насилие с точки зрения жертв, то адекватной мерой насилия будет квант боли и унижения жертв. Я легко могу представить себе возражение на это: боль и страдания в прошлых обществах не поддаются прямому измерению. Но и насилие тоже. Мы всегда вынуждены прибегать к косвенным показателям. В таком случае, почему бы не отдать предпочтение такому ориентированному на жертву косвенному показателю, как хронический стресс, который позволяет включить в уравнение структурное насилие? В археологической летописи хронический стресс может быть измерен косвенным образом с помощью показателей роста и повреждения твердых тканей суставов и зубов. В ХХ веке хронический стресс также можно измерить с помощью таких простых показателей, как продолжительность жизни, ожирение, сердечно-сосудистые заболевания и уровень опиоидной зависимости. Мы узнаем, что хронический стресс связан с бедностью и состоянием бесправия. Важно, что значение имеет не абсолютная, а относительная бедность. Как отметил в 1999 г. Амартия Сен, афроамериканцы в целом богаче, чем жители индийского штата Керала. Однако, по данным Сена, состояние здоровья афроамериканцев было хуже, чем у жителей штата Керала, что является следствием их относительной бедности. Если важна не абсолютная, а относительная бедность, то есть основания полагать, что за последние полтысячелетия структурное насилие усилилось.

А теперь перейдем, пожалуй, к самому главному вопросу: Почему важно, что насилие снизилось? То, что такое снижение, на первый взгляд, может показаться благом, - лучшая причина для того, чтобы внимательно изучить этот вопрос, поскольку интуиция здравого смысла, как в свое время наглядно продемонстрировал Эйнштейн, не всегда дает точное представление о том, как на самом деле устроен мир. Как уже говорилось в этой главе, авторы антиутопической фантастики, за исключением Олдоса Хаксли, легко представляют себе мир, в котором насилие уменьшилось, но люди, тем не менее, несчастны. В грандиозном историческом видении Пинкера снижение уровня насилия само по себе является косвенным показателем чего-то другого, а именно счастья. Поскольку насилия стало меньше, люди стали счастливее. Или, по крайней мере, должны быть счастливее, и так бы и было, если бы эти проклятые историки делали свою работу и не пытались убедить людей в том, что современность так плоха.

Многие аргументы в пользу прогресса оказываются идеями о прогрессе счастья. Но все эти аргументы, в том числе и аргументы Пинкера, не учитывают один из важнейших выводов последних десятилетий исследований в области психологии благополучия. Мы привыкли к тому миру, в котором живем, и наши меры счастья и удовлетворенности определяются параметрами возможного в настоящем времени. Наше субъективное благополучие привязано к заданной точке, определяемой нашими личностными характеристиками. События жизни - выигрыш в лотерею, травма в результате несчастного случая - приводят к тому, что ощущение счастья то усиливается, то ослабевает. Но своего рода психологическая резинка постоянно тянет нас обратно к заданной точке.

Вопреки косвенным предположениям Пинкера, субъективное благополучие не определяется периодическими переживаниями, такими как насилие. Хотя на него может постоянно влиять ряд структурных факторов, в том числе и структурное насилие, о котором говорилось выше, субъективное благополучие определяется в первую очередь привязанностью к семье, друзьям и вещам. Субъективное благополучие мужчины или женщины, живших, например, в плейстоцене, определялось бы опытом жизни в теплой, поддерживающей и вознаграждающей социальной среде, а не объективным состоянием бедности группы, опасностями ночи, эпизодическим насилием или сном на сырой земле. Черты личности, связанные с субъективным благополучием, не могли развиться, если бы люди в прошлом никогда не были счастливы, как нам хотелось бы верить в мрачное видение "Лучших ангелов".

Пинкер перепутал историю с биографией. Риторическим жестом большой силы он предлагает читателю представить себе жизнь, охватывающую века от Средневековья до наших дней, подобно иммигранту, покинувшему ужасы Третьего мира ради комфорта Америки. Но это призрачный аргумент. Целые группы населения, все их поколения, никогда не смогут получить такой опыт, потому что это происходит слишком медленно. В каждую эпоху люди выверяют свое ощущение благополучия в соответствии с условиями дня. Подумайте об этом так: через сто лет медицина, возможно, вылечит наш чих и наш зуд. Но если вашим правнукам не посчастливится пережить эти изменения в течение своей жизни, то отсутствие чиха и зуда не сделает их счастливее вас. Хотя история может рассказать о постоянных изменениях в человеческом обществе, технологиях и материальной культуре, субъективное благополучие исторически неизменно. Это важное замечание было высказано историком счастья Даррином МакМахоном. Этот тезис стоит оспорить, но если МакМахон прав, а Пинкер ошибается, то долгосрочные сдвиги в уровне насилия не могут оказать никакого влияния на совокупный уровень субъективного благополучия. Прошлое никогда не было долиной слез, и никакое снижение уровня насилия не принесет большего счастья.

Я за то, чтобы заниматься глубокой историей насилия. Однако эта история должна ставить во главу угла жертву, а не агрессора. С точки зрения жертвы, насилие - неизбежная черта человеческой жизни, даже если, как секс или еда, оно принимает различные формы. Глубоко вплетенное в отношения власти и господства, насилие долговечно и протеистично. Оно действует как на виду у всех, так и в закоулках человеческих отношений. В свете глубокой истории насилия мы обязаны осознавать его присутствие, распознавать его формы и находить способы борьбы с ним.

 

Глава 3. Пинкер и использование и злоупотребление статистикой при написании истории насилия

 

Даг Линдстрем

В книге "Лучшие ангелы нашей природы" Стивен Пинкер утверждает, что "насилие снижалось на протяжении длительных отрезков времени" и что мы, возможно, живем в "самую мирную эпоху за все время существования нашего вида". Без каких-либо дальнейших колебаний Пинкер также заявляет, что негосударственные общества были гораздо более жестокими, чем современные государственные, "даже в их самые раздираемые войной века". "Если прошлое - это чужая страна, то она шокирует своей жестокостью. Легко забыть, насколько опасной была жизнь раньше, насколько глубоко жестокость была вплетена в ткань повседневного существования". В подтверждение этих утверждений Пинкер