Охотники за Попаданцами - Павел Барчук

— Что, говорю, Вам тут нужно? Почему посторонние на вверенной мне территории⁈ — Повторил я для особо одарённых.

На последней фразе снова обернулся к Матюше. Вопрос о территории предназначался ему. Тем более, режиссёр, вроде, отживел. Уже не выглядел бледновато-синеньким. Матюша развёл руками, намекая на то, что к данному факту не имеет никакого отношения, и супруга уволенного актера пробралась во Дворец Культуры самовольно.

— Так Вы же умерли! А теперь выясняется, что вовсе нет…– Сделала, наконец, далеко идущий вывод Ласточкина.

Буквально секунду ее лицо выглядело озадаченным, а потом вдруг посветлело. В глазах мелькнула далекая тень мыслительного процесса.

— Прекрасно! Вот сейчас мы и разберёмся! — Сообщила она радостным голосом, моментально переключаясь с состояния шока на состояние борьбы за справедливости.

Даже ее грудь стала как-то выше. Супруга невинно изгнанного Ласточкина расправила плечи и начала медленно наступать на нас с режиссёром.

— По какой причине вчера мой супруг, Леонид Пахомович, был исключен из состава актерской труппы нашего Дворца Культуры?

Марина Эдуардовна перекинула сумочку, висевшую у нее на локте правой руки, в левую руку. Сделала она это с такой экспрессией, что едва не зацепила меня ридикюлем, который пролетел в каких-то сантиметрах от моего лица.

— По причине того…– Было всего несколько секунд, чтоб дать правильный ответ. И еще я понимал, объясняться с этой особой бессмысленно. Она не станет слушать никаких доводов разума. Значит, нужно просто говорить коротко и по делу. — По причине того, что он… Идиот! А мы, знаете ли, серьёзная организация. Нам идиотов не нужно. Я перед тем, как войти, слышал, Матюша Сергеевич Вам популярно все объяснил. Припомнил, так сказать, случаи, в которых проявились все «таланты» Вашего мужа.

— Ну… Вы… Фух!– Ласточкина остановилась, а потом громко выдохнула.

Ее очевидно начало колбасить от злости и негодования. Она подняла руку и, выпрямив указательный палец вверх, несколько раз потрясла им в воздухе.

— Я до самых верхов дойду! Я вас выведу на чистую воду. Я…

Не договорив, Марина Эдуардовна крутанулась на каблуках, повернулась к двери и маршем направилась в сторону выхода. Перед тем, как покинуть кабинет окончательно, снова остановилось, через плечо посмотрела на меня.

— Солдафон и самодур! — Выкрикнула она. — А Вы — бездарность и…и тоже самодур!

Видимо, разнообразие оскорбительных эпитетов у нее закончилось, поэтому Матюше досталось то же «звание», что и мне.

— Я вашу эту…– Она снова на секунду зависла, соображая, что пообиднее сказать. — Эту вашу гидру капитализма, раздавлю!

С этими словами Ласточкина выскочила из кабинета, громко хлопнув дверью.

— И при чем тут гидра? — Задумчиво спросил я вслух, глядя, как с потолка сыпется на пол штукатурка.

— То есть, против капитализма Вы ничего не имеете?

Матюша смотрел на закрытую дверь, с озадаченным выражением лица. Правда, буквально сразу пришел в себя и переключился на более интересную тему.

— Павел Митрофаныч! Да Вы объясните, наконец, как такое возможно? Я ведь сам вчера Вас с доктором отправлял в больницу. А вечером нам позвонили, сюда, на рабочий телефон Дворца. Сообщили о Вашей кончине. Мол, сердце не выдержало. Я еще подумал, ну, как так? Что за нелепость. Войну человек прошёл, до Берлина добрался с парочкой ранений, а тут — сердце. Обидно, честно слово!

— Врачебная ошибка. — Ответил я коротко, а затем прошел к большому столу, заваленному ворохом каких-то бумаг. На самом деле, оценивал обстановку, пользуясь случаем. Пока что, режиссер точно не казался мне Попаданцем. Не вижу в нем никаких несоответствий. Творческая личность, со стоящими двбом волосами, оттопыренными ушами и следами чернил на щеке. Так понимаю, Ласточкина застала его в разгар рабочего процесса.

После беглого осмотра понял, на столе валяются наброски. Что-то типа написанного от руки сценария пьесы.

— Значит, так…Матюша… — Я поморщился. Такое чувство, будто не с взрослым человеком говорю, а с ребёнком. Все из-за этого Матюши, — Слушай, что за убогое имя… Как тебя папа с мамой назвали?

Режиссер от моего вопроса немного растерялся. Видимо, никому в голову прежде не приходила мысль интересоваться этим.

— Так… Ну…Матвей я. — Его взгляд стал настороженным. Он ничего хорошего от Голобородько не ждал и подозревал подвох даже в столь обычном разговоре. Да уж… Действительно директор ДК их тут держит в черном теле.

— Ага. Хорошо. Матвей Сергеевич, мне нужно, чтоб сегодня ты собрал весь наш коллектив, через пару часов. Имеется мысль провести собрание. Срочное. Явка строго обязательна.

— Так что его собирать? Сегодня — спектакль. Они и без того все будут на месте. Правда, чуть позже того времени, о котором Вы говорите. Кстати, Павел Матвеевич, что с ма́тами?

— С какими матами? — Я слушал режиссёра в полуха, соображая, как лучше поступить. Устроить настоящее собрание, под любым подходящим предлогом? Загнать всех в одно помещение и оценить со стороны. Или лучше каждого пригласить для личной беседы? Или использовать оба варианта?

— Со спортивными матами, конечно. Или мешки. Вы обещали мешки с песком. Павел Матвеич, нам без них никак. У нас Катерина убьется к чертовой матери, если мы ничего не предпримем.

— Кто? Я обещал? — Мое лицо, наверное, выглядело сейчас немного глупо. Просто я усердно пытался вспомнить, кто такая, Катерина и почему она должна убиться. Такого имени Настя точно не говорила. Никаких драматических историй тоже не рассказывала.

— Конечно! Вы же директор. — Матюша тряхнул головой в попытке закинуть назад одну из лохматых прядей, упавших ему на глаза.

— Это я в курсе. Да. А…зачем нам мешки с песком?

— Ну, Вы что, Павел Матвеич. Обсуждали ведь. Сегодня — премьера. У нас Островский, «Гроза». Там Катерина прыгает в Волгу. «Волгу» мы организуем в оркестровой яме. Она у нас хоть и не сильно большая, но сойдёт. Только надо условия создать для утопления героини, так сказать. Это — ключевая сцена всей пьесы. Понимаете… Символическое изображение…

— Понял! — Я поднял руку, останавливая словесный поток режиссёра.

Он явно сел на своего любимого конька и собрался рассказать мне какие-то режиссёрские примочки. По крайней мере, когда Матюша начал говорить по пьесу, его взгляд потерял адекватность. Стал туманным.

— Нужна Волга для Катерины. Все понятно. Сделаем…

Я отошел от стола. Ничего интересного там нет. Быстро окинул взглядом всю комнату. Мебели — хрен да не хрена. Кроме рабочего стола имеется еще пара стульев, шкаф и вешалка на одной ноге. Нет, не похож режиссер на попаданца. Вообще. И ведет себя слишком натурально.

— Прямо сейчас и займусь. А Вы… — Я ткнул пальцем Матюше в грудь, — Не забудьте про собрание. Тогда жду всех в шестнадцать часов в зале Дворца.

— Конечно, Павел Матвеич. Все будет сделано. Вы только про Волгу не забудьте. Премьера, а у нас Катерине нормально утопиться возможности нет.

— Не забуду, Матвей Сергеевич.

Кивнул режиссёру, а потом вышел из кабинета в коридор. И сразу же угодил в женские объятия. Я в первый момент, четно говоря, не сразу понял, что происходит. Только дверь кабинета закрылась, на меня налетел настоящий ураган. Это произошло настолько неожиданно, что с моей стороны даже не было попытки сопротивления.

Меня просто схватили за грудки, прижали к стене спиной, а потом принялись одной рукой лезть куда-то под одежду, а второй тянуть мою же голову за шею вниз, к женским губам, накрашенным помадой морковного цвета.

Глава 7

О женской страсти и коварстве

— Павлуша… Как я рада…как я счастлива…живой…а они говорили… Сволочи…

Женщина упорно пыталась слиться со мной в страстных объятиях и в данном случае наши с ней желания точно расходились. Потому что лично я ни во что ни с кем сливаться не хотел, а очень даже наоборот. Желал как можно скорее прекратить публичный стриптиз, который мне грозил.

Дамочка оказалась очень шустрая. Всего лишь за несколько минут она одной рукой умудрилась вытащить рубашку из брюк. Мою, естественно, рубашку из моих, естественно, брюк. Сама она была одета в легкое платье с огромным бантом на груди. Этот чертов бант от ее активных движений постоянно топорщится и лез мне в лицо. Иногда даже в рот, в момент, когда я особо активно его открывал, собираясь возмутиться.

Кроме того чрезвычайно страстная особа подпихивала меня в сторону директорского кабинета, который находился совсем рядом. Видимо, это