Хорья фабрика - Елена Крылова

− Спасибо тебе, друг, − озадачено произнес Совин, − ты мне очень помог, − и повесил трубку.

Поужинав, он устало вошел в спальню, рухнул рядом с Алевтиной и попросил ее помыть посуду, так как сам был не в состоянии – разболелась голова. Девушка накрыла его одеялом и отправилась на кухню. Когда Алевтина стала убирать посуду со стола, она увидела лежащий на нем листок, исписанный Димой, где он пробовал производить разнообразные арифметические действия с единицей и бесконечностью:

«∞ + 1 = ∞

∞ – 1 = ∞

∞ * 1 = ∞

∞ / 1 = ∞

∞ + ∞ = ∞

∞ – ∞ = неопределенность

∞ * ∞ = ∞

∞ / ∞ = неопределенность».

Местоположение: 2

Дата: воскресенье, 20 января 2013 г. – понедельник, 21 января 2013 г.

В «Жигулях», которые тянула за собой пара чахлых лошадей, было жутко холодно, сильно трясло и воняло, причем, в воздухе салона, как и в салонах всех отечественных автомобилей, смешивались два основных запаха: влажной велюровой обивки и бензина. Второй аромат не выветрился отсюда даже спустя столько лет жизни без нефти.

Стоит ли упоминать, что ехали мы, к тому же, крайне медленно. Лошади периодически останавливались, по всей видимости, естественная потребность умереть брала над ними верх, но подбадривающие крики извозчика и не менее бодрящие удары хлыста заставляли их собрать последние силы и идти вперед.

Несмотря на то, что мне было крайне неуютно, под мерное покачивание «повозки» я снова начала дремать. Но глубоко заснуть мне так и не удалось, поскольку вскоре я почувствовала резкое торможение и услышала гневный крик извозчика:

− Куда выбежал, черт тебя дери!

Лошади были сильно напуганы, они сипло ржали, мотали головами и из последних сил упирались, отказываясь идти дальше, а извозчик пытался усмирить их хлыстом.

Макар Иванович, все это время сидевший на переднем пассажирском сидении «Жигулей», пулей вылетел из машины и с грохотом захлопнул за собой дверь. Пробежав несколько шагов, он вдруг опомнился и рванул обратно.

− Что случилось? – спросила я, когда Макар просунул руку в открытое переднее окно.

− Нам перебежал дорогу гигантский дикий хорек, − возбужденно прошептал он, словно боясь спугнуть находящееся где-то поблизости животное. – Только представьте себе, какая это удача! На Фабрике его с руками оторвут, потому что он может дать просто великолепное потомство. Осталось только поймать эту тварь.

Нашарив, наконец, нужную ему вещь, Макар Иванович, вытянул из окна руку. В руке был зажат, почти неотделимый от мрака ночи, черный револьвер.

− Разве хорек не нужен вам живым? – поразилась я.

− Легкое ранение не причинит ему особого вреда, − ответил Макар, при этом глаза его под очками непривычно блестели охотничьим азартом.

Он как будто даже подмигнул мне.

При лунном свете, с револьвером в руке этот маленький человек, такой сдержанный в обществе Хозяйки, принял иной, совершенно дикий облик.

− Я скоро вернусь, − важно сообщил он, и, взведя курок, бодрым шагом направился в гущу леса, который с обеих сторону обступал дорогу.

Извозчик же, ни слова не говоря, лишь негромко покряхтывая, слез с крыши автомобиля и принялся разводить костер у обочины дороги, и это ясно дало мне понять, что ждать придется долго. Когда костер был готов, а на капоте на заботливо подстеленном одеяльце были разложены съестные припасы, молчаливый извозчик жестом пригласил меня присоединиться к его трапезе, от которой я не смогла отказаться.

Спустя какое-то время мы, насытившись довольно неплохой домашней пищей, и все так же ни слова не говоря, смотрели на догорающий костер. Однако бесконечно так продолжаться не могло, поэтому мне пришлось нарушить тишину:

− Когда же вернется Макар Иванович? – поделилась я своими опасениями с извозчиком.

Тот пожал плечами и наконец произнес:

− Да кто ж знает, где его бесы носят. Мое дело нехитрое: забрал – привез.

Дав понять, что и без того недолгий разговор уже закончен, старик собрал в кулек недоеденные продукты, заботливо по-хозяйски спрятал их в салон автомобиля, и сам нырнул следом. Внутри он немного поворочался, устраиваясь поудобнее, после чего молодецки захрапел.

Проклиная все на свете, я несколько раз громко окликнула Макара, но мои крики натыкались на колючую стену из вековых елей, которые крепко спали в своих ночных колпаках из снега, отлетали к другой такой же стене, по ту сторону дороги, и так и умирали между ними, неуслышанные никем. Костер догорал, мороз проникал под пальто и под тонкое платье, и, подумав, что лезть в машину к старику я не хочу, а стоять здесь, переминаясь с ноги на ногу, мне, тем более, не по душе, я приняла волевое решение пойти на поиски Макара.

Естественно, забредать далеко в мои планы не входило, и я собиралась лишь пройтись немного по лесу, а когда почувствую, что начинаю сильно замерзать, повернуть обратно и по своим же следам найти дорогу назад. Освещая путь встроенной в телефон вспышкой, которую я иногда использовала как фонарь, я отправилась в путь, и тут же в ботинки мне начал набиваться снег, а голые щиколотки сковал холод.

Довольно скоро из чащи леса донесся неясный звук. На всякий случай я погасила фонарик и вгляделась в колючую мглу, в глубине которой, как оказалось, меня ожидал сюрприз. Впереди, маняще выглядывая из-за плотных еловых веток, теплились желто-оранжевые огоньки, которые выглядели настолько безобидными и притягательными, что мне показалось: пойдя к ним, я смогу получить ответы на все свои вопросы.

Не включая вспышку, я двинулась вперед и вскоре оказалась на обширной поляне, поросшей огромными, в несколько обхватов, дубами. В толстом стволе каждого дерева было проделано несколько небольших окошек, застекленных, с рамами и форточками, и именно из них лился то самое теплое сияние. Еще каждый ствол рассекали узкие полоски света, по которым можно было догадаться о наличие в деревьях и дверей, которые сейчас были закрыты. Более того, свет просачивался даже сквозь кору, а у корней слегка подсвечивался лежащий там снег. Кстати, таких глубоких сугробов, как во всем лесу, на этой поляне не наблюдалось – он был либо вытоптан, либо хорошенько расчищен.

Зачарованная увиденным, я стояла, практически одеревеневшая от холода и изумления, отчасти ставшая еще одним деревом в этом странном лесу, а мозг, тем временем, выуживал из памяти полузабытые строки моего детства: «У Лукоморья дуб зеленый…»

Очарование было разрушено внезапным стуком распахнувшейся настежь двери. По глазам нещадно резанул только что так гревший мою душу яркий свет, и строгий голос произнес: