Да будет праздник - Никколо Амманити

Антонио Дзаули был администратор Food for Fun, столичной кейтеринг-компании, которая, благодаря руководству Золтана Патровича, непредсказуемого болгар ского шеф-повара и владельца знаменитого ресторана “Регионы”, стала номером один в Риме по части организации банкетов и фуршетов.

Саверио не слушал. “А что, если ударом Дюрандаля отрубить падре Тонино голову? У него к тому же Паркинсон, я окажу ему услугу. Завтра после педиатра отвезу меч к точильщику… Нет, так получится подражание Куртцу Минетти”.

– Саверио? Ты меня слушаешь?

– Да… Извини… Ничем не могу помочь, – бросил сатанист.

– Какое к черту “ничем не могу помочь”? Ты меня даже не слушал. Ты не понял. Я в отчаянном положении. Задницей рискую из-за этой вечеринки. Целых шесть месяцев ее готовил. – Он понизил голос. – Поклянись, что никому не скажешь.

– Что?

– Сначала поклянись.

Саверио поднял глаза и заметил, как уродлив светильник в этническом стиле.

– Клянусь.

Антонио заговорщицким голосом зашептал:

– На этот праздник все придут. Назови знаменитость. Любую. Ну? Первое имя, которое придет в голову.

Саверио на секунду задумался:

– Папа.

– Да нет! Я же сказал – знаменитость. Певцы там, актеры, футболисты…

Саверио фыркнул:

– Слушай, чего ты от меня хочешь? Кого я должен тебе назвать? Пако Хименес де ла Фронтера?

– Центральный нападающий “Ромы”. Бинго!

Надо заметить, что, если было в мире слово, которое Саверио Монета ненавидел, это было то самое “бинго”. Как и все серьезные сатанисты, он ненавидел массовую культуру, сленг, Хеллоуин и американизацию языка. Будь его воля, все должны были бы по-прежнему говорить на латыни.

– Назови кого-нибудь еще!

Саверио не выдержал:

– Не знаю! И какое мне до них дело! У меня своих забот хватает.

Антонио ответил обиженным голосом:

– Да что с тобой? Чудной ты все-таки! Я предлагаю тебе и твоим приятелям возможность подзаработать да еще и поприсутствовать на самом эксклюзивном приеме десятилетия, побыть рядом с известнейшими людьми, а ты меня посылаешь в задницу?

Саверио хотелось вырвать у кузена сонную артерию и искупаться в плазме его крови, но он сел на диван и постарался успокоиться.

– Нет, Антó, прости, правда, ты ни при чем. Просто я устал. Сам понимаешь: близнецы, тесть, черная полоса…

– Да, понимаю. Но если тебе придет кто-то в голову, звякни мне. Завтра утром мне надо раздобыть четверых парней. Ты подумай, ладно? Скажи им, что хорошо заплатят и что на приеме будет концерт Лариты и фейерверк.

Предводитель Зверей навострил уши:

– Как ты сказал? Лариты? Певицы Лариты? Которая выпустила Live in Saint Peter и Unplugged in Lourdes? Которая поет песню King Karol?

Эльза Мартелли, известная под сценическим псевдонимом Ларита, несколько лет пела в Lord of Flies, дэт-метал группе из Кьети-Скало. Их песни были гимнами Люциферу и высоко ценились среди итальянских сатанистов. Потом Ларита внезапно оставила группу и обратилась в христианство, приняв крещение от папы, после чего начала карьеру поп-певицы. Ее диски были нелепой мешаниной из нью-эйджа, юношеской влюбленности и благонравия и поэтому снискали огромный успех во всем мире. Но сатанисты ее дружно презирали.

– Да. Кажется, да. Ларита… это которая поет “Любовь вокруг”. – Антонио не был экспертом по части поп-музыки.

Саверио заметил, что в воздухе разлит приятный запах земли и свежесрезанной травы на газонах. Луна скрылась, и стало совсем темно. От внезапного порыва ветра задрожали стекла и закачался фикус. Начался дождь. Крупные тяжелые капли стали закрашивать темными пятнами плитку на террасе, молния разорвала мрак, и на мгновение стало светло как днем, а потом грохнуло так, что дрогнула земля, завопили сигнализации и залаяли собаки.

Саверио Монета со своего дивана увидал громаду перекошенных черных туч, надвигавшихся на Ориоло-Романо. Одна особенно большая прямо напротив него вдруг нагнулась, вытянулась и приняла формы лица. Черные глазищи и разинутый рот. Мгновение спустя вернулась тьма.

– Мадонна дель Кармине! – невольно вырвалось у него. Саверио бросился закрывать окна – дождь заливал паркет. – Согласен! – выдохнул он в трубку.

– В каком смысле – согласен?

– У меня есть трое. Четвертым, – он ударил себя в грудь, – буду я.

Фабрицио Чиба и Элис Тайлер чинно сидели на мраморной скамейке у овального фонтана. Справа бамбуковая роща в галогеновой подсветке. Слева куст гортензии. Между ними было двадцать сантиметров. Было прохладно и темно. Огни виллы у них за спиной отблескивали на поверхности воды и на роскошных ногах Элис.

Фабрицио Чиба глотнул алкоголя из бутылки и передал ее девушке, она тоже приложилась. Надо было действовать быстро. Иначе они тут окоченеют. Что делать? Сразу наброситься на нее? “Не знаю… Поди разбери этих английских интеллектуалок”.

Для властителя рейтингов, занимающего третье место среди самых сексуальных мужчин Италии согласно женскому еженедельнику Yes (после мотогонщика и актера ситкома, мелированного блондина), отказ был категорически неприемлем. Это могло обречь его на годы лечения у психоаналитика.

Молчание начинало становиться томительным. Надо было нарушить его хоть чем-то:

– Ты ведь и книги Ирвина Паркера переводила, верно? – Уже говоря это, Фабрицио понял, что выбрал худшее начало для стремительной атаки.

– Да. Все, кроме первой.

– А… Ты познакомилась с ним?

– С кем?

– С Паркером.

– Да.

– И как он?

– Приятный.

– Правда?

– Да, очень.

Нет! Не действует. Ко всему прочему он чувствовал, что она думает о чем-то постороннем. Разделявшие их двадцать сантиметров казались двадцатью метрами. Лучше было отступить и вернуться на виллу.

– Слушай, мож…

Элис посмотрела на него.

– Я должна сказать тебе одну вещь. – Глаза ее сверкали. – Мне немного неловко… – Она глубоко вдохнула, словно собиралась выдать великую тайну. – “Львиный ров” меня тронул до глубины души… Мне стало плохо, представь, что на тот вечер у меня были планы, но я осталась дома, настолько я была потрясена. На следующий день я перечитала его, и роман мне показался еще прекраснее. Не знаю, что сказать, это было неповторимое ощущение… Я нашла столько аналогий со своей жизнью.

На Чибу накатили волны наслаждения, валы эндорфина, спускавшиеся с головы вниз, струясь по венам, как нефть по нефтепроводу. Только на этот раз, в отличие от разговора с Соуни, поток наслаждения устремился в мочеточник, в придатки яичек, в бедренные артерии и взорвался внутри репродуктивного органа, вызвав яростную эрекцию. Фабрицио схватил девушку за запястья и засунул язык ей в рот. И она, собиравшаяся признаться писателю в том, что написала ему длинное письмо, обнаружила его орган речи у себя меж миндалинами. Она издала серию гласных: “Ы я-и!”, которые означали: “Ты спятил!” – и инстинктивно попыталась освободиться от непрошеной гастроскопии, но, не преуспев в этом, уступила, зарылась пальцами в его волосы, сильнее прижалась губами к его губам и принялась энергично ворочать маленьким плотным язычком.