На карнавале истории - Леонид Иванович Плющ

Для него стипендия была единственным средством к жизни. Мы оба убедились в значении материи для понимания истинности духа марксизма.

На 5-м курсе я прочитал несколько докладов по телепатии в разных институтах, в том числе в Институте кибернетики АН УССР. Это дало мне возможность познакомиться со многими учеными, в частности, с академиком Глушковым, профессором Амосовым, физиологом Ивановым-Муромским. Большинство знакомых мне сотрудников Института положительно относились к парапсихологии и йоге.

С некоторыми сотрудниками Амосова я сблизился.

Вспоминается забавный эпизод.

В начале шестидесятых годов стала возрождаться советская генетика (благодаря мощной поддержке физиков). Появились первые статьи, критикующие теорию Хрущева. Один из лысенковцев послал письмо в кибернетический журнал с протестом против поддержки антипартийных течений в биологии, т. е. против генетиков. Журнал разослал письмо 30-ти крупнейшим ученым страны с просьбой ответить на него. Амосов, получивший это письмо, поручил ответить своему сотруднику, биофизику. Мы вместе составляли ответ и хохотали над собственными остротами по поводу мистического материализма лысенковцев.

Через несколько лет Амосов поручил этому же сотруднику написать критические замечания о статье самого Амосова. Тот пригласил меня помочь ему в математической и философской части критики. Когда мы принялись за изучение статьи, мы были поражены вопиющей неграмотностью этой статьи. В каждой фразе была какая-либо ошибка — грамматическая, биологическая, математическая, физическая или же философская. Но самое удивительное было в том, что в целом статья содержала интересные и разумные идеи. Мы назвали статью Амосова «надежной системой из ненадежных элементов» (название работы одного американского кибернетика).

На V-м курсе встал вопрос о дипломной работе. Я был знаком с математиками Института физиологии. Они предложили мне тему «Математические методы диагноза психических заболеваний». Заместитель заведующего Лабораторией математического моделирования предложил такую идею. Я в дипломной работе разработаю математическую модель образования понятий. Затем мы вместе создадим кибернетическую машину, создающую понятия. Затем он станет разрушать те или иные звенья машины, чтобы изучить причины тех или иных ошибок в понятиях. Это и будет модель «психически ненормального образования понятий». Сравнив машинные заболевания с реальными, удастся найти механизм психических болезней. Я тогда почти ничего не понимал в кибернетике, но был поражен фантастичностью замысла. Ведь для того чтобы создать достаточно серьезную модель образования понятий, нужен многолетний труд целого института.

Но тема меня заинтересовала, и мы, трое математиков, отправились в психбольницу им. Павлова, чтобы своими глазами посмотреть, как ставится диагноз заболевания.

Нас встретил профессор Фрумкин, человек умный и честный. Он с несколькими врачами предложил нам присутствовать на заседании комиссии, устанавливающей диагноз.

Вначале нам рассказали историю болезни. Больная, врач-гинеколог, много лет работала в этой же больнице. Больные женщины год назад стали на нее жаловаться. Они говорили, что она с ними ведет себя цинично, делает грязные сексуальные предложения и т. д. На эти жалобы не обратили внимания, считая их проявлением бреда.

Но когда число жалоб возросло, их проверили и выяснили еще более мрачную картину, чем была обрисована в жалобах. У больной, помимо сексуальной патологии, — мания преследования. Она говорит, что ее соседи — английские шпионы, которые по заданию английских империалистов подбрасывают ей в квартиру синих клопов с длинными хвостами.

Вообще это очень интересная тема — сюжет бреда больных. Мне казалось еще до попадения в психтюрьму, что бред больных в среднем отражает общественное сознание и подсознание. Так, в средние века основным содержанием бреда были происки дьявола, договоры с дьяволом и т. д. А у нас в стране, в наше время — происки империалистов, сионистов, врагов народа, телепатия, радиовнушение и прочее. Когда я попал в Днепропетровск, то воочию убедился в этом. Есть, конечно, и бред, общий для всех стран и времен — главным образом, всевозможные сесксуальные извращения.

После ознакомления с историей болезни привели больную. Изможденное лицо, испуг, растерянность.

Попросили ее объяснить, почему она находится в больнице. Она, жалко улыбаясь, стала рассказывать. Она работала в этой больнице, затем здоровье ее ухудшилось, и коллеги решили, чтоб она отдохнула. Даже нам, математикам, было видно желание уйти от вопроса, спрятать от себя и других горький для нее факт психического заболевания (у нас в стране отношение к психически больным со стороны обывателя презрительное, и поэтому заболевшим психически трудно примириться с тем, что они попали в самую презренную категорию людей — хуже убийц, растлителей детей и т. д.).

На прямой вопрос врача, почему ее поместили именно в психбольницу, она ответила, что в санаторий трудно попасть, а коллеги были столь добры, что помогли устроиться в «Павловку» (так называют больницу киевляне). Врач попросил больную рассказать нам о ее соседях. Она дала краткий, очень благоприятный для соседей, отзыв. Мы переглянулись (лишь в психушке я понял, что больные часто интуитивно чувствуют, чего нельзя говорить врачам, чтобы не дать фактов для диагноза).

Фрумкин попросил ее объяснить пословицу «за деревьями леса не видно». Она, не задумываясь, объяснила, что если слишком близко подойти к дереву, то оно заслонит все остальные деревья. Впоследствии я узнал, что такое объяснение свидетельствует о «конкретности мышления». Но и без того было видно, что это симптом заболевания.

Следующий вопрос: «Разгадайте загадку — угольный мешок, но белый». Мы опять переглянулись: никто из нас не мог разгадать это. Естественно, больная также ответила, что не знает.

Оказалось, что это мешок из-под муки! Наш шеф, заведующий лабораторией моделирования, высказал шепотом подозрение, что сами психиатры несколько не нормальны. (В психушке эта мысль мне часто приходила на ум.)

Больную попросили вычесть из 81 тринадцать. Пока мы подсчитывали в уме, она ответила. Правильно. Затем опять из результата нужно было отнять 13. Ответ снова верный и опять быстрее математиков. В третий раз отнимать она отказалась, так как ей надоело (как оказалось, каждый из нас также решил, что с него довольно).

Больную увели.

Началась дискуссия врачей. Профессор Фрумкин сказал, что это типичная шизофрения, и указал на соответствующие признаки. Я где-то в популярном журнале читал о шизофрении, и поэтому понял, что диагноз слишком расплывчат, т. к. видов шизофрении очень много. Сказать «шизофрения» — явно недостаточно для последующего назначения метода лечения.

Следующий врач опроверг Фрумкина и доказал, что перед нами типичный случай МДП (маниакально-депрессивного процесса).

Третий врач доказывал, что это ПП (прогрессивный паралич).

Фрумкин подытожил: «Вот видите, в каком положении современная психиатрия». Мы понимали, что выбран был особо сложный случай, что врачи несколько сгустили краски, чтобы сагитировать математиков заняться психиатрией. Но все же впечатление от экспертизы было тяжелое.

Мог ли я думать тогда, что попаду сам в руки психиатров, причем более невежественных и недобросовестных, врачей-преступников?

Государственные