Жизнь №8, или Охота на Президентов - Юрий Петухов

Через неделю искалеченную старуху выперли с Лубянки. У неё, по обречённости лет, не оказалось в знакомых ни международных террористов, ни русских фашистов да и вообще никого не оказалось, все давно и благополучно повымерли от реформ и демократии… Выперли. Но старухины мучения на свободе не продлились долго. Патриарший кортеж святого Ридикюля, пронесшийся мимо пустой клумбы на благотворительный бал банкиров, сбил убогую, отбросил её к Соловецкому камню. Там она и пролежала ещё три дня и три ночи, принимаемая тихими прохожими за обычную бабку-бомжиху, которых лежало повсюду немеренно… Лишь на четвёртые сутки её доели крысы, а бродячие псы растащили её сухие и тонкие кости по окрестным подворотням.

Лишь одна самая маленькая косточка осталась у камня. Её-то и подобрал человек замечательной жизни, узник собственной совести Самсон Соломонов и сунул в свой узелок, где он хранил мощи многих святых и грешников, сгинувших в этой земле невесть за что.

Классик марксизьма-ленинизьма Владимир Ильич Ульянов-Бланк как-то в припадке просветления заметил, что «русская интеллигенция — говно».

Мне трудно с ним не согласиться.

Просто Кеша знал, что я не всегда был вшивым интеллигентом. Просто он видел мои шрамы: один на переносице, другие три под усами и бородой, и ещё пару ножевых и один осколочный на теле… Он даже сам как-то перевязывал мою битую-перебитую — и не только на войнах — голову, о которую трижды расколачивали бутылки (один раз полную «бомбу» незабвенного «солнцедара», этого легендарного напитка моей юности, каплей которого можно было свалить дюжину слонов). Просто он знал меня немного больше, чем мои милые добрые читатели. Иначе бы он и не пришёл ко мне.

Нам было по семнадцать, когда мы вшестером перехерачили большую кодлу, что подвалила на наш любимый скверик с романтическим названием Пруд-Ключики. Ах, что это было за название, музыка и песнь соловьиная! Пруд-Ключики! Мы любили романтику и блатной драйв. Нас боялась милиция и обходила стороной за семь вёрст, когда мы сидели на этом скверике и горланили под гитару воровские песни и Высоцкого. В лучшие дни на наших лавочках собиралось по сорок отчаянных душ… Было лихо и весело. И дольше дня длилась ночь. И портвейн лился рекой, и от «солнцедара» чумели как от героина… Но когда эти гады достали нас, осталось только шестеро… Они всё принюхивались, приглядывались дней двадцать — в нашем околотке ещё не все пацаны сидели на игле и смолили дурь… и это было для них большим убытком. Заправляли в их кодле два ингуша и один татарин, остальные были сбродом с Гальяновки и Сортировочной, вечно обкуренным и наглым. Было их под тридцать. Но им не помогли их ножи и кастеты. Наши цепи оказались надёжней. Пока Лёха с ещё троими нашими во всю глотку орал под гитары за всех, для отвода глаз и ушей, мы вшестером, в глухом мраке — лампы на фонарях были повыбиты заранее — молотили цепями чужаков, не на жизнь, а на смерть, как жили, так и бились, на совесть… Изрезанные и сами избитые в кровь, восьмерых положили на месте, остальные расползались на четвереньках… Из восьмерых пятеро откинули копыта, трое оклемались… у Витюни папаня работал в местной ментовке, информация поступала верная, хотя сам Витюня сдрейфил, отсиделся в родном дворе… А через два дня под Новым мостом поймали ингушей и татарина. Там и урыли… чтоб неповадно было. Тогда чёрных не так боялись. Тогда ещё Москва да Россия под их властью не ходила и масть они держали лишь в своих чёрных улусах. Какое-то дерьмо грозилось кровной местью… но мы и сами были готовы рвать глотки зубами, только покажись-сунься! Не было нас добрей на белом свете… крест на пузе! И не было злее. Мы б им устроили месть!

Много воды утекло. Из шестерых остались только мы с Кешей. Один смотался в Штаты, двое сгнили в лагерях, а ещё один повесился… но это отдельная грустная история.

— Мне не нужны напарники! — отрезал Кеша.

А я знал, что он сам стал вшивым интеллигентом, что он уже не возьмёт хорошую добрую цепь в руку и не размозжит поганую башку негодяю — лихо! без раздумий! одним святым чистым порывом! Нет… он начнёт разрабатывать план, копаться, мельтешить, тянуть, философствовать, придумывать всякие причины… У матросов много вопросов… Я знал, что три дня назад на благотворительном банкете он пристрелил одного азера, который уворовал-приватизировал» треть россиянской нефти… Это было благородно. Это был чистый и святой порыв! Его тут же взяли… И тут же отпустили… Наследничек, брат пристреленного азера, в порыве нежданно свалившегося на голову счастья и богатства откупил его, ещё и приплатил пол-лимона… Кеша тогда рыдал и пил, проклиная времена и нравы. Его отвезли в загородный коттедж с милицейским экскортом, чтоб не набуянил… Наутро он отослал «гонорар» в подмосковный сиротский дом… но братки-крышеваны положили его на карман. К вечеру они сгорели на собственной «малине», в прямом смысле слова… Кеша не любил, когда обижают сирот. Он тяжело страдал. И я боялся, что он вообще потеряет веру в людей и в справедливость.

Я очень боялся… потому что на таких, как мы с Кешей, и держался весь этот белый свет. Прости, Господи!

«Не стоит село без праведника…» — так говоривали мудрые святые старцы. Кеша был именно таким праведником… на нём стояла Русь-матушка.

Пока ещё стояла…

И я даже подумал было, что Кеше специально дали такой заказ, чтобы избавиться от него… как в сказке: пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что… Кеша был добрым молодцем, которого выдали со всеми потрохами на съедение хитрющему Змею Горынычу…

Ух, ты и змей, Горыныч! Ведь это надо же, самого пре-зидентия, гаранта… да ещё и не в рамках конституции!

Сезон охоты. Bay! На избранничков! Может, выдумки?

Когда в Штатах шлёпнули пришлёпнутого курносого Джона, как у нас голосили! ой-ёй-ёй-ёй-ёй! будто родней и любимей никого не было. Свет померк в окошке прорубленном… Шестидесятнички бежали с соболезнованиями в посольства. И мели своими соплями дорогу на запад… А там всё искали «русский след». Сто комиссий создали. Миллиарды вбухали. Тысячи томов отчётов написали. Не нашли. Потом перебили почти весь клан президентский… и уже всем дуракам[15]стало ясно, что это, видно, не одни русские фашисты с нацболами и международными террористами охотятся на бедных гарантов… Есть, видно, и другие охотнички… Ладно, замяли.

У охранки везде носы и уши.

Гаранты, гарантирующие гарантию… собственной безопасности и процветания. Хрен вам в рыло!

Я стоял над могильной плитой, под которой упокоился Кеннеди, на зелёном и по провинциальному мирном Арлингтонском кладбище. И думал не о мелких местных разборках, а о другом. Почему же у нас, к примеру, никто не искал отравителей загнанного в капкан Виссарионыча? Затравленного «незримыми» охотниками на своей подмосковной даче? Шито-крыто?! Спровадили на тот свет без лишней помпы… и никаких комиссий? ни сотен томов! сработано было профессионально… А потом Брежнева урыли — за пять лет, «снотворными», уж на что могуч и крепок был! урыли! и никаких отчётов… Кто? Анд-ропушка-джазист? Предтеча перестройки? Ведь это из его табакерки, как чёрт выскочил Меченный. Или… Концы в воду! У нас как дерьмо какое-нибудь, так до ста лет, а потом ещё в фондах да на гособеспечении под особым указом. А печальника и заботника непременно уроют. По тихому. Без шума. У них всяких рейганов пулями нашпиговывают и голосят на весь мир… а у нас таблеточками, а потом диагноз в прессе: «обширный атеросклероз и ише-мическая болезнь сердца». Сезон охоты. Без начала и конца…