Комедии - Дмитрий Борисович Угрюмов

вы в нем кровно заинтересованы. Так вы и скажите.

Б е р е ж к о в а. Да! Автор мой родственник… Только он у меня не один. (Указывая рукой в зрительный зал.) Вон видите, справа сидит: тоже мой родственник, и вот эта — моя родственница, и все они мои родственники! Театр — мой дом, Аристарх Витальевич, и я действительно кровно заинтересована, чтоб эта пьеса…

Х л о п у ш к и н (раздраженно). «Пьеса», «пьеса»… Ну что это за пьеса, где основной герой — этот самый… как его… ну, Ползунков, что ли, — типичный бодрячок, вихрастый юноша по штампованной схеме?

Б е р е ж к о в а. Как… юноша? Ему шестьдесят семь лет. Его дедом зовут. Какой он герой?

Х л о п у ш к и н. Да! Он — дед. Но внутренне-то он молод, он не покорен! Он излучает флюиды юности, он полон благородных порывов…

Б е р е ж к о в а. Каких… порывов? Он ворует! Он по пьесе восемь кур увел со двора!

Х л о п у ш к и н. Да! Ворует! Но поч-чему ворует? Где корни, — я вас спрашиваю?

Б е р е ж к о в а. Нет, уж позвольте, я… вас спрошу. Вы пьесу-то читали?

Х л о п у ш к и н. Нет… Не читал.

Б е р е ж к о в а. Так как же вы… как вы можете…

Х л о п у ш к и н. Могу. Вполне ответственно могу аннотировать любую пьесу, прочитав первые две реплики. Вы понимаете, я не читаю, я де-гу-стирую… Мне достаточно пригубить пьесу, чтобы сказать: «Это не портвейн, это — хлебный квас». Уверяю вас, я не против комедии, комедия нам нужна, но… какая? Вы-со-кая, масштабная комедия. Вы знаете, я давно подумываю — а не схлестнуться ли мне с Аристофаном, а?

Б е р е ж к о в а. Да вы уже, батенька, и с Аристофаном схлестывались, и Шекспира подминали, и Лопе де Вегу беспокоили и, прости меня господи, все могилки перерыли. Хватит вам шататься по кладбищам. Пора уже, Аристарх Витальевич, с живым, молодым автором встретиться. Ведь вы ж тоже… не с лысиной родились. Вы же были молоды? Были. Ходили в протертых штанах? Ходили. Девушкам про любовь врали?

Х л о п у ш к и н. Не сползайте на интимности, Бережкова. У нас спор принципиальный.

Б е р е ж к о в а. Врали! Так почему же сейчас вы не хотите пустить на сцену эту веселую молодость? Почему вы отклоняете…

Х л о п у ш к и н. Так ведь я целиком не отклоняю пьесу. Я вообще… избегаю что-либо отклонять. Но ваш автор, он по специальности… птицелов. Он не чувствует театра, он не знает основных законов сцены…

Б е р е ж к о в а. Да он знает… он чувствует лучше нас с вами другие законы, законы жизни, батенька! А без них все наши правила сцены ни черта не стоят!

Входит  З о н т и к о в.

Х л о п у ш к и н. Вот, кстати, Самсон Саввич. Тоже член худсовета, режиссер-жанрист, вот с ним и потолкуйте, а я… вы извините меня, убегаю. (Смотрит на часы.) Ой-ой-ой! У меня через двадцать минут лекция, потом жюри… Самсон Саввич, дело в том, что племянник Капитолины Максимовны разрешился пьесой…

З о н т и к о в. Отлично! Надо драться за пьесу!

Х л о п у ш к и н. Вот вы тут все обговорите, если нужно драться — пожалуйста, а я… свое мнение… пока резервирую. Всего! (Уходит.)

Б е р е ж к о в а (ему вслед). Постойте, постойте. Аристарх Витальевич, как же так, ведь вы же сказа… Ну, что поделаешь! Опять сбежал. Хоть бы вы, Самсон Саввич, сказали ему.

З о н т и к о в. Я, Капитолина Максимовна, с художественным руководством не спорю. Он — режиссер главный, я — очередной, что следует понимать: «жди и не высовывайся», чего и вам желаю. Сядьте. Ну, зачем же вы, радость моя, кипятитесь? Ведь не вчера вы из студии вышли. Хочет он ставить Аристофана? Отлично! Софокла? В добрый час! Игната Пузырева? Ни пуха ни пера! Вот как надо. А вы… не только все критикуете, но еще подкладываете ему такую пьеску…

Б е р е ж к о в а. А вы ж ее не знаете, вы… вы почитайте, Самсон Саввич.

З о н т и к о в (вынимая из кармана рукопись). Видели?

Б е р е ж к о в а. Это еще… что такое?

З о н т и к о в. Пьесочка. Вашего племянника.

Б е р е ж к о в а. Как же это она… к вам попала? Вы… прочитали?

З о н т и к о в. Читал-с, по секрету от руководства. (Шепотом.) Весьма нравится. Я уже подумывал, а не забраться ли мне на чердак, к Корнею Егорычу, и там… с молодежью… рискнуть, а? Ночами, без дозволения начальства. А вдруг… выйдет, а?

Б е р е ж к о в а. Господи, да… когда же это вы успели?

З о н т и к о в. Тсс!.. Тихо! Тайна, дуся моя, тайна. Никому ни слова! Помните, как в старой оперетке поется: «Чтобы о том не знал никто, ин-ког-нито, инкогнито!» Эх, дали бы мне сделать спектакль настоящий, не такой, а вот… вот этакий, черт возьми!

Б е р е ж к о в а. Самсон Саввич, голубчик, так почему ж вы мне-то ничего не сказали, не поддержали, не выступили, не заявили Хлопушкину?

З о н т и к о в. Э-Э… Выступать против дирекции, радость моя, надо… вовремя.

В дверях показывается  К у п ю р ц е в.

Вот Купюрцев, говорите с ним. Пускай он растолкует вам, что нам сейчас не до племянников, что мы не можем заниматься самотеком. Не можем!

Б е р е ж к о в а. А ежели самотеком хорошую пьесу принесут? Ведь может так быть?

К у п ю р ц е в. Это лепет. В театр приносят пьесы графоманы, неудачники, городские сумасшедшие, мелкие дельцы и потенциальные самоубийцы. Все они пишут пьесы. И есть маленькая горстка людей, которые не пишут. Наотрез! Начисто! Вот они-то и называются дра-ма-тургами! От них ждут, на них ориентируются, потому что это… «верняк»! Нам нужен «верняк».

Б е р е ж к о в а. Позвольте, ведь сам Хлопушкин на собрании говорил…

К у п ю р ц е в. Поймите, Аристарх Витальевич мастер эпического размаха, он эпик… Ему нужны масштабы и катаклизмы, а не происшествия в районном центре. Ему по плечу древние греки.

Б е р е ж к о в а. А Пузырев? Он же не древний грек?

К у п ю р ц е в. Он «верняк»! И этим все сказано!

З о н т и к о в. Правильно! Надо драться за «верняк».

Г о л о с  З и г ф р и д а (за сценой). Где Бережкова?.. Дайте мне Бережкову!

В кабинет вбегает взъерошенный  З и г ф р и д.

З и г ф р и д (Бережковой).

Вы здесь? Отлично! Вот что, Бережкова,

Дирекцией приказано, чтоб вы

К бухгалтеру немедля заскочили

И суточные получили там…

Б е р е ж к о в а (изумленно). Какие суточные?

З и г ф р и д.

Вы едете к подшефникам с бригадой

На сорок восемь календарных дней,

Ни часу меньше, — так гласит приказ.

И точка! Все! Извольте подчиняться.

А вашему племяннику… скажите,

Чтоб за кулисами не смел шататься он,

Пускай идет к цыплятам,

                                      в инкубатор,

На птичий двор,

                         к алтайским петухам,

Куда угодно —

                       только не в театр,

Здесь я ему разгуливать не дам!..

(Вскакивает на стул.)

Запомните мои слова:

Пред ним захлопнул крепко дверь я.

Когда петух разбудит  л ь в а,

Взлетают в воздух пух и перья!

Картина шестая

В бутафорской. Ночь. Тусклая лампочка, подвешенная к низкому сводчатому потолку, освещает необычную, причудливую обстановку. Здесь чучела зверей, пестрые птицы в клетках, скелет человека