Лаврентий Берия. Кровавый прагматик - Леонид Маляров

Власть пребывала в некотором смущении. Киров, возглавлявший Азербайджан, 6 июля телеграфировал в Москву:

Дело закавказских эсеров еще не слушалось. Задерживалось необходимостью добиться сознания членов Бакинской организации в поджоге нефтяных промыслов. Сейчас сознались в этом два члена партии эсеров. Сейчас работаем по организации процесса. Создали чрезвычайный трибунал. Задержка за обвинителем, которого не можем найти. Эсеры организуют хорошую защиту, которая будет подражать Муравьеву, компании. Начале процесса сообщим.

Председатель Политического Красного Креста, известный адвокат Николай Муравьев, возглавлял защиту правых эсеров на московском процессе правых эсеров в 1922 году. И создал тогда для обвинителя Николая Крыленко очень серьезные проблемы.

Бакинский процесс должен был стать образцово-показательным. Еще 15 сентября 1922 года комиссия при Агитпропе ЦК РКП(б) в смешанном «партийно-чекистском составе» (К. Б. Радек, А. С. Бубнов, Н. Н. Попов, В. Р. Менжинский, Т. Д. Дерибас), обсудив вопрос «О постановке новых процессов», вынесла резолюцию: «Признать постановку процессов принципиально целесообразной; поручить ГПУ представить к следующему заседанию комиссии свои соображения по отдельным делам».

Процессу предшествовала масштабная политическая подготовка. На нефтепромыслах и фабриках проводились митинги. Поддержать обвинение из Москвы прибыл заместитель Ленина Алексей Рыков. В отличие от московского процесса, Бакинский решено было сделать фактически закрытым. Ход суда власти не интересовал, приговоры были утверждены заранее.

7 декабря 1922 года из Баку за подписями Кирова, главного обвинителя Васильева, председателя трибунала Полуяна была прислана в Москву и передана в Политбюро на голосование телеграмма следующего содержания:

Начавшийся утром 1-го декабря процесс с.р. заканчивается. Приговор будет 9-го утром. Из 32 обвиняемых высшая мера наказания без какой бы то ни было замены намечается следующим: ГОЛОМАЗОВУ – непосредственному поджигателю, ПЛЕТНЕВУ, ЗАЙЦЕВУ и САМОРОДОВУ – бывшим членам Комитета, давшим директиву о поджоге, ОСИНЦЕВУ – члену областного Комитета, имевшему тесную связь с врангелевцами, КЛЕШАПОВУ – совслужащему, снабжавшему организации оружием, деньгами, документами, КАРАШАРЛИ – бывшему ЗамНачГлавмилиции, снабжавшему организации документами, деньгами, использовавшему советский аппарат в контрреволюционных целях, ИВАНОВУ – белогвардейцу. Пятерым – оправдание. Четверых – условному заключению. ТАРХАНОВУ, СПЕКТОРУ – членам областного Кта – по три года. СУНДУК’ЯНЦ – один год с зачетом предварительного заключения. Остальные – к разным срокам максимум на пять лет. Замену высшей меры наказания считаем совершенно невозможной, особенно в силу последних событий: пожар станции Насосны, главных мастерских, крушение поездов. Приговор должен войти в силу через 48 часов после вынесения.

«За» проголосовали Сталин, Молотов, Троцкий и Ленин. Процесс проходил с 1 по 9 декабря и напоминал театрализованное представление. Обвиняемых везли по городу под усиленным конвоем красных кавалеристов с шашками наголо. Скамью подсудимых окружала вооруженная охрана, дабы показать особую опасность преступников. Зал был наполнен специально подобранными людьми, которые встречали показания обвиняемых свистом и гневными выкриками. Подсудимым не разрешалось общаться с заключенными по другим процессам.

Большинство подсудимых решительно отрицали свою вину, утверждали, что следствие фальсифицировало факты. Эпизод с поджогом доказать удалось не полностью, что признал даже обвинитель Васильев. Как и было предложено азербайджанским руководством, обвинитель потребовал расстрелять шесть человек – трех исполнителей и трех морально ответственных. И все же обвинительное заключение выглядело так неубедительно, что суд признал вину трех «морально ответственных в принятии решения о поджоге промысла» недоказанной и расстрел заменил на тюремное заключение.

Бакинский процесс даже на фоне других политических дел 1920-х годов представал грубой инсценировкой и скорее напоминал показательные суды времен «большого террора». Вероятно поэтому вплоть до 1928 года («шахтинское дело») постановочные процессы, подобные Московскому и Бакинскому, более не практиковались.

Однако старания чекистов были оценены высоко. Итогом трудов Берии стало награждение его золотыми часами с монограммой и денежной премией в сумме 500 миллионов рублей. Обосновал эту награду Багиров так: «Умелое руководство блестяще выполненного в государственном масштабе дела по ликвидации Закавказской организации партии эсеров, положившего все свои силы, энергию на выполнение столь серьезной задачи на внутреннем фронте». А Феликс Дзержинский 6 февраля 1923 года издал приказ о награждении Лаврентия Берии револьвером браунинг «за энергичное и умелое проведение ликвидации Закавказской организации партии социалистов-революционеров». Участвовал Берия и в разгроме сторонников мусульманской партии «Итихат». Молодой чекист не только удержался на весьма высоких должностях, но добился значительных успехов. Казалось бы, карьера и судьба Берии предрешена. Но у Лаврентия были собственные планы на будущее.

Если Красная армия с окончанием Гражданской войны теряла свое прежнее значение и престиж, то роль ГПУ только возрастала. Всех представителей оппозиционных политических партий, даже «разоружившихся», следовало арестовывать. Правых – монархистов, участников белого движения – расстреливать. А левых – социалистов, эсеров, меньшевиков, анархистов – отправлять в ссылку и в концлагерь на Соловки. Борьба за единомыслие и диктат одной партии будут вестись еще не одно десятилетие, и у чекистов всегда будет много работы. Ответственный сотрудник секретной службы обладал немалой властью и влиянием.

На всех местах работы Берия создавал вокруг себя окружение лично преданных ему людей, которых потом не забывал и способствовал их продвижению по службе. Багиров, который в Баку руководил Берией, со временем фактически станет его подчиненным. Лаврентий Павлович составит ему протекцию при назначении его главой Азербайджана, а затем и избранию в высший партийный орган – Президиум ЦК КПСС. Еще один человек из Баку, прошедший с Берией несколько десятков лет, Ювельян Сумбатов-Топуридзе, занимавшийся руководством азербайджанской агентурой, станет начальником хозяйственного управления НКВД СССР, а под закат карьеры заместителем Председателя Совета министров Азербайджанской ССР.

В декабре 1922 года Берия покидает Азербайджан. Его назначают начальником секретно-оперативной части и заместителем председателя ЧК Грузии. Переезд на родину был тем более кстати, что в 1922 году Лаврентий Павлович женился на Нине Теймуразовне Гегечкори. Семья Гегечкори старинного, но обедневшего дворянского рода. Нина родилась в 1905 году, она на шесть лет моложе Лаврентия, рано лишилась отца, ее воспитывал сначала сводный брат-бухгалтер. А в 1921 году Нину взял на воспитание двоюродный брат – Александр Гегечкори – большевик, министр внутренних дел Грузии. В своих показаниях в 1953 году Нина Берия сообщала: «В 1922 году, когда я училась в 7 классе, я познакомилась с Берией Л. П., который приехал из Баку по служебным делам. Берии я до этого не знала и познакомилась с ним через своего родственника Биркая Давида, который был сын железнодорожника, у которого, как говорил Берия, он скрывался во время своей работы в подполье». Есть и другая, романтическая версия знакомства, изложенная сыном Лаврентия Серго: «Отец сидел в одной камере Кутаисской тюрьмы вместе с Сашей Гегечкори. Моя мама навещала дядю. Так и познакомились».