Черная акула - Иван Сербин

— Закуривай, зяма. Потом, может, некогда будет.

— Спасибо. — Володька вытащил сигарету — она затрещала, как пересохшая листва в юннатском гербарии, — и закурил с удовольствием, глотая резкий, дерущий горло дым, словно прохладную родниковую воду. — Мои еще на пересылке в Моздоке кончились, а тут нам сигарет не давали, — пояснил он.

— Да ладно, сочтемся, — махнул рукой ефрейтор. Из темноты, откуда-то сбоку, из-за машин, вынырнул молодой лейтенант.

— А ну, хорош курить, — раздраженно буркнул он. — По снайперской пуле, что ли, соскучились? Давайте бросайте «бычки» и лезьте в машину. Через две минуты колонна трогается. А еще раз увижу, что курите на улице, оба по трое суток ареста получите. — Глаза офицера поблескивали маслянисто и влажно.

— Ну да, — буркнул себе под нос ефрейтор, когда лейтенант прошел дальше, к едва различимому за сизой дизельно-выхлопной завесой танку. — Трое суток ареста. Дальше, чем в эту жопу, все равно не засунет. — Однако окурок бросил и кивнул Володьке: — Бычкуй, земеля. Володька нехотя загасил окурок, притушил оставшуюся искорку о борт БМП и сунул «бычок» за козырек шапки-ушанки. Там сохраннее будет. Ефрейтор приоткрыл люк, из которого вырвался неяркий свет, и кивнул:

— Лезь, зяма. Да побыстрее. Может, летеха и прав. Нарвемся на какого-нибудь снайпера. «Если бы лейтенант был прав, — хотел сказать Володька, — нас обоих уже понесли бы вперед ногами». Но промолчал. С пьяным спорить — себе дороже. Это он уяснил еще на гражданке. Забравшись в гулкое нутро БМП, где сидели еще четверо солдат, Володька пристроился на откидную скамью и оперся спиной о борт. Странной была их разведрота. Согнали ребят из разных частей, никто никого не знает. Не представляешь, от кого чего ждать. Здоровяк ефрейтор забрался в БМП, закрыл за собой створку люка и бухнулся рядом с Володькой у стены.

— Тебя как звать-то, зяма? — спросил он с едва различимой нотой снисходительности.

— Володя, — ответил Володька.

— Вовик, значит. Вова. — Ефрейтор гыкнул.

— Володя, — поправил Володька.

— Вова, Вова, — усмехнулся здоровяк. — А меня Боря. Борис, стало быть.

— Очень приятно, — автоматически сказал Володька.

— Не может быть! — Ефрейтор снова гыкнул и обвел глазами сидящих в БМП ребят. Все они, за исключением Бори-Бориса, были такими же молодыми и необстрелянными, как и Володька. Некоторые только что с учебок, остальные не успели еще и половину службы оттянуть, автомат в руках толком подержать. — С чего тебе так приятно-то, Вован? — Ефрейтор чуть отстранился. Володька пожал плечами. Вспомнив о рожках, он покосился на автоматы ребят. У всех рожки были одинарными.

— Ты бы дал им изоленту, что ли. — Володька повернулся к Борису.

— Какого это? Что-то ты больно заботливый, Вова. А поговорку знаешь: если каждому давать, поломается кровать? Знаешь? То-то. — Ефрейтор посмотрел на солдат. — Ничего, пусть в подсумки полазают, им на пользу пойдет. В другой раз умнее будут. БМП взревел двигателем. Через секунду машина тронулась. Вопреки ожиданиям, произошло это настолько быстро и резко, что и Володька, и ефрейтор, и остальные солдаты едва не полетели на пол. Пытаясь уцепиться за гладкие стенки кузова, они суматошно взмахивали руками, сразу становясь похожими на огромных неоперившихся птенцов.

— Во блин! — прокомментировал это событие Борис. — Водила-то тоже, видать, вдребодан. Спокуха, пацаны, не коните! Щас в город въедем. На улицах меньше трясет. Внезапно Володька ощутил где-то глубоко в груди холодную, как снежок, пустоту. И такую же круглую. Правда, он так и не понял, что это было: то ли элементарный страх перед возможным боем, осознание того, что, может быть, через несколько минут ему придется стрелять в людей — в живых людей, кем бы они там ни были, — то ли какая-то необъяснимая тоска. Володька судорожно сглотнул и выдохнул. БМП забуксовала, разворачиваясь. Володьку швырнуло на ефрейтора. Тот отпихнул его локтем и, усмехнувшись криво, крикнул, стараясь пробиться к собеседнику сквозь рев мощного двигателя БМП:

— Конишь, зяма? Не кони, нормально все будет. Володька выдохнул еще раз. Он испытывал облегчение от того, что Борис разговаривал с ним. Остальные солдаты поглядывали на ефрейтора внимательно, словно ожидая услышать от него какую-нибудь великую истину. Истину, которая поможет им выстоять в этой войне. Колонна вползла на улицы города. Тряска и вправду стала поменьше, хотя окраины тоже основательно проутюжила авиация.

— А я чего говорил? — победно оглядел остальных Борис. «Не будет им великой армейской истины, — подумал Володька, посматривая на солдат. — Великая истина Бориса заключается в делении на молодых и старослужащих. Но это в бою не годится. В бою имеет значение только опыт, которого нет ни у них, ни у Бориса. Тут они равны». Внезапно прорвавшись сквозь рокот движка, где-то неподалеку раскатисто бухнул взрыв. Ефрейтор встрепенулся:

— Во блин, слыхал? Володька напрягся, прислушиваясь. Через секунду взрывы начали грохотать один за другим, оглушая и заставляя солдат вздрагивать от неожиданности и страха.

— Черножопые, гады, засекли! А я-то думал, обойдется! — заорал ефрейтор, хватаясь за «АКМ» и остервенело дергая затвор. Он, похоже, уже забыл свои давешние похвальбы. Грохот близкого разрыва поглотил его голос. Двигатель БМП набирал обороты, завывая пронзительно и тонко. Машина начала разворачиваться, а солдаты по примеру Бориса хватали автоматы, скидывали предохранители, загоняли патроны в патронники. Володька как зачарованный смотрел на прыщавого худосочного паренька, который встревоженно крутил головой, прислушиваясь к происходящему снаружи, и одновременно пытался передернуть затвор «АКМа». На лице его отчетливо читалось недоумение, щедро разбавленное страхом. Он почему-то не догадывался снять автомат с предохранителя, и затвор стоял мертво, однако парнишка продолжал механически дергать за рукоять, срывая с пальцев кожу и совершенно не замечая этого.

— Стреляют, да? — все повторял паренек растерянно. — Это по нас, да?

— Душманье небось в руинах попряталось! — продолжал бормотать Борис. — Где-нибудь здесь окопались, гады черножопые. Больше ефрейтор ничего не успел сказать. Внезапно раздался звонкий, невероятной силы удар, словно по броне хлестнули стальной плетью. Володьку приподняло со скамьи и швырнуло вперед, прямо на чье-то плечо. В голове вспыхнул праздничный фейерверк, он на секунду потерял сознание, а когда открыл глаза, понял, что лежит, прижимаясь расцарапанной щекой к клепаной плите пола. Ныла разбитая переносица, в ушах плавал тупой неприятный звон. Володька видел чьи-то ноги, обутые в новенькие, но уже почему-то заляпанные кровью бутсы, и обмякшую фигуру, мешковато лежащую в углу. Обладатель ног прыгнул через Володьку, запнулся, однако Володька совершенно не почувствовал боли. Через секунду он сумел разглядеть, что мешковатая фигура — тот самый паренек, который никак не мог передернуть затвор. Солдат полусидел, привалившись плечом к стене и уткнувшись лицом в колени. Автомат валялся рядом, в ногах. Парнишка все еще сжимал его в белых пальцах, по которым стекал тоненький ручеек крови. Володьке она показалась черной, как антрацит.