Склиф. Скорая помощь - Андрей Шляхов

— Сходите с ними в туалет! — посоветовала Инесса Карповна.

— Если бы они не были зарегистрированы, то мы бы так и сделали, — ответил оперативник Анатолий. — Нам тоже мало радости бегать по вашему институту и сотрясать воздух.

— Мы прекрасно понимаем, что таких типов можно взять только на горячем, — добавил Николай.

— Но нам поручили и мы обязаны отработать, — закончил Анатолий. — Вы хотя бы на пятиминутке предупредите коллектив, чтобы обо всех таких вот никому не знакомых прорабах немедленно сообщали нам. Остальное — наше дело.

— Завтра же сама сообщу! — заверила Инесса Карповна, прикладывая правую ладонь к левой груди. — Лично! И номера телефонов ваши всем дам.

— Номера не столь важно — можно и по «ноль два». Главное, чтобы позвонили не теряя времени.

Инесса Карповна, будучи женщиной честной и ответственной, сдержала свое обещание. Пришла, сообщила, дала номера телефонов и призвала, протянув руки вперед:

— Люди! Будьте бдительны!

Люди вняли призыву и усилили бдительность. В течение двух недель полиции были сданы три «настоящих» прораба, ходивших по Склифу с ведома и разрешения администрации, новый инспектор госпожнадзора, весьма подходящий под знакомое всем описание прораба Артура, и только что устроившийся на работу в патологоанатомическое отделение фельдшер-лаборант, сдуру перепутавший корпуса (с кем не бывает) и явившийся в рентгенархив. Заведующая рентгенархивом коварно заперла его в своем кабинете и до приезда полиции уговаривала через дверь вести себя хорошо и ничего не ломать, чтобы не добавить к уже «заработанным» статьям Уголовного кодекса еще одну.

С фельдшером-лаборантом удалось разойтись, что называется, «малой кровью», то есть небольшим, локальным скандалом. Прорабы вообще не возмущались, точнее — не выказывали своего законного возмущения из боязни потерять выгодный заказ. А вот майор из госпожнадзора вознегодовал и устроил образцово-показательную проверку, при которой было выявлено огромное количество нарушений. Нарушения, как известно, можно найти повсюду и везде, было бы желание, а желание у майора, принятого за преступника, было огромное. Потрясая актом, словно мечом или палицей, явился он в кабинет к Арсению Георгиевичу, уже вернувшемуся с пляжей Гоа, и угрожал закрытием института в случае неустранения и невыполнения. Арсений Георгиевич внимательно выслушал майора, так же внимательно прочел акт, вернул его майору и поинтересовался, как именно представляет себе уважаемый гость закрытие Склифа и не лишится ли он (в смысле — уважаемый гость, а не Арсений Георгиевич) своей должности вместе со званием и полагающимися к нему погонами? Майор слегка остыл, подумал, представил, остыл совсем, порвал акт и написал новый. С двумя мелкими нарушениями, не зря же ведь, в конце концов, приходил. Взаимопонимание скрепили двумя рюмками коньяка, после чего неприятный инцидент был предан забвению.

Месяцем позже мужчина по имени Георгий, тоже средних лет, тоже плотный, тоже брюнет с залысинами и тоже слегка косящий левым глазом, «кинул на бабки» пятерых оптовиков, желавших арендовать по очень привлекательным ценам складские помещения на территории клинической больницы имени Боткина. Но это уже совсем другая история, не имеющая к Склифу ровным счетом никакого отношения.

Они жили долго и счастливо и умерли в один день…

Заезжено, не так ли? Настолько заезжено, что сразу же встают перед глазами прекрасный Принц и не менее прекрасная Принцесса, положительные герои детских сказок. Умерли в один день многие, возьмите хоть Тристана с Изольдой, хоть Ромео с Джульеттой, но требовалось еще и прожить вместе долго и счастливо. В этих трех словах «вместе», «долго» и «счастливо» и кроется главная закавыка. Прожить вместе недолго и счастливо — удается многим, а вот чем дальше в лес, тем больше пеньков, о которые так и тянет споткнуться.

Впрочем, те, кто жил долго и счастливо и умер в один день («Как это пошло!» воскликнул бы Оскар Уайльд), в этой истории не участвуют. Участвуют в ней те, кто решили умереть в один и тот же день, после чего и получили возможность прожить вместе долго и счастливо.

Абсурд, скажут некоторые? Никакого абсурда!

Сказка? Чистой воды правда, правдивее и быть не может, только имена и фамилии изменены, чтобы любопытные и любопытствующие не мешали счастью влюбленных, а романтические натуры не расстраивались, если вдруг обнаружится, что у влюбленных чего-то там не заладилось. Жизнь непредсказуема, но почему-то хочется верить в то, что все у них (под «ними» имеются в виду герои этой истории) хорошо. И будет хорошо.

Итак, они решили умереть в один и тот же день… А если бы не решили, то могли бы и не познакомиться, ведь ничего общего, кроме Склифа, у них не было. Впрочем, лучше по порядку. Даму галантно пропустим вперед, то есть начнем с нее.

Жила-была (как все-таки трудно съехать со сказочной колеи!) девочка Катя. Она была из тех Кать, которые имя «Екатерина» воспринимают как оскорбление и требуют, чтобы их называли Катеринами. Можно — Катя, можно — Кэт, можно — Кэтти или Кити, особо приближенным может сойти с рук даже простецкое «Катюха», но за Екатерину сразу в глаз. Реально или фигурально, но сразу и резко. Что ж — их право. Каждый человек волен зваться так, как ему хочется. Некоторые вон зовутся «Генеральными Магистрами Астральных Галактик» и ничего. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы, как говорится, с боеприпасами не играло.

Девочка Катя росла умной и серьезной девочкой. Умной и серьезной девочкой расти очень трудно, безалаберной дурой куда легче. Кто сомневается — может убедиться на своем опыте или спросить у подруг. Девочка Катя не ходила в садик, потому что бабушка-педагог решила дать внучке индивидуальное, простите — не индивидуальное, а эксклюзивное домашнее воспитание. Домашнее воспитание — это очень трудно (для ребенка, разумеется), гораздо труднее, чем расти умной и серьезной, а если уж домашним воспитанием занимается родственник-педагог, тот тут уже вешаться впору, потому что пережить подобное удается не многим.

Девочке Кате удалось. Она пережила и домашнее воспитание, и бабушку. В хрупкое, почти прозрачное от худобы тело мать-природа вложила железный характер и стальную, если не титановую, волю. Девочка Катя могла при желании завязаться в морской узел, настолько гибкой она была, но, с другой стороны, она была несгибаемой. Для упрямых людей существует два мнения — свое и неправильное. У девочки Кати было только свое. Все остальные мнения она игнорировала.

— Что за ребенок! — восклицала бабушка, картинно заламывая руки (в юности она мечтала стать актрисой). — Сдохнет, а на своем настоит.

Бабушка и не подозревала, насколько верной была ее характеристика. Катя не просто любила или старалась настоять на своем. Поступала так, как хочется — или никак.

До конца второго курса (училась Катя не в каком-нибудь гламурно-рафинированном заведении, а в Московском строительном университете) всегда поступать по-своему получалось, потом начались сбои. Конфликт с преподами обернулся срочным оформлением академического отпуска (медицинское прикрытие обеспечила мама-логопед, то есть почти врач), излишняя категоричность в общении привела к разладу в отношениях с бойфрендом, а лучшая подруга поторопилась выйти замуж (имелась на то веская причина) и за считаные недели отдалилась от Кати.