Сто оттенков страсти - Кристина Майер

— Я вижу, тебя совсем не смущает, что мы не выспались по твоей вине?!

— Мы не выспались, потому что ты до трех утра бегала ко мне с вопросами, — не открывая глаз, раздраженно проговорил он.

— Не надо было меня заставлять изучать документы, в которых я ничего не понимаю! Я же сказала, что найму адвоката.

— Ты их не изучала, ты на них рисовала!

И это правда. Но рисовать на них я стала не сразу. Когда в десять вечера Алмазов приказал мне прочитать документы, я верила, что смогу быстро от них избавиться. Не думала, что это будет так нудно. Я честно пыталась вникнуть во все это, но сдалась. Мой мозг отключился, уснула я прямо на договоре.

Алмазову это не понравилось, он меня разбудил, заставил умыться холодной водой и сесть за изучение документов в кухне!

— Вот тебе карандаш, пометь все, что тебе неясно, я утром посмотрю, затем обсудим.

Прогнал мне весь сон, а сам отправился спать!

Тогда-то я и решила ему отомстить. Карандаш мне пригодился, с его помощью я убивала время — рисовала карикатуры на обратной стороне договора.

Каждые двадцать-тридцать минут шагала в гостиную, включала свет, без зазрения совести будила адвокатишку и засыпала его вопросами, а он отвечал и объяснял. Свое довольное состояние старательно при этом скрывала. Делала вид, что внимательно слушаю, но спроси меня сейчас хоть об одном пункте, я не вспомню.

Алмазов такой смешной спросонья. Первые три-четыре раза мне даже думалось, что он добрый. Но чем чаще я его будила, тем сильнее портилось у него настроение, становилось все пасмурнее и пасмурнее.

Ближе к трем часам ночи я добилась своего, терпение адвокатишки закончилось. Разразившись матерной тирадой, он порвал лист договора. Куда я могу отправиться с этим документом по его словам, повторять не стану. Сделав вид, что обиделась, я пошла собирать вещи.

Матерился Алмазов в это утро еще дважды: первый раз, когда сработал будильник, установленный в телефоне на четыре часа, второй раз, когда обнаружил мои рисунки в кухне на столе.

На борт самолета поднималась, словно всходила на эшафот. Вцепиться в поручень трапа мне не позволила гордость. Ну и Алмазов, который крепко держал меня за локоть и тянул за собой, словно я в последний момент могу передумать и сбежать.

— Мне нравится, что сегодня ты похожа на женщину, а не на оборванца, лететь с тобой будет не стыдно, — равнодушно произнес он. Но в его безразличие я не верила, слишком часто ловила на себе заинтересованный взгляд.

— Я почему-то думала, что тебя зовут Георгий Романович, а не Роман Георгиевич, — обратилась я к Алмазову, когда мы заняли свои места в самолете. Сидя в салоне первого класса, я до дрожи в коленях боялась взлета, вот и болтала все, что лезло в голову. Хотя этот момент меня и правда волновал. Уже не в первый раз задавала себе этот вопрос: «Как я могла перепутать имя и отчество Алмазова?»

— Индюк тоже думал… — не глядя на меня, буркнул он.

«И что должна означать эта фраза?»

— Объяснений я не дождусь, — нарочито равнодушно пожала плечами и уставилась в иллюминатор.

Он и не думал мне отвечать. Отмахнулся как от назойливой мухи, включил планшет и больше на меня не смотрел.

«Ну и ладно!»

Оксана бы наверняка дала Лизе отчество отца, а вот Ната по этому поводу не заморачивалась, выбрала к имени красивое подходящее отчество — Елизавета Константиновна.

За эти два дня Алмазов даже не попросил показать мне фото Лизы, словно она его вообще не интересует… Бесчувственный сухарь!

Как бы обидно мне ни было за племянницу, сейчас это все неважно. Я согласна терпеть этого ледяного истукана, лишь бы он вернул Лизу! Ведь мне тогда не придется выходить замуж за старого козла, у которого я сейчас снимаю квартиру.

Если Алмазов не обманул, и он правда станет помогать дочери финансово, деньги его я постараюсь не тратить, буду откладывать Лизе на банковский счет. На жизнь нам я постараюсь зарабатывать сама.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Этот чурбан бездушный никогда не поймет, что любовь не покупают. У него просто замечательная дочь, а он… робот, а не человек!

— Перестань.

— Что «перестань»?

— Так меня разглядывать, а то подумаю, что ты влюбилась, — не отрывая глаз от планшета, произнес он. А я осознала, что уже давно не смотрю в окно, а испепеляю взглядом Алмазова. Но отворачиваться я не спешила.

— Как можно быть таким бездушным?

— Душевная ты наша, — протянул он и перевел на меня взгляд. — Может, помолчишь? Я понимаю, что ты боишься лететь, понимаю, что гул двигателей тебя пугает до усрачки, но это не повод нести всякую хрень. Я могу тебя поцеловать, и ты успокоишься, — сказал Алмазов таким тоном, словно зачитал выдержку из конституции.

«Мне это, наверное, должно было польстить?»

— У меня в детстве был медотвод от прививок, захламлять свой организм бациллами не собираюсь, — огрызнулась я.

— А это уже интересно, — лениво протянул он. — Раньше ты целовалась только со стерильными? Или они тебе перед каждым поцелуем справки из поликлиники приносили? — не понятно было, злится Алмазов или насмехается, на лице застыла непроницаемая маска. — Больше чем ОРВи ты вряд ли от поцелуя подхватишь, а вот от незащищенного секса можно что-то пострашнее ветрянки поймать, — ухмыльнулся он, и я немного расслабилась, хоть какие-то эмоции.

— Да, ты прав. А еще от незащищенного секса дети бывают, — не удалось сдержаться и не напомнить ему о прошлом. — И не только женщина должна нести за них ответственность.

— Твое желание защитить сестру похвально. И я бы согласился с каждым твоим словом, не знай я Оксану лично. Наши мнения в этом вопросе диаметрально противоположные. Думай, что хочешь, — снова взяв в руки планшет, он вновь погрузился в работу.

Что я чувствовала в этот момент, не знаю. Нельзя судить человека, не выслушав его версию событий. Оксана об отце своего ребенка не сказала ни единого плохого слова, почему же я так сильно злюсь на него?

Когда самолет начал разгоняться, все мое нутро от страха заледенело, а когда шасси оторвалось от взлетной полосы, я была уверена, за мной пришла старуха с косой. Стоит где-то рядом и ждет! Самолету падать было необязательно, я сейчас умру от остановки сердца. Кончики пальцев, вцепившиеся изо всех сил в кожаные подлокотники, ощутимо болели. Воздуха в легких перестало хватать.