Катуков против Гудериана - Виктор Прудников

Часть германских войск, участвовавших в походе, осталась во Франции. Группа войск Гудериана была расформирована. Командующий вернулся в Берлин победителем. Ему было присвоено звание генерал—полковника. Отдохнув от ратных трудов, он продолжал укреплять бронетанковые силы рейха: «Мне поручили следить за формированием и боевой подготовкой нескольких танковых и моторизованных дивизий. Работы было у меня более чем достаточно. В редко выпадавшие часы досуга я ломал себе голову над проблемой дальнейшего продолжения войны, которая так или иначе, но должна же когда—нибудь кончиться».[16]

Военные люди мыслят категориями военными, иногда просчитывают ситуацию не хуже политиков и дипломатов. Вот только действовать всегда приходится по приказу.

Едва приняв 134–ю легкотанковую бригаду, Михаил Катуков получил приказ выступить на границу с Польшей. Сам себе задавал вопрос: почему все так делается спешно? Только в походе узнал суть самого приказа.

Одним словом, ему тоже пришлось принимать участие в уже упоминавшихся «освободительных» походах, о чем он позже писал довольно скупо. Писал так, как писали многие. Бригада выступила в поход, «чтобы взять под защиту население Западной Украины и Западной Белоруссии». О боях с польской армией — ни слова.

Однако в личном деле маршала Катукова сохранилась выписка из приказа от 7 февраля 1940 года, в котором дается характеристика боевых действий комбрига:

«Командуя бригадой в период операции по освобождению трудящихся Западной Украины от буржуазно—помещичьего гнета польских панов, проявил себя хорошим организатором, решительным и смелым командиром.

Во время боевых действий правильно обеспечил управление частями бригады. Бригадой разгромлены 54–й пехотный полк и 6–й Познанский мотоотряд противника, взято много пленных и трофеи. Бригадой захвачен г. Галич и совместно с 1–й мотострелковой бригадой — Бучач и Монастыржиско.

За боевые заслуги в период боевой операции представлен к высокой правительственной награде — ордену Красного Знамени.

Командир 25–го танкового корпуса комбриг Соломатин. Комиссар 25–го танкового корпуса бригадный комиссар Зуев».[17]

Все, казалось бы, хорошо складывалось в жизни Михаила Ефимовича. Он постоянно учился, продвигался по службе, был на хорошем счету у командования Киевского военного округа. При переаттестации командного состава в 1940 году ему было присвоено звание полковника. В сентябре собирался выехать к отцу на побывку. Ефим Епифанович писал, что стал часто прихварывать, трудно стало работать в хозяйстве. Старика можно было понять: годы брали свое.

С отпуском ничего не вышло: последовал неожиданный вызов в ЦК ВКП(б). В округе причину вызова толком не объяснили, дали понять, что обо всем узнает в Москве.

Прежде чем прибыть в ЦК, Михаил Ефимович направился в автобронетанковое управление, которое с июня возглавлял Я.Н. Федоренко. До недавнего времени Яков Николаевич занимал должность начальника автобронетанковых войск Киевского военного округа. С ним не раз приходилось встречаться в период военных учений. У него и рассчитывал Катуков узнать причину столь неожиданного вызова в столицу.

Федоренко тоже объяснять не стал, а направил туда, куда его вызывают. Коротко сказал:

— Вас ждут в ЦК ВКП(б). Позже продолжим беседу.

Все вскоре прояснилось. Ему предложили принять 20–ю танковую дивизию, которая находилась в стадии формирования. В Киев Катуков возвращался с тревожными мыслями: сумеет ли он в короткий срок создать боеспособное соединение? У него даже не было времени, чтобы заехать в Большое Уварово и повидаться с отцом. С дороги черкнул открытку, был, мол, в Москве, но заехать в село не смог. С отцом Михаил Ефимович встретился лишь через год, когда война уже приближалась к Подмосковью.

Дела в дивизии шли медленно, техника поступала старая — танки «БТ–2» и «БТ–5». Машины уже отслужили свой век и годились лишь для обучения личного состава. Согласно планам комплектования новые танки «Т–34» наркомат вооружений должен поставить только в июле 1941 года.

Вот и ломай голову — как быть? А тут еще пришла беда — слегла в постель жена и вскоре умерла. Похоронив ее, Катуков и сам попал в госпиталь: начала давать сбои правая почка. Следует заметить, что Михаил Ефимович не отличался крепким здоровьем. В его аттестационном листе есть даже такая запись: «…в походах мало годен — порок сердца». Позже, видимо, после нового переосвидетельствования, появляется новая запись: «Здоров». Командование Киевского военного округа направляло его в Москву, а он не соглашался — есть свой госпиталь, пусть тут и режут.

Операцию сделал известный киевский профессор Чайка. Дело пошло на поправку, но шов затягивался медленно, боли в области живота и в боку не прекращались.

В ночь на 22 июня Михаил Ефимович спал тревожно и беспокойно. Под утро проснулся, тихо, чтобы не разбудить больных, вышел из палаты больничного корпуса, сел на ступеньки и закурил. Занималась заря, а вместе с ней пробуждалась жизнь. Рядом в саду попискивали синицы, начинали перекликаться неугомонные воробьи.

Большой город спал, не подозревая, что через несколько минут на него обрушатся первые фашистские бомбы.

Катуков уже собирался возвратиться в палату и лечь в постель, как где—то на окраине раздался страшный взрыв. За ним последовали взрывы еще большей мощности, от которых содрогнулось здание госпиталя и послышался звон разбитого стекла. Больные повскакивали со своих коек и высыпали на улицу, дежурный врач, запахивая на ходу халат, выбежал следом за ними:

— Товарищи, без паники! Это какое—то недоразумение, расходитесь по палатам, все скоро образуется!

В небе был слышен назойливый гул самолетов, и на город продолжали падать бомбы. Кто—то в силу устоявшейся привычки бросил:

— Фашистская провокация!

Сколько длилась бомбардировка, никто не заметил, но, когда самолеты, сделав свое черное дело, улетели, все облегченно вздохнули. В разных районах Киева пылали пожары. Только к полудню стало известно, что бомбардировка города — не какая—нибудь провокация, а начало войны с гитлеровской Германией.

Катуков сразу же решил ехать в дивизию, лечащего врача долго уговаривать не пришлось, хотя вначале он категорически воспротивился:

— Только с разрешения профессора Чайки. Он вас оперировал, пусть он и выписывает. К тому же, товарищ полковник, курс лечения еще не закончен.

Михаил Ефимович не сдержался:

— Доктор, о своем ли здоровье сейчас беспокоиться! Надо думать о стране. Германский сапог топчет нашу землю. А вы говорите о курсе лечения…

В тот же день Катуков мчался на попутной машине в свою дивизию, которая дислоцировалась недалеко от Киева. Штаб размещался в Шепетовке. Всю дорогу терзала тревожная мысль: что же произошло? Еще совсем недавно немцы были союзниками, солдаты и офицеры вермахта приходили к нам в гости, пили чай, обменивались сувенирами. Теперь враги. Им не будет прощения за разрушенные города и села, за невинную гибель людей. Он тревожился и за состояние своей дивизии: в парке 33 учебных «бэтушки», в артиллерийском полку всего несколько гаубиц. Безрадостная картина и в мотострелковом полку, и в понтонном батальоне. А вступать в бой нужно если не сегодня, то завтра обязательно.