По большому льду. Северный полюс - Роберт Эдвин Пири

Судя по замерзшему коньяку и пару, окутывающему собак, температура в тот день была где-то около пятидесяти, однако пузырьки воздуха во всех моих спиртовых термометрах мешали точно определить показания на шкале. Эти пузырьки появлялись из-за того, что столбик спирта разбивался на части от постоянной тряски нарт, когда они натыкались на ледяные ухабы. Избавиться от пузырьков можно было во время ночевки в лагере, но ночи еще надо было дождаться, а точная фиксация температуры во время нашего шести– или семинедельного марша к полюсу и обратно не представлялась настолько важной для нашего предприятия, чтобы заниматься ремонтом термометра еженощно. Когда я не слишком уставал, то избавлялся от пузырьков.

Марвин, по-прежнему прокладывая путь во главе нашей пионерской партии, обеспечил нам 15-ю милями, или даже больше, прекрасной трассы – сначала по тяжелому торосистому льду, а затем по большим ледовым полям с достаточно гладкой поверхностью. Но хочу, чтобы читатель понимал: та поверхность полярной зоны, которую мы называем гладкой, в любом другом месте, безусловно, считалась бы неровной и ухабистой.

По завершении этого перехода мы оказались где-то между 85°7' и 85°30' или приблизительно на той широте, где три года назад располагался наш штормовой лагерь; однако, в этот раз мы прибыли сюда на 23 дня раньше, а что до снаряжения, провизии и общего состояния людей и собак, то здесь и вовсе не могло быть никакого сравнения. По оценке Бартлетта наш лагерь находился на отметке 85°30', согласно Марвину – на 85°25', а по моим представлениям – на 85°20'. Истинное значение, вычисленное позднее в точке, где, благодаря более высокому положению солнца над горизонтом, мы впервые смогли произвести широтное наблюдение, оказалось равным 85°23' северной широты.

Ранним утром партия Бартлетта, снова взяв на себя функции передового отряда, выступила вперед на двух нартах с двумя эскимосами и шестнадцатью собаками. Чуть позже Боруп с тремя эскимосами, шестнадцатью собаками и одними нартами отправился в обратный путь на сушу.

К сожалению, обстоятельства вынуждали меня отправить на сушу Борупа, возглавлявшего вторую вспомогательную партию; этот Йельский атлет был весьма ценным членом экспедиции. Вкладывая в работу душу, он управлялся со своими собаками, запряженными в тяжелогруженые нарты, ловко и умело, не хуже опытного эскимоса, чем снискал восхищение всего отряда, и если бы отец мог видеть его в такие моменты, то по праву мог бы им гордиться. Но при всей его кипучей энергии, он был недостаточно опытен в работах на коварном полярном льду; я же не хотел и дальше подвергать его жизнь риску, к тому же, у него, как и у Макмиллана, была отморожена пятка.

Для Борупа было большим разочарованием, что ему пришлось возвращаться, но у него были все основания гордиться своей работой, да и я гордился им не меньше. Он доставил цвета Йейля (своего университета) до отметки 83°30', пронеся их через многие мили полярных льдов и пройдя такой же путь, как и Нансен за все путешествие от корабля до своей крайней северной точки.

У меня и сейчас еще стоит перед глазами его живое умное молодое лицо, по которому пробежала легкая тень, когда он в последний раз обернулся, а потом, вместе со своими эскимосами и окутанными облаком пара собаками, умчался по торосистому льду обратно.

Через несколько минут после того, как Боруп скрылся в южном направлении, Хэнсон с двумя эскимосами, тремя нартами и двадцатью четырьмя собаками отправился по следу Бартлетта на север. Мы с Марвином, четыре эскимоса, пять нарт и сорок собак должны были оставаться в лагере еще 12 часов, чтобы дать Бартлетту возможность опередить нас на один марш. После ухода вспомогательной партии Борупа основная партия экспедиции имела в своем составе 12 человек, 10 нарт и 80 собак.

Когда мы уходили из лагеря, каждая партия имела в своем составе по три человека вместо четырех; тем не менее, я не снизил ежедневную норму чая, молока и спирта на партию. Это означало, что ежедневное индивидуальное потребление этих продуктов несколько увеличилось, но я считал это вполне оправданным, поскольку мы продолжали двигаться, не снижая темпа. Интенсивная работа способствовала повышению аппетита, так что три человека легко могли справиться с нормой чая, рассчитанной на четверых. Дневную норму пеммикана и галет я увеличить не мог. В иглу троим тоже было удобнее, чем четверым, кроме того, на постройку меньших иглу требовалось меньше времени и энергии, тем более, что и людей для строительства стало меньше.

Мы возобновили порядок следования опережающей и основной партии, который нарушился во время двух последних переходов. Установившийся полярный день позволял внести некоторые изменения в схему наших перемещений так, чтобы партии встречались каждые сутки. После ухода опережающей партии основная оставалась в лагере еще около 12 часов. Опережающая партия завершала переход, разбивала лагерь и устраивалась на ночлег. Когда основная партия преодолевала проложенные предыдущим отрядом мили пути и достигала стоянки, пионерская партия собиралась и отправлялась в путь, давая возможность основной занять иглу и отдохнуть.

Таким образом, я имел возможность каждые 24 часа встречаться с Бартлеттом и его партией, поддерживать бодрость духа наших людей, а, если в этом возникала необходимость, перераспределять грузы. На этой стадии похода вместе с партией Бартлетта шли Хэнсон и его люди, а вместе со мной шел Марвин со своими людьми.

Такая договоренность позволяла держаться ближе друг к другу, что морально поддерживало опережающую партию и вдвое снижало вероятность для какой-либо партии быть отрезанной от других внезапно открывшейся полыньей.

Иногда, если возникала такая необходимость, я перебрасывал того или иного эскимоса из одного отряда в другой. Как я уже говорил, управлять этим удивительным народом подчас бывает трудно; и если Бартлетту или еще кому-то из членов экспедиции не нравился какой-нибудь эскимос, или у него были с ним проблемы в работе, я забирал этого эскимоса в свой отряд, отдавая взамен своего, – я мог поладить с любым из них. Иными словами, я предоставлял членам экспедиции право выбора, а себе забирал оставшихся. Конечно, когда подошло время формировать группу для финального рывка, я выбирал своих любимцев и лучших эскимосов.

Во время следующей стоянки Марвин произвел замеры океанских глубины и, к нашему удивлению, выяснил, что дно находится всего в 310 саженях от нас. К несчастью, когда мы сматывали проволоку, она оборвалась, и в результате и грузило, и часть проволоки были потеряны безвозвратно.

Вскоре после полуночи мы с Марвином двинулись в путь и за короткий переход – всего около десяти миль – добрались до лагеря Бартлетта. Его партия задержалась, так как сломались одни их нарт, и я застал одного из его людей с партией Хэнсона за ремонтом. Сам Бартлетт к тому времени уже ушел вперед; вскоре после нашего прибытия за ним последовали и остальные.

Марвин попытался сделать еще один замер, но, вытравив 700 саженей проволоки, так и не достал дна; при этом во время подъема лота из воды были потеряны 2 ледоруба, которые должны были заменить свинцовое грузило, и часть проволоки. После этого мы улеглись спать. Был прекрасный день, сияло солнце, дул легкий северный ветерок, а температура держалась за минус сорок градусов.