Спецслужбы СССР в тайной войне - Владимир Семичастный

Парень он неплохой, но у него была нелегкая судьба: он горел в танке, у него обожжено лицо, хромает, и это наложило определенный отпечаток на его характер. Такие люди всегда к здоровому человеку относятся несколько обозленно, придирчиво. И Володя с кадрами расправлялся, как бог с черепахой, — приходилось его много раз останавливать.

Захожу к Щербицкому, и тот меня спрашивает:

— Как ты как считаешь, правильно ли назначили этого Цибулько?

— Видите ли, у меня свое мнение о Цибулько. Я его знаю как хорошего работника. Но думаю, что его нельзя было выдвигать даже заведующим отделом ЦК партии, который занимается в основном кадрами, потому что он с людьми работать не умеет, у него нет достаточного такта и всех остальных качеств, нужных для кадровика, а тем более для первого секретаря столичного обкома.

— Нет, я не об этом. Вы знаете, когда вы приехали сюда, то у нас с Шелестом был разговор о том, чтобы при первой же освобождаемой должности первого секретаря обкома партии вас послать на это место. И тут вдруг утром я узнаю, что не вы идете на Киев, а Цибулько.

Я искренне удивился его наивности:

— Так я никогда не могу быть первым!

— Почему?!

— Потому что меня тогда нужно избирать в состав ЦК КПСС и депутатом Верховного Совета СССР, чего Брежнев не поддержит.

— Ну, это вы напрасно, — неуверенно произнес он.

— Нет, Владимир Васильевич, если вы завели разговор, то вы должны это знать. Ни Шелест этого никогда не сделает, ни вам не будет дозволено (он еще тогда не был первым секретарем, а только предсовмина, а я у него — первый зам).

Вот такой состоялся разговор. Что на самом деле Шелест думал, что он говорил Щербицкому, что тот отвечал — не знаю. Это то, что Щербицкий мне передал. Я за что купил, за то и продаю. Вот такой был момент…

Как-то Щербицкий звонит:

— Слушай, — это когда первым он стал, — что если мы Ельченко выдвинем секретарем ЦК по пропаганде? (А. Ельченко был в то время министром культуры.)

Я говорю:

— Ну, почему бы и нет. Он, правда, не гуманитарий, он политехнический институт заканчивал, но прошел хорошую школу.

Правда, эти разговоры мало влияли на мою работу или работу других органов. Щербицкий придерживался своей линии и мнения своих прямых советчиков, и линия эта была строго брежневской, особенно в кадровой политике.

В последующем, когда Шелест ушел, Щербицкий позволял себе держаться со мной ближе и более душевно, может быть, и потому, что он был благодарным человеком и помнил доброе к себе отношение в минуту трудную.

Когда Щербицкого освободили от должности предсовмина Украины, кандидата в члены Политбюро ЦК и отправили обратно, в Днепродзержинск, я, будучи председателем КГБ, принимал его всегда в Москве на том же уровне, что и прежде, когда он был кандидатом в члены Политбюро: та же охрана, те же номера в гостинице, те же квартиры, телефоны, машины — все, как положено. Он мне даже сказал однажды:

— Владимир Ефимович, ну зачем вы берете на себя такой риск, это же вам может боком выйти.

— Вы за меня не беспокойтесь. Если я посылаю машину и все прочес, то так надо: так я решил.

И у него было ко мне такое отношение, будто он мне чем-то обязан.

Но тем не менее и при нем в состав ЦК меня не избирали, ни с одной делегацией не посылали. Дружба с Брежневым и поддержание своего положения «на Олимпе» ему были куда дороже.

Щербицкий по эрудиции и по культуре стоял выше Шелеста, но что касается политических качеств, масштаба руководителя, Шелест, конечно, был выше. Щербицкий — это служака и холуй, верой и правдой служивший Брежневу. Его преданность доходила до того, что он не возражал ни на одно, даже глупое, предложение Брежнева. Именно за эту преданность Щербицкий дважды получил звание Героя Социалистического Труда. Но интриганом Щербицкий не был. На Украине хватало и без него такого сорта людей. Там кого угодно втянут в интригу, сами заварят кашу, а потом могут даже выдать главаря этой интриги.

Шелест, хоть он и харьковский, может быть, одного-двоих из Харькова пригласил на работу, и то тех, кто действительно этого заслуживал: Никитченко он взял в ЦК в отдел транспорта, а потом тот стал председателем КГБ Украины; потом Соколова — впоследствии он стал вторым секретарем ЦК партии.

А при Щербицком ни одного министерства Украины не было, чтобы министром или его первым замом не стал бы днепропетровец. Не было ни одного отдела ЦК КП Украины, чтобы завотделом или первым замом его не был человек из Днепропетровска.

Доходило до смешного.

Снимают председателя Днепропетровского горисполкома и назначают его же председателем Комитета по экологии Украины.

Я курирую спорт, вхожу с запиской в ЦК партии по поводу того, что необходимо ввести дополнительно должность зампреда Комитета по физкультуре и спорту. Там рассматривают, и мне звонят: «Можно. Если вы возьмете на это место заведующего отделом культуры Днепропетровского обкома партии».

Меня эта политика возмущала, и я откровенно, полушутя-полусерьезно, не самому Щербицкому, но так, чтобы до него дошло, говорил, что дешевле перенести столицу Украины из Киева в Днепропетровск. Ведь это же связано с назначением, передвижением, а значит, с квартирами, обустройством, переживаниями массы людей, семей.

Или его звезды Героя Соцтруда: Украина получила богатый урожай, а звезду Героя получает не предсовмина Ляшко, не те, кто действительно вырастил урожай, а Щербицкий. Это выглядело оскорбительным для всей Украины, для ее актива.

Со временем у Щербицкого стали проглядывать черты самовосхваления — кстати, появились они еще в его бытность предсовмина: «Я день и ночь вынужден за всех работать, все бездельники» — и далее в том же духе.

Пышным цветом цвела на Украине «днепропетровская клюква». Людей снимали с должности, чтобы заменить днепропетровцем.

Как-то водитель мой мне рассказывает:

— У нас сегодня разговор был. Обсуждали, почему шесть месяцев уже нет замминистра здравоохранения.

— Ну, и к какому выводу пришли?

— Говорят, что в Днепропетровске еще не родился тот человек, который должен быть этим министром.

И действительно, потом назначили этого министра — им стал бывший заместитель завотделом Днепропетровского обкома. Это не выдумки, а факт.

Мы в одном доме жили с Сахловским, министром финансов. Это был разумный человек, но большой шутник. Когда машина подъезжала за ним к подъезду, он открывал дверь и спрашивал шофера:

— Петро, меня ще не знялы з работы?

— Нет.

— Ну, тогда поехали.

Водители всегда первыми узнавали о перемещениях.

Закончился мой последний украинский период обширным инфарктом. Выйдя из больницы, где лежал полгода, решил: хватит! Так дальше продолжаться не может!